История одной казачьей станицы
Потом родные, собравшись возле покидавших семью казаков, прощались с ними. Казак, уходящий на службу, каждому кланялся три раза в ноги. Жена также почтительно, со слезами на глазах, кланялась ему, а потом они на прощание целовались. Отец казака, седой старик, волнуясь, говорил при этом: «Бог тебя благословил, и я благословляю тебя, сынок! Служи верою и правдою, слушай начальников, но не забывай нас, стариков, пиши письма».
Как только объявлялась война, казаки собирались по станицам и от больших станиц при комплектовании получались целые полки, а от малых – сотни. И какие бы они не носили официальные номера или почётные наименования, всё равно между собой казаки называли их «Каменскими», «Луганскими», «Митякинскими» или «Гундоровскими».
Проходили долгие годы, полные терпения, невзгод, тоски по дому и домашним, и наступал долгожданный и светлый день возвращения казаков со службы домой, в родную и приветливую сторонку, в любый сердцу хутор, к родному куреню. Обычно гундоровские казаки, выводя сильными и звонкими голосами песни о родном крае и его приволье, возвращались со стороны станицы Каменской по дороге, которая петляла между пойменными лугами Северского Донца справа и невысокими холмами слева. Эту дорогу до сих пор местные жители называют казачьей.
Из возвращающейся команды казаков посылались передовые – оповестить о возвращении служивых в станицу, хотя и без оповещения вся станица в волнительном нетерпении, постоянно выглядывая за ворота и выстроившись у плетней, радостно готовилась к торжественной встрече. Всматривались, не едут ли случаем? Услышав долгожданную весть, все станичники, от мала до велика, бросали свою работу, сбегались к околице. Этот день, а к нему семья тщательно готовилась заранее, всегда считался в станице и в хуторах праздничным. Курень мыли, белили, начищали до блеска пол, столы застилали чистыми скатертями, кровати – белоснежными покрывалами. Как же иначе, хозяин с чужбины возвращался в родной, уютный, снившийся во снах курень!
Казаки, благополучно вернувшиеся домой, обычно всегда или привозили с собой, или же сами, на свои средства, справляли что-либо для станичного храма. По распоряжению станичного атамана звонили во все колокола. Атаман, с иконой в руках, в сопровождении разнаряженных, в радостном волнении, женщин и детей выходил навстречу возвращающимся со службы казакам. Лики икон в руках станичного атамана и начальника казачьей команды соединяли, торжественно и степенно целовались при этом сами, и после общего молебна в церкви станичный атаман устраивал на майдане «станичную хлеб-соль», а затем все семейно расходились по домам. По вьюкам казачьей лошади можно было определить, какое богатство и подарки привёз в дом казак из похода домочадцам. Но считалось хорошим тоном одаривать в счастливый этот день не только родственников, но и своих друзей и соседей по хутору. Дарили, как правило, фуражки, шапки, платки, шашки, сабли, кинжалы, ятаганы и прочее нажитое в боевых походах добро.
В течение сорока лет, с середины 30-х и до середины 70-х годов XVIII века, особых изменений в военной организации не было. Всё катилось по привычным «рельсам» принятого ранее порядка, прописанных законов и устоявшихся традиций. Но пришло иное время, и оно потребовало изменений и в этой сфере.
В 1874 году в Российской империи был принят «Устав о воинской повинности». Пункт первый его гласил: «Защита престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного. Мужское население без различия состояний подлежит воинской повинности».
По принятым в те годы законам Российской империи наступило некоторое облегчение воинской повинности для казаков. Это выразилось в том, что срок службы определялся в 20 лет (с 18 до 38 лет). Первые три года приходились на приготовительный разряд, когда казак готовился к воинской службе, обзаводился необходимым обмундированием и добротным снаряжением. Затем в течение двенадцати лет он состоял в строевом разряде, причём действительную службу отбывал четыре года в частях первой очереди, еще четыре года – в частях второй очереди (на льготе), с проживанием в станице, последние годы – в частях третьей очереди, тоже с проживанием в станице. Вслед за этим он переводился на пять лет в запасной разряд, а по выслуге зачислялся в ополчение.
В 1875 году в газете «Донские областные ведомости» был опубликован цикл статей о сборах на службу казаков, как о наиболее животрепещущей проблеме для всех слоёв казачества. Вот что было написано в выпуске от 27 сентября 1975 года: «Донские казаки по положению о военной службе должны отбывать воинскую повинность с собственным снаряжением и на собственных лошадях. А чтобы повинность отбывалась правильно, существуют правила, по которым на станичных правителей возложена забота понуждать казаков справляться со службой, наблюдать за не растратою ими своих военных вещей и строевых лошадей и принимать меры относительно беспечных и расточительных казаков. Станичному обществу указаны меры к беспечным и расточительным казакам в отношении военной службы, а именно:
– наказывать по приговору своему телесно, выручать, не стесняя семейств, из их имений суммы на исправление к службе, нанимать беспечных в работники».
Исключительно интересный пример приводится в этой статье:
«Казачье семейство. Отец – пятьдесят лет, три сына-казака женатых, живут вместе. Один из сынов всю службу отслужил за станичный счёт, другой исправлен тоже к службе за станичные деньги, а третий, поступающий на практическое учение, требует также исправления из станичных сумм. Это потому, что на работы или наймы не поступают, да и принять их никто не согласится. Занятие их летом – бреднями рыбу ловить, а зимою гоняться за зайцами. Всю жизнь ничего не имеют, кроме жалкого домика».
Говоря про таких людей, обычно приводили народную пословицу: «Огорожен его дом полем и покрыт небом». Конечно, такой казак был в своём кругу неуважаем и на хуторском или станичном сборе слова не имел.
С 1875 года земля Донского войска стала называться Областью войска Донского. До сих пор историки спорят, что звучало солиднее – «Земля войска Донского» или все-таки «Область войска Донского».
Самым серьёзным испытанием для казачьей кавалерии последней четверти XIX века стала русско-турецкая война 1877–1878 гг. Участвовали в ней и гундоровцы, причём очень многие отличились.
В замечательном издании «Донцы XIX века. Фотографии и материалы для биографий донских деятелей» мы можем прочитать о двух героях, георгиевских кавалерах, уроженцах станицы Гундоровской – Данииле Васильевиче Краснове и Василии Казьмиче Рытикове. Давайте ознакомимся с биографиями наших знаменитых земляков.
«Василий Казьмич Рытиков происходил из дворян Войска Донского Гундоровской станицы, родился 22 марта 1839 года. Образование получил в Орловском-Бахтина и Константиновском кадетских корпусах, где окончил курс наук по первому разряду. В службу вступил из унтер-офицеров Константиновского кадетского корпуса старшим хорунжим 16 июня 1856 года и зачислен был в 6-ю донскую батарею. Получив в командование 2-ю донскую батарею, Василий Казьмич старался довести её до такого состояния, чтобы она занимала первое место между другими батареями. В особенности он обратил внимание на стрельбу из нарезных орудий, в это время только введённых. Он составил для них правила стрельбы, тогда ещё не выработанные, и вообще готовил свою часть к действительному бою, а не к парадному. Труд его не пропал даром и открывшаяся турецкая кампания 1877–1878 гг. доказала, что Василий Казьмич, правильно смотрел на дело. В ту турецкую войну В. К. Рытиков приобрёл боевую опытность и выказал отличные военные дарования. В особенности он отличился при взятии крепости Никополь.
Когда войска генерала Кридинера сосредоточены были для того, чтобы брать Никополь, Василий Казьмич тщательно изучал местность, на которой предполагал действовать. С утра отправлялся к крепости и снимал там кроки местности, измерял по секундомеру расстояние до батареи и изучал позиции. Кроки с означенными дистанциями до батареи были представлены командиру корпуса и служили основанием для установки наших батарей на места, которые указывал Рытиков.
Корпусной командир лично благодарил его за кроки и план неприятельских батарей. По сигналу, данному корпусным командиром, артиллерия открыла стрельбу из орудий, чтобы подготовить атаку, а затем двинулась и пехота. Вологодский полк из отряда генерала Шильдер-Шульднера, скрываясь за складками местности, незаметно приблизился к неприятелю, но как только батарея, сопровождавшая полк, открыла огонь, турецкие гранаты посыпались на Вологодский полк, вырывая у него ряд за рядом. Продвигаясь медленно вперёд, взбираясь на крутизну, храбрый полк долго не мог проложить себе дорогу к мосту, которым овладеть было необходимо, чтобы преградить путь отступления туркам на Плевну и Рахово. Понимая это, турки отчаянно защищали его.
Зорко следил Рытиков за вологодцами. Когда заметил, что они изнемогают в неравной борьбе, отправился к корпусному командиру и просил у него дозволения взять взвод своей батареи с нагорного правого берега реки Осмы и помочь вологодцам. Однако он получил ответ: «Убирайтесь, дойдёт очередь и до вас!». Только по третьему разу, когда Василий Казьмич прислал к нему вестового, ручаясь за успех, он получил разрешение.
Взяв первый взвод сотника В. Савченкова, и взобравшись с ним с помощью веревок и лямок на крутую скалу, осмотренную давно, Рытиков занял удобную скрытую позицию и открыл меткий огонь по неприятелю, который направил на взвод четыре батареи и осыпал его гранатами. Положение взвода было так опасно, что следившие издали, с высокой горы, штабные и ординарцы великого князя крестились и твердили: «Господи, спаси Рытикова».
В этот момент и положение Вологодского полка было критичное. Обессиленные продолжительным боем и потерями, вологодцы, сбившись в беспорядочные кучки, думали уже отступать, как вдруг увидели несущихся донских артиллеристов.
Турецкие батареи были сбиты и замолчали, а турки рассыпались по полю и обратились в полное бегство. Вологодцы, воспользовавшись этим моментом, бросились вперёд и овладели мостом. Выполнив свою задачу, Рытиков торжествующим возвратился на своё место, и корпусной командир генерал-лейтенант Криденер, при приближении Рытикова, встал и, подойдя к нему, снял шапку и поклонился ему до земли. Окружающая свита и военные агенты разных государств кинулись поздравлять и Рытикова, и Савченкова, и казаков. За взятие Никополя Рытиков был награждён орденом Святого Георгия 4 степени.
В грамоте на этот орден было сказано: «Во время сражения с турками 4 июля 1877 года под городом Никополем, вы заняли почти недоступную артиллерийскую позицию и двумя орудиями, под личным своим начальством, обстреливали через р. Осму неприятельскую батарею, заставили её замолчать и сняться с позиций, чем, бесспорно, способствовали успеху».
После русско-турецкой военной кампании Василий Казьмич Рытиков был назначен на должность областного воинского начальника и коменданта города Новочеркасска, которую занимал до конца своей жизни. В чин генерал-лейтенанта он был произведён за несколько дней до смерти. Умер генерал Рытиков в 1901 году и похоронен в Новочеркасске.
Воевали гундоровцы в ту русско-турецкую войну и в кавалерии. Получил высокую награду – орден Святого Георгия 3 степени – походный атаман Донских полков Даниил Васильевич Краснов. По окончании русско-турецкой войны Краснов Даниил Васильевич командовал бригадой 7-й кавалерийской дивизии. Умер в чине генерал-лейтенанта в отставке 14 марта 1893 года и похоронен в Новочеркасске, на местном кладбище.
В той далёкой войне отличались не только гундоровцы-генералы, но и простые, рядовые казаки. «Донские областные ведомости» весь период турецкой кампании печатали в рубрике «Участие казаков в нынешней войне» подробные репортажи о боевых действиях и объявления о наградах. Там мы можем прочитать, что от 6-й Лейб-гвардии Донской Казачьей Его Императорского высочества Наследника Цесаревича батареи был награждён именным знаком отличия военного ордена Святого Георгия 4 степени за храбрость фейерверкер Гундоровской станицы Иван Дорошев. Описание подвига фейерверкера И. Дорошева и его товарищей приводится в книге П. Г. Чеботарева, изданной в Санкт-Петербурге в 1905 г. под названием «Краткий очерк истории Лейб-гвардии Донской Его Величества батареи. 1830–1905».
«7 января 1878 года вахмистр Аведиков, фейерверкер Дорошев, бомбардир Холодков и канониры Овчаров и Крылов прославили 6-ю батарею. При деле во время перехода на Хаскиой особенно отличился фейерверкер Дорошев станицы Гундоровской.
Девять нижних чинов батареи остановились в деревне Дербент для отдыха и корма лошадей, но оказались окруженными. Гибель или плен казаков были, казалось, неизбежными. Вахмистр, георгиевский кавалер Аведиков, старший этой команды, сам решил очертя голову ринуться на неприятеля, чтобы порывом отчаянной храбрости ошеломить врага и спасти батарейный обоз, в котором было 9000 рублей батарейных денег.
Четыре конных казака поскакали на приближающуюся колонну противника, а ездовые, по его приказанию, объехали деревню вокруг и тоже должны были броситься на противника с криком «Ура!».
Растерявшийся неприятель, не предвидя такого оборота событий и посчитав себя окруженным, побросал оружие и стал сдаваться в плен. В плену оказались 59 человек. Все участники лихого дела получили георгиевские награды. Вахмистр Аведиков – 3 степени, а остальные – 4 степени».
19 февраля 1878 года был заключён мир с Турцией. Пришло время получать и подсчитывать полученные боевые награды. Было их немало и у отличавшихся в боях храбростью и отвагой гундоровцев.
За подвиги в русско-турецкой войне были награждены именными знаками отличия военного ордена Святого Георгия 4-й степени от 6-й Донской казачьей батареи Егор Аникин – за участие во взятии Враца, Гавриил Соловьев – за взятие Плевны, Демьян Диков и Корней Власов – за взятие деревни Бариша, Демьян Воротилин – за дела на Трояновом перевале.
Кроме того, георгиевские знаки отличия получили строевые казаки Филипп Изварин, Александр Львов, Алексей Колтовсков, Фёдор Чурюканов, Павел Кондратов, Родион Кондратов, Кирей Кондратов, Митрофан Аникин, Иван Бородин, Николай Иванихин, Анисим Фролов, Егор Неживов, Василий Ушаков. От Донского 30-го Грекова полка, за мужество и храбрость, проявленные в делах с турками на Трояновом перевале, при Филиппополе и при деревне Караджиляр были награждены знаками отличия военного ордена Святого Георгия: Семен Долгополов – 1-й степени, Иван Трофименков – 3-й степени, Федор Рытиков – 3-й степени, Максим Ушаков – 3-й степени.
В Лейб-гвардии Казачьем полку боевыми наградами также были награждены гундоровцы. Штабс-ротмистр Петр Лукич Усачёв был отмечен орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом за мужество и хладнокровие, проявленные при рекогносцировках. За удаль и героизм в бою награждён знаком военного ордена Святого Георгия 4-й степени старший вахмистр Фёдор Краснянсков.
Казаки возвратились в станицу Гундоровскую с русско-турецкой войны в первые октябрьские дни 1878 года. Сначала вернулись домой те, кто воевал в составе 30-го полка. 2 октября 1878 года они торжественно прибыли в станицу Каменскую. Это было на второй день от начала традиционной осенней ярмарки, проводившейся каждый год в станице. Журналисты местной прессы описывали эту встречу с особым пафосом, утверждая, что даже ветряные мельницы, стоявшие на буграх при въезде в станицу, приветливо махали своими крыльями.
Газета «Донские областные ведомости» писала в октябре 1878 года об этом так: «Насквозь пронизана теперь турецкая гордыня казачьей пикой и русским штыком. Геройские дела на горе Бедек, на Трояновом перевале и при Филиппополе и Караджиляре прославили их…
Был отслужен молебен, потом началось угощение. Вдоволь было и хлеба-соли, и напитков. И любо было поглядеть на этих молодцов, украшенных светлыми знаками Святого Победоносца Георгия.
Господа офицеры были приглашены откушать хлеб-соль в здании клуба. Дамы и девицы, разместившись на лестнице и в залах, с весёлыми улыбками бросали на входивших пахучие свежие цветы.
Генерал Орлов предложил тосты за добрых хлебосолов, за здоровье дам, девиц, за их букеты и особенное внимание к полку.
Казачки то и дело подносили фартуки, а старики-отцы клетчатые платочки к заплаканным глазам».
По окончании праздничных торжеств и встреч, возвратившиеся с войны казаки из станиц Каменской и Гундоровской отправили за счёт станичных сумм телеграммы с выражением верноподданнических чувств. Государь назывался в них «вернолюбезным и обожаемым монархом», императором Александром Благословенным, ангелом-хранителем мира. Вот такие были припасены в суровых казачьих сердцах непривычные нашему уху красочные эпитеты.
Прошло меньше тридцати лет и разразилась новая большая война – русско-японская. Находившиеся за тридевять земель от дальневосточного театра военных действий казачьи полки первой очереди отправлены туда не были. Остался в своем гарнизоне в Замостье и 10-й Донской казачий генерала Луковкина полк. Полк, в котором служили в основном гундоровцы.
Однако уроженцам станицы Гундоровской удалось отличиться и войти, как в этих случаях принято говорить, в историю войн и военных конфликтов.
Дело в том, что события на Дальнем Востоке первоначально считали мелким локальным военным столкновением, в котором залихватски должны были справиться с противником только войска, дислоцированные за Уралом. Однако задуманное военачальниками не получилось.
В начавшейся войне принимала участие 4-я Донская казачья дивизия, в составе которой был 19-й, 24-й, 25-й и 26-й Донские казачьи полки. Казаки-гундоровцы были зачислены в 19-й Донской казачий полк. О том, как действовал этот полк в русско-японскую войну, лучше всего прочитать в достаточно фундаментальном труде, составленном в 1910 году в городе Киеве капитаном Фёдором Ростовцевым под названием «4-я Донская казачья дивизия в русско-японскую войну. Исследование военно-историческое». В своей книге капитан Ростовцев уделил большое внимание одному из гундоровцев, их авторитетному боевому лидеру в той войне – сотнику Тихону Петровичу Краснянскому. Цитирую:
«Сотник Краснянский, необыкновенно спокойный наружно человек, принадлежал к так называемым «казачьим детям», то есть не был донским дворянином. Вероятно, это обстоятельство ещё больше заставляло сотника Краснянского стремиться обнаружить свои недюжинные способности. Серьёзное отношение к своему долгу и симпатичная личность сотника Краснянского обрисовалась задолго до войны.
Объявление войны застало сотника на должности станичного атамана Гундоровской станицы. На этой должности Краснянский зарекомендовал себя с самой лучшей стороны.
Вскоре после объявления войны одним из окружных атаманов был возбужден вопрос: допустимо ли занятие должностей станичных атаманов офицерами, состоящими в комплекте полков? Этим же атаманом был высказан взгляд, что это нежелательно, потому что в разгар мобилизационной деятельности станицы будут лишены руководителей, призванных на службу.
Вскоре состоялся приказ, согласно которому такие атаманы, в том числе и Краснянский, отчислялись с этих должностей.
Окружной атаман Дьяков возбудил ходатайство, чтобы оставить его в должности. Не дождавшись ответа и веря, что его ходатайство будет удовлетворено, Дьяков провел 11 апреля 1904 года выборы в Гундоровской станице, и опять станичный сход единогласно выбрал Краснянского.
Но на войну Краснянский пошел 21 июля 1904 года. Он выехал в мобилизованный девятнадцатый полк. Его провожала местная интеллигенция, которая преподнесла ему подарок и благословила его иконой.
Во время не короткого пути в Маньчжурию сотник Краснянский часто беседовал с казаками и сблизился с ними. Это сближение принесло сотнику немалую пользу, что обнаружилось при первом же боевом деле».
30 сентября 1904 года 4-я Донская казачья дивизия прибыла на театр войны на станцию Телин и затем походным порядком отправилась посотенно в Мукден. Во главе первой сотни полка № 19 ехал на боевом коне сотник Тихон Петрович Краснянский. Как только сотня прибыла к месту расположения, сразу же был зачитан приказ командира дивизии, обращённый к прибывшим на поле боя донским казакам. В нём говорилось:
«Главнокомандующий требует энергичных действий, призывая все войска отряда порадовать государя удачным боем».
И Краснянский порадовал… С 22 по 24 октября 1904 года его сотня совершила дерзкий рейд по тылам противника. Вот как это было:
«Сотник рассредоточил своё подразделение в виде растянутого эллипса так, чтобы два человека никогда не были вместе.
На днёвке донцы вошли в связь с оренбургскими казаками, имевшими дурное влияние на людей донского разъезда. Оренбуржцы доказывали невозможность прорыва, примерами из настоящей войны и предсказывали неизбежность гибели всего состава разъезда, в случае настойчивого стремления выполнить задачу.
Узнав об этих разговорах донцев с оренбуржцами, сотник Краснянский изолировал свой разъезд и просил своего офицера хорунжего Полковникова приободрить своих подчинённых.
Ночью Краснянский вместе с Полковниковым и охотниками [4] пополз во вражеское расположение для рекогносцировки деревень. Разъезд установил силы, которыми неприятель занимал деревни, систему сигнализации, которой он пользовался и перерезал телефонные провода.
На следующий день после продвижения в северо-восточном направлении, в районе реки Хуанхэ, разъезд был обнаружен неприятелем и вынужден укрыться на днёвку в песчаном кустарнике. Затем казаки проследили перевозку военных припасов на парусных лодках китайцев по реке Тайцзыхе. Здесь, у реки, разъезд был окружён превосходящими силами противника, и казаки стали отступать на запад вдоль реки Тайцзыхе. Многие уходили на невзнузданных конях. Но, несмотря на то, что противник стрелял залпами с расстояния 100–150 шагов, ни среди коноводов, ни среди казаков и их лошадей раненых не было. Разъезд, побросав в воду гаолян, стал преодолевать топкий берег реки. Из-за того, что лошади сильно утомились, Краснянский принял решение возвращаться домой.
Наконец в 4 часа утра 24 октября 1904 года донские казаки, обстрелянные постами сторожевого охранения японцев, вернулись в расположение полка».
Сами по себе эти разведывательные действия сотника Краснянского можно было бы посчитать совсем не выдающимися, если бы ни одно обстоятельство…
Сотник шёл в разведку без предварительного изучения местности и даже без карт. Казачьи войска на том участке и вовсе действовали без такой необходимой принадлежности для руководства боевыми действиями, как топографические карты. Офицеры руководствовались только собственными кроками местности и показаниями переводчиков и проводников.
Как потом вспоминал Т. П. Краснянский, китаец-переводчик оказался человеком верным и храбрым. По наблюдениям сотника, китайцы относились к русским хорошо. Они часто жаловались через переводчика на гнёт японцев. Сотник обнадёжил их скорым освобождением от японского ига.
Одной из задач разведывательных разъездов, таких как у сотника Краснянского, была ещё и поимка китайцев-шпионов на своей территории. Интересное донесение из дел военно-учётного архива можно привести в качестве примера:
«Сегодня, 26 октября 1904 года, только что допрошен сознавшийся японский шпион китаец. Показание, данное им, проверено опросом под хлороформом. Хлороформировал дивизионный врач доктор Калабухов. Допрос будет продолжаться ещё несколько дней, так как сведения получаются от шпиона с большим трудом».
В историческом описании капитана Ростовцева есть небольшая глава: «Красивое дело сотника Краснянского»
«14 декабря 1904 года сотник Краснянский задумал и твёрдо решил добыть пленного японца. Во время своих разведок сотник наметил японскую заставу, расположенную западнее Лидиутуня, и вознамерился на ней попытать счастья. В 6 часов 30 минут вечера 14 декабря, пользуясь темнотой, пока луна не успела взойти, сотник Краснянский и хорунжий Полковников выступили из Яншулинцза с партией охотников 19-го полка в конном строю и двинулись в промежуток между Фуцзячжуаньцзы и Паусентунь.
В деревнях японцы ещё не спали, и поэтому шум, происходящий от движения разъезда, не мог быть ясно слышен противником, засевшим в фанзах. Приученные к ежедневным встречам наших разъездов только перед рассветом, японцы менее всего ожидали нападения в это время.
На высоте Лидиутунь, шагах в шестистах от этой деревни, послышался с левой стороны разъезда оклик часового «Тамарэ!», что по-японски означает «Стой!». Охотники приостановились. Сотник Краснянский переехал на левый фланг, чтобы определить положение и расстояние японского часового от своей полусотни и относительно деревни Лидиутунь. Левый дозор сообщил, что часовой окликнул из окопов, расположенных на окраине деревни Лидиутунь. Приказано всем двигаться дальше вперёд.