Люси отстранилась от мужа и подошла к зеркалу, чтобы накрасить губы.
– Почему, – сухо спросила она, – мы всегда делаем то, что хочешь ты?
– Потому что я старомодный муж и отец, – сказал Оливер, удивляясь собственным словам.
Люси ярко накрасила губы – она знала, что Оливеру это не нравится, и хотела наказать мужа, пусть даже таким невинным способом, за пренебрежение к ней.
– Что, если в один прекрасный день я захочу стать современной женой?
– Ты не захочешь, – ответил Оливер. Он зажег сигарету и, заметив накрашенный рот, слегка наморщил лоб так, как он делал, когда его что-то раздражало. – Не захочешь, – повторил он шутливым тоном. – Не зря же я женился на тебе так рано. Пока твой характер еще не затвердел.
– Не делай из меня ручного зверька. Это оскорбительно, – сказала Люси.
– Я клянусь, – с иронической серьезностью произнес Оливер, – что считаю тебя крайне своевольной женщиной. Это тебе приятнее?
– Нет, – сказала Люси.
Она размазала мизинцем помаду на губах, придав им кричащий вид. Оливер никогда не делал жене замечаний в такие моменты, но Люси знала, что ему неприятно видеть ее стоящей перед зеркалом с самодовольно выпяченными губами и пальцем, испачканным помадой, поэтому она преднамеренно не спешила.
– Мы знаем многие современные семьи, – сказал Оливер и отвернулся, якобы в поисках пепельницы, чтобы не видеть Люси, – где решения принимаются совместно. Стоит мне увидеть женщину с недовольным выражением лица, я тотчас понимаю – ее муж позволяет ей самой принимать решения.
– Не будь я твоей женой, – сказала Люси, – я бы тебя возненавидела.
– Вспомни знакомые нам семьи, – продолжил Оливер. – Разве я не прав?
– Ты прав, – признала Люси. – Всегда прав.
Она повернулась и шутливо поклонилась ему.
– Склоняю перед тобой голову – ты всегда прав.
Оливер засмеялся, и Люси тоже пришлось засмеяться.
– Забавно, – сказал Оливер, снова приближаясь к жене.
– Что?
– Как ты смеешься, – пояснил Оливер. – Даже когда ты была молодой девушкой. Словно у тебя здесь, – он коснулся ее горла, – сидит другая женщина и смеется за тебя.
– Другая женщина, – повторила Люси. – Как она выглядит?
– У нее хриплый голос, – произнес Оливер, – вызывающая походка и огненно-рыжие волосы.
– Может, мне лучше вовсе не смеяться, – сказала Люси.
– Ни в коем случае, – запротестовал Оливер, – я люблю твой смех.
– Я ждала этого слова.
– Люблю?
– Да. Я давно его не слышала.
Люси схватила мужа за отвороты пиджака и тихонько притянула к себе.
– Нынешним писателям и в голову не придет употребить его, – серьезно сказал Оливер.
– Продолжай.
– Продолжать что?
– Употреблять его. Никто не услышит.
– Мама… папа! – закричал Тони из гостиной. – Я готов. А вы?
– Минутку, Тони, – сказал Оливер, пытаясь освободиться. – Мы сейчас.
– Ах, Оливер, – пробормотала Люси, не отпуская мужа. – Это так ужасно.
– Что ужасно?
– Я так от тебя зависима.
– Папа… – вежливо позвал Тони из-за закрытой двери.
– Да, Тони?
– Я пойду к гостинице и буду ждать тебя. Я хочу проехать с тобой до ворот.
– Хорошо, Тони. Скажи доктору Паттерсону, что я приду через пять минут.
– Лады, – отозвался Тони.
Оливер нахмурился.
– И где он этого набрался? – прошептал он.
Люси пожала плечами. На рукаве пиджака Оливера осталось пятнышко от губной помады с пальца Люси, но она, чувствуя себя виноватой, решила не говорить ему об этом. Они услышали, как Тони вышел из дома; в окно было видно, как мальчик удаляется от коттеджа по гравийной дорожке.
– Ну… – Оливер еще раз оглядел комнату. – Теперь пора.
Он взял два чемодана.
– Открой, пожалуйста, дверь, Люси, – попросил он.
Люси распахнула дверь, и они прошли через гостиную на веранду. В гостиной, компенсируя убожество арендованной мебели, благоухали расставленные в изобилии цветы, их аромат смешивался со свежим запахом озера.
На веранде Люси остановилась.
