Вселенная отличников
Бордор? А может Мордор? Опять что-то всплыло из глубин памяти. И ведь явно слово мне знакомо. Значит коллеги не врут про вчерашнее? И с головой у меня тоже все в порядке? Увы, но состояние моей памяти наглядно свидетельствовало об обратном.
Кстати, подтрунивал, в основном, Семен Аркадьевич. Именно он живописал в красках мои вчерашние свершения. А вот Павел Геннадьевич, напротив, все больше молчал. Показалось даже, что он наблюдает за моей реакцией на рассказ коллеги. Также показалось, что он знает больше, чем говорит. Собственно, он и не говорил почти ничего, только на некоторых, наиболее «красочных» эпизодах рассказа позволял себе изобразить что-то вроде понимающей улыбки.
Мы подъезжали к Казанскому вокзалу. Пришло время для переодевания и наведения последнего лоска – нас ждала столица.
Попутчики вышли в тамбур покурить и я воспользовался случаем, чтобы еще раз внимательно рассмотреть себя в зеркало.
Ничего особо примечательного не заметил – все как обычно, именно таким я себя и помнил. Точнее, как бы помнил: молодым мужчиной двадцати восьми лет от роду. Что характерно, лицо в зеркале производило впечатление вполне себе свежего – и не скажешь, что вчера серьезно нагрузился. Единственное, что смущало, это щетина. Но с данным недостатком придется примириться – никогда не умел бриться в поезде.
Кстати, голова тоже вроде как отпустила. Постоянная ноющая боль ушла, как и ощущение, что любое резкое движение способно привести к непоправимым последствиям. Жажда, которая, теоретически, должна сопровождать состояние похмелья, также почему-то не ощущалась. Ее, впрочем, и с самого утра не наблюдалось. Словом, странное какое-то похмелье – я чувствовал себя вполне себе сносно, хотя времени с момента пробуждения прошло всего ничего и, при этом, я ведь не приложил для оздоровления организма ни малейших усилий. Если бы не странная усталость, как будто вчера мне пришлось хорошо потрудиться физически, мир вообще сиял бы яркими красками.
Вернулись коллеги, наполнив купе ядреным табачным выхлопом и показной бодростью духа, которую принято демонстрировать при успешном завершении какого-либо дела.
Последние несколько минут поездки прошли в молчании – каждый думал о своем. Собственно, мы все трое никогда и не являли собой особо разговорчивую компанию, так что наше поведение в конце поездки странным никак не назовешь. Тем удивительнее воспринимался рассказ коллег про мои вчерашние подвиги.
Наконец, поезд прибыл, я и Семен Аркадьевич подхватили походные командировочные портфели, Павел Геннадьевич же взял в руки свой неизменный командировочный чемодан и мы дружно двинулись к выходу из вагона.
Москва!
Даже не узнал, какая сейчас погода, поскольку сразу по выходу из поезда скользнули в метро, не показываясь на открытом воздухе. Почему-то поинтересоваться тем, что происходит за окном вагона пока подъезжали в голову не пришло. Нет, так то понятно, что пасмурно, осень все-таки, но вот поконкретнее что-то сказать сложно.
Осень? Опять всплывшая из неизведанных глубин подсказка. На этот раз про время года. Эх, еще бы число вспомнить, да и год – было бы вообще волшебно!
И я и коллеги-инженеры вышли из поезда одетыми в костюмы с рубашками. Я галстук не носил, во всяком случае, на вешалке с одеждой его не нашлось. Мои же старшие товарищи оказались застегнуты на все пуговицы: оба при галстуках, важные такие, прямо, как чиновники, а у Павла Геннадьевича через левую руку еще и бежевый плащ перекинут. Выражение лиц соответствующее – как будто на выборы президента идут голосовать за оппозиционного кандидата.
Так, стоп! Какие еще выборы? Какого такого президента? Мы же вроде в Союзе живем! В нем нет президентов, да и выборы – чистая формальность.
В Союзе? Опять эти провалы. Нет с этим точно надо что-то делать, а то как бы не спалиться на работе. Ведь ни черта же не помню не только про работу, но и про страну. Решил, что буду побольше молчать, а о результатах командировки пусть коллеги начальству сами докладывают – обойдутся как-нибудь без помощи молодого сотоварища.
Зашли в вагон метро – народу много, но не час пик.
И опять архаика какая-то. Память подсказывает, что вагоны, да и сама станция должны выглядеть совсем не так. Вопрос: как? Вроде я помнил их не настолько округлыми. И сиденья другие, да и обивка. Но все как-то смутно, точно утверждать ничего не могу. Ох, бедная моя головушка …
Люди в вагоне оказались одеты примерно так же, как мы: у мужчин преобладали костюмы, некоторые носили плащи, у женщин – платья, юбки, блузки, кофты и те же плащи. И опять внешний вид окружающих людей показался мне немного странным. И опять я не мог себе объяснить, почему?
Кстати, многие мужчины носили усы, а вот бороды были большой редкостью, так что эспаньолка, украшающая нижнюю часть лица Павла Геннадьевича смотрелась, пусть и не экзотически, но, отнюдь и не данью моде.
Еще обратили на себя внимание зализанные прически практически у всех мужчин. Волосы у большинства из них оказались уложены настолько тщательно, как если бы они провели несколько часов в парикмахерском кресле. И прямо оттуда спустились в метрополитен. Данная деталь также показалось мне необычной. Однако, даже необычность восприятия за сегодняшнее утро настолько приелась, что уже перестала удивлять.
Доехали до Новослободской по кольцу, потом был переход на другую линию и выход в город.
Пока ехали, старался поподробнее рассмотреть интерьер станций. И снова что-то кольнуло взгляд, правда, сразу не сообразил, что именно? Почему-то мысль про отделку станций засела в голове и все оставшееся время, пока мы не встали на движущийся к поверхности эскалатор, я безуспешно напрягал свой бедный мозг, пытаясь понять, что же во всем окружающем не так? И только в тот момент, когда «лестница-чудесница» уже почти принесла нас наверх, я, наконец, понял: вокруг все было новое!
Так то некоторые станции впечатление совсем уж новых не производили, но мой загадочный внутренний голос все равно продолжал настаивать на том, что они должны выглядеть гораздо старее. А вот Новослободская, на которой мы вышли, смотрелась так, как будто ее вообще только что открыли. Кое-где даже краской пахло, а кое-где побелкой!
И какая-то часть меня, пока еще дремлющая, выражала непоколебимую уверенность: этого просто не может быть!
Все происходящее сейчас в моей голове походило на то, как если бы где-то внутри нее поселился маленький такой внутренний цензор, имеющий возможность высказываться к месту и не к месту. И цензор этот, глядя на окружающий мир, все время считал нужным давать оценки: не то, не то, не то, не правильно … Откуда этот внутренний паразит взялся и стоит ли его оценкам доверять, сказать я в тот момент не имел возможности. Однако, ощущение складывалось такое, что мое, так сказать, альтер эго почему-то имеет собственное, причем совершенно уникальное представление о том, что собой должна представлять внешняя реальность. И это представление расходилось с тем, что я наблюдал вокруг себя. Причем сильно.
Вышли в город через массивные деревянные двери станции метро – наконец-то можно вдохнуть полными легкими воздух столицы!
Внешний вид домов и улиц у цензора никакого отклика не нашел. Видимо, по его мнению, все так и должно быть. Ну или почти так – опять кольнула «чрезмерная» новизна некоторых зданий, но в целом все, вроде бы, хорошо. Как я уже успел убедиться, мой внутренний критик возбуждался только тогда, когда видел значительные несоответствия. Раз он молчит, значит глобальных противоречий не находит, следовательно, улица, на которую мы вышли из метро и должна состоять из кирпичных домов четырех-восьми этажей.
И это хорошо, а то уставать я что-то начал от всей этой шизофрении.
Впрочем, радовался я не долго. Стоило взглянуть на проезжую часть и сразу цензор начал вопить во весь свой далеко не слабый внутренний голос: «все не так!». Понимание того, что именно «не так» также пришло довольно быстро.
Автомобили. Не только их внешний вид, показавшийся запредельно архаичным, но и количество – что-то внутри меня меня совершенно точно знало: их слишком мало для Москвы. Да и не только для Москвы.
При этом марки проезжающих авто почему-то явно были мне известны. По крайней мере, некоторые и в части, касающейся, легковушек. Вот это – «Москвич», это – «Победа», это – довоенный «Форд».
Но, Господи боже ты мой, какое же это все старье!
Недолгая пешеходная прогулка, затем несколько остановок на троллейбусе, потом еще пара кварталов пешком и мы на месте.
Забора нет, обычное здание из красного кирпича. Вывеска на проходной также отсутствует. Скорее всего таким способом соблюдается режим секретности, подсказала память.
Заходим внутрь. Павел Геннадьевич, как старший в нашей группе, объясняет вахтерше, что мы были в командировке, а вовсе не опоздавшие. Все трое предъявляем командировочные удостоверения – без этого не дадут пропуска, а без пропусков внутрь не попадешь!
И опять накрывает эта странная раздвоенность. С одной стороны, я совершенно отчетливо помню, как сотни раз попадал на работу через эту проходную, выполняя несложную последовательность действий: сначала щелкаешь по кнопке со своим номером на стенде с пропусками, потом забираешь подъехавший по конвейерной ленте пропуск в окошке и демонстрируешь его вахтерше.
Далее нужно просто повернуть турникет и пройти в вестибюль.
Какая-то часть меня ни секунды не сомневалась в том, что это все обыденность и где-то даже рутина. Причем память услужливо преподносит кучу подробностей, связанных с процессом доставки тела на рабочее место, вроде давки в переполненном транспорте по утрам и извечного, глубоко укоренившегося внутри каждого советского человека страха перед опозданием.
С другой же стороны, я отчетливо понимаю, что все эти воспоминания ложные и вообще моя персона находится здесь в первый раз.
Пока шли до своего сектора, опять не по детски разболелась голова. Похоже, все эти шизофренические выкрутасы сознания не очень полезны для здоровья. Кто бы сомневался … Как бы не свихнуться по настоящему или не схлопотать инсульт! А ведь я так еще так молод …
Прохождение по лестницам и коридорам никакого отклика в памяти не вызвало – совершенно не похоже, что я здесь бывал раньше.
Выяснилось, что бюро электриков, являющееся местом моей постоянной дислокации, располагается на третьем этаже. А вот наш компаньон по командировке трудился этажом ниже. Расстались на лестнице и как только мы с Павлом Геннадьевичем поднялись на свой этаж, старший товарищ остановился, как-то странно на меня посмотрел, после чего произнес:
– Александр, Вы хорошо себя чувствуете? – элегантный костюм коллеги вкупе с импозантной внешностью и этим заботливым взглядом делали его похожим на доктора Айболита из иллюстрации к известной детской сказке. А может это не книжная иллюстрация, а мультфильм? Опять сам черт не разберет! Образ органично дополнял дурацкий деревянный чемодан, с которым коллега ни на миг не расставался и на бок которого так и напрашивалась наклейка с красным крестом на белом фоне
– Спасибо, нормально. А почему Вы спрашиваете? Я плохо выгляжу?
– Нет-нет, что вы. Просто вид у вас несколько, хм, потерянный. Как будто забыли что-то важное и никак не можете вспомнить.
Эх, подумалось наивному мне тогда, знал бы коллега, насколько он близок к истине!
– Да просто после вчерашнего никак не отойду. – чутье мне подсказывало, что когда правду говорить не хочется, ссылка на похмелье станет универсальной и вполне себе социально одобряемой отмазкой в любом коллективе любого предприятия нашей страны. Вспомнить бы еще толком, что это за страна …
– А, ну тогда понятно. – Павел Геннадьевич изобразил понимающую улыбку, хотя глаза смотрели по-прежнему цепко и внимательно. Сдается, мой старший товарищ совсем не так прост, как кажется. Впрочем, он никогда и не казался особо простым, это я так.
Зашли в комнату. На вскидку, метров сорок квадратных. Столы, кульманы. Дальше последовали бурные приветствия коллег, рукопожатия, вопросы про поездку. Так продолжалось несколько минут. Затем пришло время докладываться руководству.
Начальник нашего бюро занимал стол в углу у окна. В памяти всплыло, что зовут его Китаев Иван Викторович. На вид дяденьке можно было дать лет пятьдесят пять – шестьдесят. Костюм, в отличие от большинства работающих в бюро мужчин, он не носил. Вместо него в актуальном гардеробе руководителя присутствовал джемпер с треугольным вырезом, из которого выглядывала рубашка и галстук.
Также память подсказала, что Иван Викторович – кадр из числа репрессированных, но впоследствии реабилитированных и восстановленных в должности специалистов. Да и вообще человек не простой во всех смыслах.
Подсели к начальственному столу. Павел Геннадьевич начал рассказывать о поездке. Для полноты картины ему все же пришлось раскрыть чемодан, который он так трепетно оберегал всю дорогу. Коллега извлек из глубин толстую пачку документации и они с Иваном Викторовичем с головой углубились в детали.
Поначалу я честно пытался вникнуть в суть того, о чем, собственно, идет речь, однако через несколько минут плюнул, поняв, что все, о чем говорят сейчас специалисты для меня темный лес. Также осталось тайной, какова была моя роль в прошедшей поездке?
И это все в совокупности странно до чрезвычайности. Как же я мог здесь работать, причем делать это достаточно долго, если ни бельмеса не понимаю в том, чем занимается контора?
К счастью, моего участия в беседе не потребовалось. Единственное, пару раз пришлось поддакнуть старшему коллеге. На том моя роль и ограничилась.
Пока шел доклад, успел сам себя накрутить на предмет того, как бы мне не опростоволоситься с нахождением своего рабочего места, когда сдача отчета закончится.
Не помню же ни черта!
Воображение рисовало живую картину: все вопросы оговорены, удовлетворенное начальство благодарит за работу, мы с Павлом Геннадьевичем встаем и направляемся к своим столам. И что мне тогда мне делать??? А может я не за столом, а за кульманом сижу? Да вроде бы нет: кульманы у нас как бы общие, их всего несколько штук на комнату, а вот стол должен быть свой, персональный.
Пользуясь тем, что руководство на меня особо внимания не обращает, пытаюсь осмотреться, дабы по наличию не занятой мебели вычислить место своей постоянной дислокации. Не занятых на данный момент столов насчитал четыре, стало быть, один из них – мой? А может наше бюро располагается в нескольких комнатах и я вообще просиживаю штаны не здесь?
От мучительных раздумий избавил голос Ивана Викторовича, своим сообщением разрешивший все мои сомнения на сегодняшний день:
– Спасибо, мужики, поработали отлично! На сегодня свободны, идите отсыпайтесь.
Фух, на сегодня вроде бы действительно пронесло. Вот только что я буду делать завтра?
Начальник подписывает нам табельные листки – без них через проходную не пройти, насколько я успел восстановить в памяти порядки в нашей структуре. Выходим из кабинета с Павлом Геннадьевичем вместе. У меня еще теплится надежда, что он каким-то образом подскажет, где я живу? Ну или хотя бы намекнет, ведь сложилось впечатление, что коллега что-то такое знает про текущее состояние младшего товарища. Но надежда практически сразу тает, как апрельский снег. Коллега, стоит только нам выйти в коридор произносит:
– Ну, все, Саша, давай, пока – мне тут еще надо к товарищам заскочить. – с этими словами словами он деловито жмет мне руку и исчезает за одной из дверей, коих в данном коридоре множество.
И что теперь мне делать? Я ведь даже дорогу к проходной вряд ли сам найду.
Впрочем, быстро выяснилось, что здесь я был не прав – дорогу к выходу, поплутав, я все-таки, нашел и из здания благополучно выбрался. Вот только, что дальше то делать? Надо же как-то и до дома добираться. Ведь где-то же я живу, в конце концов!
Однако, несносная сегодня память какие-либо подсказки на сей счет давать упорно отказывалась …
Глава 4
Дорогу домой я все-таки нашел.
Точнее, вспомнил. Для этого, правда, пришлось делать погружение в темные глубины сознания. В памяти всплывает слово «медитация» – вроде бы так называется то, что я в тот день практиковал. Откуда-то мне было известно, что если расположиться в спокойном безлюдном месте и постараться отключить разум от восприятия окружающего мира, в сознание могут начать приходить образы, содержащие воспоминания о реальных событиях или вещах.
Собственно, особого выбора у меня не было, а, потому, именно так я и поступил. Предварительно, правда, исходив всю округу вокруг института в безуспешных поисках зацепок, которые могли бы всколыхнуть воспоминания.
В общем, времени потратил почти час, и все без толку: память упорно отказывалась признавать окружающие пейзажи своими. Так что изрядно умаявшись, стал искать спокойное место.
Лавочку, на которой молодому беспамятному инженеру предстояло погрузиться в глубины собственного «я», удалось обнаружить во дворе одного из соседних к институту жилых домов. Утренняя пора сделала возможной незанятость данного приспособления для сидения, она же обеспечила относительную безлюдность окружающего пространства. Все говорило о том, что ближе к обеду скамейка окажется облюбованной бабушками, в то время как вернувшаяся из школы детвора заполнит в этот час шумом и гамом двор, не оставив даже намека на уединенность отчаявшегося странника.
Так что мне следовало поторопиться.
Итак, я уселся поудобнее, расположил рядом портфель и начал настраиваться на нужную волну. Погода, как по заказу, благоприятствовала моим опытам: солнышко ласково пригревало, птички пели, листва еще не успела окончательно пожелтеть и облететь. В общем, для удачного начала медитации все сложилось.
Я закрыл глаза, попытался оживить в памяти процесс возвращения домой по окончании рабочего дня. Вот я встаю из-за стола (какого? – так ведь и не понял!), одеваю плащ (ну или пиджак), выхожу из бюро, иду по коридору, спускаюсь по лестнице …
Так, стоп! Я ведь не один спускаюсь, а, наверняка, с толпой коллег. И тут память сделала первый подарок: проявилось воспоминание, как весь личный состав нашего отдела замирает к концу рабочего дня, бросая нервные взгляды в сторону настенных часов и слушая радио через тарелку-транслятор. Наконец, из динамика раздается вожделенное пиликание: пип-пип-пип, возвещающее о приходе долгожданных семнадцати ноль ноль и большинство тружеников умственного труда дружно подрываются и начинают планомерное движение в сторону проходной.
Большинство, но не все. Кое-кто, и я в том числе, иногда оставались поработать свехурочно. Если в этом была необходимость, разумеется. Но, как правило, на работе я много лишнего времени не проводил …
Первое воспоминание потянуло за собой второе, второе – третье, так и пошло одно за одним.
Удалось вспомнить и о том, как мы с коллегами дружно шагаем по коридору, как спускаемся по лестнице, как стоим в очереди на проходной, чтобы сдать пропуска, как выходим на улицу, идем к остановке. Я даже сумел восстановить в памяти расположение своего рабочего места.
Да что там, наверняка у меня получилось бы вспомнить гораздо больше и про дорогу домой и вообще про все, вот только … не дали!
– Молодой человек, с Вами все в порядке? – скрипучий старушачий голос вкупе с довольно чувствительным ударом по ребрам прервали уединение. Вот ведь, мать твою за ногу, ну как же не вовремя!
Концентрация слетела, как будто ее и не было никогда. Вместе с ней прервался и поток воспоминаний.
Вынужденно открываю глаза – ага, как и ожидалось. передо мной в позе возмущенного носорога расположилась типичная представительница «дворового комитета»: сморщенное, как сушеное яблоко лицо, дурацкая одежда и это ни с чем не сравнимое выражение одухотворенности и собственной значимости, заключенное во всем ее облике, словах и жестах.
По корпусу она мне, кстати, въехала деревянной клюкой, на которую, якобы, ей приходилось опираться при ходьбе. Однако же, когда я открыл глаза, старушенция совершенно уверенно стояла на своих двоих, направив грязный конец своей дурацкой палки мне прямо в лицо. Как средневековый рыцарь направляет меч своему противнику на дуэли.
– Чего шумим, бабуля? – стараясь не давать волю эмоциям, спросил я как мог вежливо.
– Это какая я тебе бабуля? – данный то ли вопрос, то ли утверждение женщина преклонных лет сопроводила размахиванием приспособлением для ходьбы перед моим лицом. Даже испугался на мгновение, что она заедет мне палкой по башке, но обошлось.
Поскольку раздражение от бесцеремонного поведения бабуси к тому моменту достигло довольно высокого градуса, сдерживать себя я не счел нужным, потому и обложил трехэтажным бдительную гражданку. Предварительно, правда, поднявшись с лавочки и отойдя на безопасное расстояние. Во избежание последствий, так сказать.
В первый момент моя оппонентка впала в ступор от такого неслыханного по наглости поведения интервента на своей территории. По всему видно, в этом дворе она чувствовала себя полноправной хозяйкой и к отпору не привыкла. Ее заминка дала мне временную фору, которой я и воспользовался, сделав еще несколько шагов в направлении выхода со столь негостеприимного двора, увеличивая разделяющее нас расстояние и, тем самым, окончательно обеспечивая для себя неуязвимость от возможных, хотя и маловероятных физических атак.
И вот, когда я уже отошел на довольно приличную дистанцию, понеслось. Столько брани, да еще и в таких витиеватых выражениях я не слышал никогда в жизни. Уверен, даже в самых потаенных глубинах еще не вернувшейся памяти представителя «технической интеллигенции» ничего подобного нет. Да и многие обитатели социальных низов наверняка позавидуют такому богатству лексикона.
Нет, так то я, конечно, понимаю, что старшим грубить не хорошо и старушка даже где-то в своем праве, вот только зачем было трогать совершенно постороннего человека? Да еще и так бесцеремонно? Да еще и с физическим насилием? А вдруг этот посторонний занят чем-то важным? А ведь так оно на самом деле и было, между прочим!
Словом, угрызениями совести я не терзался.
Вопрос, что делать дальше, по факту, передо мной не стоял. Как я уже успел убедиться, восстановление памяти – процесс, протекающий строго хронологически последовательно: одно событие тянет за собой другое, другое – третье, и так далее.
То есть, чтобы продолжить реинтеграцию недостающих звеньев цепочки, мне необходимо вплотную подойти к последнему из этих звеньев. Что я и решил проделать, так сказать, физически, отправившись на поиски остановки общественного транспорта, с которой начиналась моя привычная по рабочим будням дорога домой. Ведь процесс вспоминания как раз и был прерван на моменте моего приближения к данной точке пространства. Образ самой остановки также сохранился хорошо, так что мимо не пройду.
Также я рассчитывал, что, когда окажусь на месте, всплывет информация про нужный мне транспорт и по какому номеру маршрута он должен будет следовать. А может на поверхность сознания поднимется и еще что-то из прочно забытого?
Но остановку еще нужно найти …
Пришлось немного поплутать, потому как быстро выяснилось, что от проходной я отклонился достаточно далеко и места вокруг незнакомые. В конце концов вернулся назад ко входу в НИИ и решил двигаться по уже проторенной памятью дорожке.
Нужная остановка нашлась, на удивление, быстро – меньше десяти минут ходьбы от проходной. Мои предположения и тут оказались верны: стоило подойти к привычному, если верить воспоминаниям, столбу с табличками, как на поверхность сознания «всплыла» информация о том, что мне нужен автобус (а вовсе не троллейбус, как можно было предположить, исходя из утреннего опыта) с номером таким-то, следующим до такой-то станции метро (тоже не той, с которой мы сошли по дороге из командировки).
Нет, так то, конечно, можно было проделать и строго обратный путь до «Новослободской», но вспомнилось, что при данном варианте выходило дольше из-за обилия пересадок на разные станции. Короче, решил не ерепениться а делать все так, как, согласно подсказкам своей памяти, привык делать всегда.
Подошел автобус. Народу в это время суток ехало совсем мало, так что я даже сидел. Опять возникло тоже ощущение архаики, как и в метро. Причем на этот раз ощущение воспринималось многократно усиленным, как будто в прошлое перенесся.
В прошлое? А что, здравая мысль. Она могла бы многое объяснить, во всяком случае. В том числе и потерю памяти. Вот только откуда тогда все эти воспоминания про работу и все прочее? С ума, вроде как, по одиночке сходят, а здесь в том то и соль, что меня слишком многие из окружающих людей знают и помнят.
Странными, почему-то, казались и интерьер автобуса и сиденья, расположенные по неизвестной причине вдоль салона, как в вагоне метро, а не поперек и тетка-кондуктор в форменной одежде. Точнее, само наличие этой самой форменной одежды.