История одной казачьей станицы

2.2. История станицы. Шёл век за веком

Мятежный нрав жителям станицы, наверное, на каком-то генетическом уровне передали её основатели-казаки того же кагальницкого городка, в котором жил когда-то Степан Разин. Михаил Иванов, который, судя по тому, что его имя стоит первым среди подавших челобитную, был застрельщиком заселения станицы. Он, скорее всего и выбрал самое первое место под поселение на берегу Северского Донца. Красивейшая местность до сегодняшнего дня носит название Станичный луг и находится напротив верхней части хутора Поповка. Заселение сначала было незначительное, всего полтора-два десятка домов, которые полагается правильно называть казачьими куренями. Из-за частых разливов Северского Донца возводились они на высотках, да на дубовых сваях. Между куренями были проложены мостки, по ним в половодье передвигались казаки. Также на сваи были подняты амбары, сараи и сенники. А основным средством передвижения во время разлива реки служили лодки. Вот такая была казачья «Венеция».

Неизвестно в каком году станица переселилась выше по левой стороне реки в урочище Телятники, близ давно использовавшегося казаками колодезя. Место было выбрано почище и посуше, возвышенное и песчаное, но все равно, как оказалось впоследствии, не совсем удачное. Поэтому в 1765 году станица из-за частых весенних разливов и наводнений и засыпавших её песков, переселилась на третье место, тоже на левом берегу Северского Донца, в район нынешнего хутора Старая Станица.

Но прошло не так много времени, и в 1784 году – новое переселение. Произошло оно из-за того, что коварный Донец переменил своё гуляющее русло ближе к Белым горам. Замаявшимся от разливов реки жителям станицы снова пришлось подняться с насиженного и обжитого места, чтобы перейти на более удобное и спокойное для жизни в четвёртый раз. Там теперь и находится хутор Михайловский. Полвека после последнего – четвёртого – переселения терпеливо и любовно отстроенная казаками станица делилась на три неравных части: Власовская, Серединовка и Михайловка.

Ещё в середине XIX века напротив хутора Старая Станица сохранялись остатки сооружений для выработки каменных пушечных ядер.

Наверное, исторические названия местностей в юрте станицы Гундоровской связаны с какими-то преданиями. Иначе как объяснить такие народные, совсем не топографические названия балок: Ужасная, Аказная, Хармуна, Батырская, Суходол и Дуванная. Курганы носили тоже весьма своеобразные названия: Острый, Самсонов, Баба, Свиногеевы, Дубовый, Посеков, Архипов, Попасной и, наконец, курганы Шевырёвы.

Очень интересно то, что преданий, и устных, и записанных в каких-то разрозненных источниках, можно встретить достаточно много. А вот архивных источников о жизни казачьей станицы с момента её основания, с 1681 года, и до середины XIX века удивительно мало. Их приходилось собирать по мелким крупицам.

Для начала я обратился к энциклопедическим источникам. В энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, изданном в Санкт-Петербурге в 1898 году, в заметке о станице Гундоровской можно прочитать: «Здесь Пётр Великий после завоевания Азова в 1696 году учредил «почтовую гоньбу», сдав с подряда гундоровским казакам доставку писем из Азова до Валуек».

Следует пояснить, что городок Валуйки находится в нынешней Белгородской области. А во времена Петра I через него пролегал почтовый тракт и от станицы Гундоровской приходилось езды на лошадях никак не меньше четырёх-пяти дней пути.

Через соседнюю Каменскую станицу проходил более оживлённый Казанский тракт. Так он назывался не потому, что вёл в Казань, а потому, что по нему можно было добраться до северной окраины Земли войска Донского, в станицу Казанскую.

В 1737 году было принято положение, по которому велено войску и, соответственно, каждой станице иметь определённое число казаков с упряжными повозками и лошадьми. Содержание почтовой гоньбы было одной из основных обязанностей гундоровского станичного атамана. Ежегодно по станицам Донецкого округа проводились парады и смотры казаков с упряжными повозками и лошадьми, отряжаемыми на почтовую гоньбу. Ведала такой казачьей службой военно-походная канцелярия. Срок службы на почтовом тракте для казака был определен в один год, за службу он получал жалованье, провиант для себя и фураж для лошади.

Проявился со временем и такой недостаток, как снаряжение на почтовую службу старых, бедных и больных казаков. Чтобы подобных недостатков было меньше, следил за казачьей службой на почте смотритель почтового тракта, а в его аппарате был помощник, именуемый комиссаром. В их докладах можно найти жалобы на то, что лошади «наряжаемые на почтовую гоньбу по природе малоспособны к упряжи и перенесению тяжестей… Лошади часто впрягались нековаными. По гололёдке они скользили, а порой и падали». Оттого и скорость передвижения на проезжих трактах снижалась до пяти верст в час и даже менее.

Но и при такой скорости Казанский тракт (потом его стали называть Московским) оставался основной дорогой на Москву. Для его обслуживания основывались даже новые хутора. В распоряжении войскового начальства об этом говорилось так: «Для доставления проезжающим и проходящим необходимого приюта и продовольствия на Московском почтовом тракте от Новочеркасска до Каменской станицы Войска Донского основать два хутора, один из них – при речке Лихой на месте бывшего посёлка Фомина.

… вызвать охотников из г. Новочеркасска и двух станиц – Каменской и Гундоровской, а в случае надобности переселить из этих мест по жребию. Поземельное довольствие казакам назначить по усмотрению Войскового правления и сношению с межевой комиссией».

В 1766–1786 годы по указу императрицы Екатерины II было проведено генеральное межевание России, и по нему одной из граней земли Войска Донского стал едва приметный исток реки Большая Каменка. Всё это делалось в знак признательности ревностной службы казаков, в том числе и станицы Гундоровской.

Войску была прислана жалованная грамота с утверждённой навечно картой земель, которыми владели казаки и издревле пользовались. Хотя пользоваться землёй спокойно у казаков получалось не всегда. Одни войны и походы сменялись другими, не менее кровопролитными и жестокими. И отправлял казаков в екатерининские времена в походы и войны атаман войска Донского Алексей Иванович Иловайский. Ему довелось вершить дела на Дону с 1776 по 1797 годы. При А. И. Иловайском большинство селений, расположенных по Северскому Донцу, получили своё новое экономическое, культурное и архитектурное развитие. В станицы атаман посылал грамоты, в которых исполнительной власти было строго-настрого предписано «располагать улицы по прямым линиям и селиться по плану порядочно».

Вот почему в хуторе Михайловском главная улица тянется вдоль левого берега Северского Донца, а её строго перпендикулярно пересекают переулки, или как говорят на Дону – проулки. И даже если случались пожары в станице, а они были достаточно частыми, то перпендикулярность улиц и переулков снова и снова неукоснительно восстанавливалась.

Частые пожары заставили учредить в станицах должности «огневщиков», то есть караульных казаков, обязанных наблюдать за осторожностью в обращении с огнём, предупреждать и тушить пожары. В летние дни на церковной колокольне постоянно находился караульный, который, в случае пожара, бил в набат. В жаркое время, а это со времени празднования Светлого Христова Воскресения – Пасхи и почти до дня Покрова Пресвятой Богородицы, печи в куренях топить запрещалось. Печи топились исключительно в летних кухнях – летницах, только для варки пищи и для того, чтобы «выкурить» четверть-другую «дымки», то есть самогонки. В случае поджога, застигнутого за этим делом злоумышленника, заплечных дел мастер нещадно и принародно бил прямо на майдане. Там же, на майдане, расправлялись и с теми, кто допустил пожар по неосторожности.

Если случался пожар, одна из самых больших и трудно поправимых бед в семье казака, такому погорельцу давалась льгота – отсрочка от действительной службы до трёх лет. И если казак был не повинен в случившемся бедствии, то его семье ещё и всем миром помогали отстроиться и собраться на службу.

При атамане Алексее Ивановиче Иловайском отбывший наказание казак, даже если это была каторга, а преступление, совершённое им, считалось тяжким, всё равно мог, с согласия станичного общества, вернуться в войсковое сословие.

В распоряжении А. И. Иловайского, посланном в станицы в 1785 году, сказано: «держать при каждой станице порядочного и способного учителя». Появилось что-то вроде именных стипендий, когда войсковая канцелярия брала на учет и оказывала материальную помощь особо одаренным казачьим детям, которые «познали ранее других самостоятельно изящество и прелести наук».

В последней четверти XVIII века земля по берегам Северского Донца была ещё достаточно богата лесом. По своему предназначению он делился на лес для общехозяйственных нужд и для строительства кораблей. Тогда было широко распространено такое понятие, как «корабельный» (или «клейменный») лес.

Для недопущения излишних, самовольных и опустошительных порубок учреждались особые вооружённые команды под начальством походных есаулов или сотников. Такие команды имели постоянные сторожевые пункты. Кроме того, охраняя от вырубки леса, эти команды заодно искореняли воров и разбойников, которые, как правило, в этих же лесах и прятались. Для рубки леса войсковой канцелярией выдавались особые порубочные билеты.

Благодаря неустанным трудам атамана Иловайского постепенно наводился порядок и в рыночной торговле. По его распоряжению установили ярмарочные дни и недели. В те времена гундоровский казак мог уже попасть на черкасский рынок, привезти туда пару возов зерна и, продав их, пройтись по торговым рядам. Их было предписано выстроить строгим порядком, который почти везде сохранился и до сегодняшних дней.

Уже к концу XVIII века не оставалось ни одной станицы на Дону, которая не занималась бы торговлей и не выставляла бы свою продукцию на ярмарках в крупных населённых пунктах: станицах Черкасской, Михайловской, Луганской, Митякинской, Усть-Аксайской. Почти на все эти перечисленные ярмарки отправлялись для торговли гундоровские казаки. Для жившего крестьянским трудом казака мало было вырастить урожай, нужно было ещё умудриться его выгодно продать.

Базары в станицах были устроен так. Сначала шли «быкадорные» (торгующие мясом) и хлебные лавки, продававшие мясо и хлеб по установленной от войска цене. Для них существовал строжайший запрет от войсковой канцелярии торговать с приезжими татарами. И за этим особо следили специально назначенные люди.

Радовали глаз изобилием, весьма богатые по своему выбору, рыбные ряды. На них запретов и ограничений по торговле не было. Ведь рыба всегда была, есть и будет особым, самым доступным казачьим продуктом с самого детства. Далее располагались многочисленные и более всего посещаемые ряды для торговли овощами, фруктами и вином. За ними шли ременные ряды, ряды с конской сбруей и упряжью, с разнообразной обувью. Называлось тогда это ремесло вычурно – «чеботарное художество». И уже на выходе с базарной площади находились «красные» ряды, где торговали «красным» товаром: мануфактурой всех видов, платками и шалями, бусами и бисером, женскими украшениями и головными уборами.

И вот если казаку-гундоровцу удавалось выгодно продать привезённое зерно или что-то иное, то он мог пройтись по рядам и прицениться к разному товару. Легенда о том, что при Екатерине II можно было купить корову за пятак, пусть так и останется легендой. В действительности хорошая корова меньше 10–15 рублей не стоила. Лошадь всегда оценивалась в два раза дороже. Другие цены на черкасском базаре были тогда такими: говядину предлагали по 80 копеек за пуд, баранину – по 60 копеек за пуд. А вот курица, ценившаяся тогда в связи с малым разведением, стоила целых 20 копеек. По той же причине десяток яиц оценивали тоже недешево – 10 копеек. Мера пшеничной муки стоила 1 рубль 20 копеек. Фунт коровьего масла обходился покупателю в 8 копеек.

В силу неразвитости садоводства фунт слив тоже стоил целых 8 копеек. Если же казак-гундоровец интересовался ценами на рыбу, то ему охотно отвечали, что красная рыба – белуга, осётр, севрюга – стоили по 2 копейки за фунт. Белая рыба – чебак, сула (судак), сом – и прочие дары рек и озёр продавались пудами[2] и дёшево. Зато черная икра и тогда ценилась очень высоко и продавалась по 8 копеек за фунт, но всё же, не дороже фунта сливочного масла или фунта слив.

На базарной площади большой популярностью пользовались построенные войсковые кабаки и мелкие шинки, продававшие различные вина. Ведро виноградного вина среднего достоинства (12,29 литра) продавалось за 1 рубль 60 копеек. Чуть поодаль в «амшанниках», так тогда называли сухие утепленные помещения, частные торговцы бойко предлагали цареградские (церковные), сантуринские (греческие) и местные донские вина. Вовсю шла торговля бузой (слабоалкогольным напитком), мёдом и ячменным квасом. Тут станичник ненароком мог оставить своих трудовых копеек гораздо больше, чем планировал. Но если рядом была жена, такого, конечно, не случалось. Нужно было ещё деньги на обратный проезд оставить, ведь с каждого проезжавшего тяжёлого воза брали пять копеек, а с лёгкого – по две копейки. Не так уж и мало, если сопоставить с ценами на черкасском базаре.

Историю станицы лучше всего изучать по отчётам станичных атаманов, которые они отправляли, как тогда говорили, «по начальству».

В одном из старейших документов в Государственном архиве Ростовской области – отчёте станичного атамана станицы Гундоровской за 1775 год – сообщается, что «мальчиков за 1775 год родилось 130, а девочек 91, а всего в юрте станицы жило 1023 казака».

Получается, что на такой огромной территории проживало в том далёком 1775 году всего-то 1023 казака, а с учётом казачек и детей казачьих, то приблизительно около пяти-семи тысяч человек. Вот такая малая плотность населения. Но даже это немногочисленное население постоянно прореживалось то эпидемиями, то войнами, которых было не счесть.

Казаки очень боялись различных болезней, поражавших как людей, так и домашних животных. Кроме истовых молитв, возносившихся к богу, проводились в станицах и хуторах и противоэпидемические мероприятия.

Например, в августе 1838 года на станичном сходе в станице Гундоровской был обнародован манифест Николая I «О сохранении спокойствия и помощи при появлении признаков заболевании холерой и борьбе с возможной эпидемией».

По приговору станичного схода казаки обязывались принять все меры по недопущению заболевания, если оно проявится в казачьих семьях. В качестве временной, но необходимой меры, ограничивались передвижения казаков на ярмарки, переезды и переселения с место на место.

В том же архивном фонде есть документ, в котором станичный атаман в отчёте за 1832 год, перечисляет все остатки станичного общественного имущества, хранившегося в местной канцелярии.

К нему относились Уставы общевоинские, которых было три и Библии – их на остатке числилось шесть. А вот кратких извлечений из Библии и Священного Писания оставалось целых пятьдесят экземпляров. Наставлений о лечении болезней ещё больше – шестьдесят. Кроме того, в этом отчёте скрупулезно, с большой заботой об общественном имуществе перечисляется, сколько осталось деревянных ушат, ножниц железных, медной и железной посуды, хомутов и тому подобное.

В 1832 году, в распоряжении станичного правления находились административные здания, в количестве восьми домов. А за предыдущий 1831 год, отмечалось в отчёте, пять казачьих домов в станице пришли в негодность. Скорее всего, их затопило весенним половодьем.

В 1832 году гундоровские казаки принимали участие в ремонте Казанского тракта. История тщательно сохраняет подобные, на первый взгляд, неинтересные документы. Согласно предписанию войскового начальства употреблялся на приведение в порядок Казанского тракта материал. По окончании работ был составлен подробный отчёт с перечислением всего, что было затрачено на ремонт. Так вот, было использовано 30 пудов железа и 109 пудов гвоздей. Кроме того, в том же 1832 году, по решению общества станицы происходило исправление разрушенных половодьем или просто обветшалых мостов на малых степных реках и пристаней на реке Северский Донец.

Атаман отчитывался, что «на кормление работников потрачено муки 24 четверти, пшена 18 четвертей, сала 11 пудов, соли 2 пуда». Вызывает удивление несоразмерно большое количество употреблённой работниками соли. А ведь она всегда была большим богатством. Добывалась соль на территории Донского войска на своих соляных приисках на Маныче и называлась «маноцкой» солью. Для того, чтобы войсковая казна регулярно пополнялась за счёт верных соляных доходов, ввоз соли из-за пределов войска, например, с озер Эльтон и Баскунчак или «чумацкой соли» с крымского перешейка, была запрещена. Нарушителей этого запрета ждал большой штраф и даже тюремное заключение. Недаром на бытовом уровне стремление беречь соль выразилось в поверье, что рассыпанная соль – к грядущей ссоре. Важно знать, что на обеденном столе казака самой почётной посудой с древних времён была солоница. Соль ценилась дорого, её берегли, необходимость её в хозяйстве могла сравниться только с хлебом, что нашло отражение в ряде пословиц: «соль ешь, а правду режь», «без соли, без хлеба худая беседа».

Вместе с караваем хлеба, соль с солоницей, была всегда главной участницей торжественных ритуалов. Хлебом-солью, являющимися знаком радушного приема, встречали самых почётных гостей. Поэтому солоницу старались нарядно расписать или украсить замысловатой резьбой. В дальние походы казаки брали с собой солоницы, сплетённые из берёзового лыка или корня, в них соль всегда оставалась сухой и чистой.

Не зря во все лихие времена люди перво-наперво запасаются солью и спичками. О спичках в казачьем быту тоже следует поговорить отдельно. На этот ходовой товар до середины XIX века существовал акцизный сбор. Было указание войскового начальства спички «розно», что означало «в розницу», не продавать. Ими торговали только в коробках, по одной тысяче штук и в обандероленном виде. А бандероли покупались у местных градоначальников и окружных начальников по одному рублю серебром за штуку.

Но читаем отчёты станичного атамана дальше. В станичном правлении имелось три железных печати и тавро железное, которым метили скот. Из станичников была сформирована пожарная команда, у которой имелись «тушительные» повозки и другой приспособительный инструмент».

Есть и такой интересный факт в этом отчёте. Пунктуально перечислено, сколько потрачено лекарств на лечение заболевшего плодового жеребца из станичного конно-плодового табуна. Породистый жеребец – это же не сивый мерин какой-то, заботиться о породе нужно было обязательно!

Рост управленческих расходов в те времена выражался и в увеличении затрат на канцелярские принадлежности. Атаман докладывает, что на эти цели израсходовано «15 стопок бумаги, чернильных орешков 2 фунта, купоросу 20 золотников, карандашей 20, сургуча 2 фунта».

Уже в 1831 году «в самой станице было 240 домов; из них домов собственно в станице 200, на отшибе насчитывалось 40 домов, а в хуторах – 255 строений».

Бросается в глаза тот факт, что уже в те времена проявлялась своеобразная однобокость в расселении казаков в станице. Основная часть населения жила по хуторам, а станица выполняла роль административного и культурного центра.

Писал станичный атаман почему-то очень неразборчиво, невозможно определить, сколько в общественной казне осталось денег, сколько и куда потрачено. Причём, что удивительно, количество денег на приходе видно гораздо лучше и чётче, чем, сколько денежных средств, прошло по расходным статьям. Наверное, в атаманской канцелярии были такие особенные «неразборчивые» чернила.

Про отчёты станичных атаманов с незапамятных времен существовала такая байка… Пока проверяющий отчёты старший комиссии сидел в станичном правлении, а атаман отчитывался перед ним, другие члены комиссии в первую очередь отправлялись к атаманскому двору и смотрели, какой у него дом. Комиссия и без особой проверки могла сразу определить, сколько было потрачено общественных денег на общие нужды, а сколько перекочевало в подворье атамана.

Большинство документов по истории станицы Гундоровская, дошедших до нас, – это документы из делопроизводства войсковой канцелярии. Всё своё делопроизводство канцелярия вела по «генеральному регламенту» от 28 февраля 1820 года. Этот регламент определял порядок работы и производство дел в «присутствии». Поступающие в канцелярию документы принимались и заносились в журнал (книгу) с присвоением номера (или, как тогда говорили писари, «нумера») входящего документа.

Зарегистрированные документы распределяли по соответствующим столам и заносили в настольный реестр, который служил для контроля соблюдения очерёдности рассмотрения дел.

Столы войсковых чиновников имели строго определённый функционал. Каждый, кто работал в чиновничьем мире, знает привычную отговорку: «Это вопрос не по моему столу». Она имеет истоки как раз из тех давних времен – двадцатых годов позапрошлого века.

Все дела в войсковой канцелярии делились на «вершённые» – законченные производством и «невершённые».

На «вершённые» дела составлялась опись, которая сдавалась в архив канцелярии. А вот с «невершёнными» поступали деликатнее. Их опись переписывали из года в год и, как бы невзначай, теряли одно за другим. Все дела тогда рассматривались неспешно. Порой казак станицы Гундоровской, прежде чем получить разрешение на разработку недр в юрте своей станицы, тратил два, а то и три года.