Книга Возрожденные полки русской армии. Том 7 - читать онлайн бесплатно, автор Сергей Владимирович Волков. Cтраница 9
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Возрожденные полки русской армии. Том 7
Возрожденные полки русской армии. Том 7
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Возрожденные полки русской армии. Том 7

Но 25 июля красные под прикрытием сильного артиллерийского огня переправились через Днепр под Малой Каховкой и большими силами повели наступление на юг.

По распоряжению Главнокомандующего корпус генерала Барбовича был спешно двинут в район села Серагозы.

Наша конная дивизия из Большого Токмака прошла в течение трех суток почти 150 верст до деревни Константиновки, верстах в 30 от Каховки.

Переночевав в этой деревне, мы на рассвете 30 июля на окраине ее нашли не только нашу дивизию, но и весь конный корпус генерала Барбовича в его полном составе. На сравнительно небольшом пространстве убранного поля собрались в конном строю кадры почти всех старых кавалерийских полков. В гвардейском дивизионе мелькали фуражки конногвардейцев, кавалергардов, синих и желтых кирасир, дальше ярким пятном выделялся эскадрон изюмских гусар, и по всему фронту обеих дивизий весело пестрели цвета знакомых гусарских, уланских и драгунских полков. Эти кадры хранили в себе залог будущего возрождения старых полков, и в это прекрасное утро невольно чудилось, что над ними, в золотистых лучах восходящего солнца, на фоне безоблачного неба, в лучезарном видении распростер свои крылья русский двуглавый орел…

В тот же день произошла атака конного корпуса против окопавшихся под деревней Черненькой красных. Под пулеметным и артиллерийским огнем противника корпус в развернутом строю лавой пошел в атаку. Наш мариупольский 5-й эскадрон сводного полка с налету захватил неприятельскую полубатарею в полной запряжке и с прислугой. Командиры успели заранее ускакать.

Особых потерь наши эскадроны не понесли, только легко ранен был корнет Албранд и под одним вольноопределяющимся убита была лошадь. На одном участке атаки гвардейских эскадронов была зарублена целая рота латышей, не пожелавших сдаться.

Но все же нашему корпусу, захватившему еще одно орудие, пулеметы и пленных, не удалось отрезать противника от Днепра, так как под Черненькой мы атаковали только арьергарды главных сил красных, успевших отойти на укрепленные позиции у Днепра.

В последующие дни Мариупольский дивизион занимал ряд хуторов в непосредственной близости от красных окопов. Ожидали общей атаки неприятельских позиций. В ожидании ее неминуемости нашему 5-му эскадрону, в составе двух взводов, приказано было атаковать в конном строю лавой один близлежащий хутор. Наши два взвода, доскакав до гумна этого хутора, залегли, но были обстреляны сильным пулеметным и артиллерийским огнем противника, цепи которого окопались за хутором. За полчаса времени наши взводы потеряли большую часть своих коней. Контужен был поручик Никитин. Предполагавшейся атаки за этот день так и не произошло, и мы, казалось, бесцельно пожертвовали своим конским составом. Как стало известно позднее, общая атака на этом фронте не произошла потому, что на левом фланге армии наша пехота оказалась не в состоянии преодолеть упорное сопротивление противника.

Теперь пехота переходила к обороне впредь до будущих решительных действий, а наш корпус должен был отойти в резерв в деревне Нижние Серагозы.

В середине августа красные опять прорвали фронт, на этот раз где-то севернее деревни Дмитриевки, к которой мы теперь как раз подходили. В Нижних Серагозах мы получили приказание сдать коней и в тот же вечер, уже в пешем строю, были отправлены навстречу противнику. Под Агайманом был ранен ротмистр Пашкевич.

Отступив под натиском красных до села Покровское, мы там на вторые сутки узнали, что наш дивизион назначен в ударную группу, которой поручено лобовой атакой во что бы то ни стало отбросить противника обратно к Каховке.

На следующий день мы без боя заняли деревню Санбурин. Затем с помощью других частей заняли деревню Агайман.

20 августа после бессонной ночи, проведенной на неудобных повозках, с трудом вывозимых крестьянскими лошадьми по размытой дождем дороге, мы на рассвете, продрогшие и разбитые, очутились неподалеку от деревни Дмитриевки, перед которой красные понарыли окопов.

В пешей атаке на Дмитриевку в первой цепи шли мариупольцы. За ними в некотором отдалении следовали архангелогородцы, а за их цепью держались пулеметные тачанки и обоз с командой связи. Правее мариупольцев, немного поодаль, двигались черноморцы, а еще дальше виднелась какая-то другая часть – должно быть, корниловцы. Мы оказались на левом фланге цепей, а еще левее нас шел конный взвод мариупольцев под начальством ротмистра Зеновича.

Лихой пешей атакой под ружейным, пулеметным и шрапнельным огнем красные окопы были нами взяты. Противник бежал, побросав штыки и все, что могло помешать свободному бегству.

От Дмитриевки до Каховки всего каких-нибудь верст двадцать по прямой линии. Теснимый по всему фронту противник медленно отходил перед нами к Днепру, и уже к вечеру мы вошли в зону обстрела с Каховских заднепровских позиций.

Ночью 21 августа, соблюдая полную тишину, наш дивизион отправился по направлению к Днепру, но тут поутру нарвался на окопы противника. Оказалось, что, покуда Каховка штурмовалась нашей пехотой, наш дивизион просто ходил в разведку. Отступив, мы окопались неподалеку при помощи тех ручных лопат, которые достались нам под Дмитриевкой. Затем, когда нас сменила другая часть, мы были отведены на ближайший хутор. С противоположной стороны Днепра красные посылали нам шестидюймовые снаряды. Но в тот же день, 23 августа, мы узнали, что наша дивизия отводится на отдых на южное побережье Крыма и что сегодня же наш дивизион должен быть отправлен на соединение с ней.

Всех нас охватило радостное, праздничное настроение. Но наша надежда на отдых в условиях мирной тыловой обстановки не оправдалась: здесь, в глубоком тылу, нам неожиданно пришлось вновь взяться за оружие, на этот раз на внутреннем фронте.

Действительно, банды «зеленых» скопились в окрестностях курорта Старый Крым и с часа на час можно было ожидать их налета и на Феодосию.

Поначалу нас расквартировали именно в этом Старом Крыму. Правда, «зеленые» притихли, но ясно чувствовалось их присутствие. После недельной стоянки полк отбыл на подводах в Судак, на побережье Черного моря, откуда он должен был наблюдать за действиями «зеленых», облюбовавших эту местность. По дороге эскадроны попали в засаду, устроенную «зелеными». Было убито и ранено несколько офицеров и солдат, но мариупольцы, ехавшие сзади, потерь не понесли.

Вскоре в полк доставили партию только что мобилизованных лошадей. Начались хлопоты по доставке фуража в нашу глухую стоянку. За сеном ездили верст за 30, в Карасубазар, а иногда и в горные аулы. Ожидалась доставка седел и необходимых принадлежностей. Из Феодосии, в предместьях которой остановились наши хозяйственные части, прислали нам и обмундирование. С доставкой нам лошадей полковая жизнь вновь пошла своим чередом, а в первых числах октября мы были вызваны на фронт.

В день нашего выступления из Судака дошла весть о том, что армия, перешедшая в наступление от Александровска и переправившаяся было на правый берег Днепра, отступила с потерями в исходное положение. На левом фланге не удался и штурм Каховских позиций. Тогда же дошли до нас сведения, что Польша заключила мир с большевиками и что красные стягивают значительные силы к Днепру. Никто не сомневался, что в Северной Таврии нас ожидают жестокие, решающие бои.

От Джанкоя, миновав Сальково, эшелон остановился на станции Рыково. Отсюда после короткого привала полк должен был в конном строю идти на соединение с дивизией.

Вскоре за этим под Нижними Серагозами дивизион ходил в бой. Обстрелянные жестоким артиллерийским огнем, атакованные широкими лавами конницы корпуса Буденного, недавно прибывшего с польского фронта, полки были смяты и отступили. Во время боя пропал без вести раненый новый полковой адъютант – мариуполец штабс-ротмистр Кондубович. Дивизия, с трудом сдерживая буденновцев, отступила на юг, по направлению к Рыкову.

События стали развертываться с крайней быстротой. Красные заняли Мелитополь, в котором остались невывезенными неисчислимые запасы хлеба, а также большая часть интендантского имущества, бронепоезда и орудия. Часть буденновский конницы прорвалась было к Салькову. Положение получилось угрожающее. К тому же настали сильные морозы, исключительные для Крыма.

Теперь вся кавалерия отводилась в Крым через Чонгарский мост, тогда как пехотные части, отбившие авангарды противника, заняли Сальковские позиции.

Вскоре стало известно, что красные, заняв Сальково, прорвались на Чонгар. Под Перекопом за последние дни происходил настоящий ад, но хуже того – красные ночью переправились через замерзшие Сиваши и прорвались в Крым. Таганашская позиция пала, и Джанкой спешно эвакуировался. Единственным спасением для армии являлась теперь только посадка на суда.

По приказу Главнокомандующего регулярная конница должна была идти на погрузку в Ялту, а донцы – в Феодосию.

В ночь с 31 октября на 1 ноября дивизион мариупольцев в составе 4-го кавалерийского полка погрузился в Ялте на пароход «Русь». 1 ноября «Русь» снимается с якоря и мариупольцы покидают родину. 8 ноября они прибывают в Галлиполи и располагаются в лагере Кавалерийской дивизии в Долине Роз и Смерти. 1 ноября приказом начальника Кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Барбовича дивизион переформировывается в 5-й эскадрон 3-го кавалерийского полка с сохранением своего имени. Летом 1921 года эскадрон мариупольцев грузится на пароход «Керасунд» и прибывает через Салоники – Гевгели в Сербию, где отправляется на пограничную стражу (итальянская граница – Адриатическое побережье).

10 июня 1932 года приказом генерала Миллера было учреждено «Единение 4-го гусарского Мариупольского Императрицы Елисаветы Петровны полка», а 2 июля того же года приказом начальника кавалерии и конной артиллерии Русского Общевоинского Союза генерал-лейтенанта Барбовича полковое единение зачисляется в состав кавалерии РОВС.

Это полковое объединение существует и по сие время в Сан-Франциско, Калифорния, США. В Сербии мариупольская полковая семья была пополнена произведенными в корнеты юнкерами Николаевского кавалерийского училища в Белой Церкви. Это были: А. Белевич205, Е. Дмитриев206, Н. Кастелянов207, В. Петичинский208, Я. Прозоров209, Е. Слободчиков210, Е. Щелканов211, Н. Лошунов212, М. Подоляко, Г. Стацевич213, А. Стацевич214, В. Беланицкий-Бируля215, М. Занфиров216, И. Лошунов217, С. Мясников и В. Стацевич218 (сдал экзамен при училище). Позднее были произведены в офицеры вольноопределяющиеся – мариупольцы И. Рубах219, Г. Хижняков220, П. Гаттенбергер221 и А. Пустовойтенко222, окончившие Военно-училищные курсы в предвоенное время в Югославии и во время Второй мировой войны.

В обстановке рассеяния мариупольцы продолжают сохранять полковую семью, сберегая свои полковые традиции и заветы своих предков.

Насколько сплочена и жизнеспособна была всегда полковая семья мариупольцев, подтверждается количеством кадровых офицеров, прибывших на Дон в Добровольческую армию и принимавших участие в возрождении родного полка, – в процентном отношении оно было выше, чем во всех других полках кавалерии!

Но не только офицеры, но и гусары горячо любили свой полк. Вот для примера один трогательный эпизод. В 20-х годах кавалерийская дивизия находилась на работах по постройке стратегического шоссе в Югославии. В расположении 3-го офицерского эскадрона Николаевского кавалерийского училища была построена деревянная баня, и сторожем ее был назначен наш гусар-мариуполец Столбов. Про него говорили, что он – бывший каторжник, освобожденный во время революции, и вид его соответствовал этому – он был рябой и действительно похож на арестанта. В одно утро при выходе на работу было обнаружено, что баня ночью сгорела. На камне около места, где она была, сидел Столбов и плакал. Командир эскадрона хотел ободрить его, увидев, как он убивается, и сказал ему: «Ничего, Столбов, не плачь, построим новую баню». Ответ был: «Что мне баня – сгорели мои мариупольские погоны!» – как раз те, что он получил в Стрельцовке и которые сделаны были тогда заботами штабс-ротмистра Соцевича.

Мало осталось теперь кадровых офицеров-мариупольцев. В 1970 году скончался старейший мариуполец, полковник В.К. Данич223. Старейшим мариупольцем является теперь полковник А.В. Золотухин224. Из кадровых офицеров старого полка остались еще полковники Я.Э. Бокщанин и Зенович.

Мало осталось и мариупольцев, принимавших в офицерском чине участие в Гражданской войне: штабс-ротмистр Векслер, поручики Шахов-Корчинский, Назаров, Великопольский, корнеты Марков, Албранд, Мазаев и Шишков.

Н. Станюкович225

АЛЕКСАНДРИЙСКИЕ ГУСАРЫ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

(эпизоды)226

После 1-й Крымской кампании Добровольческой армии, окончившейся ранней весной 1919 года оставлением Симферополя, Севастополя, Евпатории и Феодосии и закреплением на Акманайских позициях, прикрывавших Керченский полуостров, – позициях нашей пехоты, поддерживаемой с моря английским военным флотом, – наш потрепанный Александрийский эскадрон227 был перекинут на Кавказский фронт.

И тут произошло одно из чудес этой хаотической эпохи: удача частей, на командные должности которых выдвинулись не старшие по производству, но офицеры авантюрной складки, способные действовать при отсутствии денежных средств и интендантского снабжения. Таким исключительным офицером оказался у нас ротмистр, а затем полковник Г-бов228. Переброшенный со своим полуэскадроном под Святой Крест и в дикие степи кочевых калмыков, он умудрился развернуть там полк 6-эскадронного состава, со своей хозяйственной частью и пулеметной командой.

Словом, к осени того же года в наших рядах числилось до двух тысяч гусар. Воскресший из небытия полк был расквартирован в Грозном, в Графском (если память мне не изменяет) предместье. Личный состав полка был весьма своеобразен: у нас были калмыцкие и караногайские эскадроны и исключительные по своему качеству эскадроны ставропольцев – старых солдат кавалерии, с большой прослойкой унтер-офицерского кадра. В 1-й «боевой», как мы любили говорить, эскадрон были сведены почти все вольноопределяющиеся.

Но конечно, помимо гордости полком, мы, таков был наш возраст, пребывали в состоянии постоянной влюбленности… Только вот беда, объекты нашей страсти были нам недоступны – они были «любимыми женщинами» наших офицеров… А в Грозном недостатка в красавицах не было – они пополнялись «подругами» миллионеров «нефтяников» и на нашем жаргоне прозывались «вышками»…

«Вышки» украшали залы шикарных и дорогих ресторанов, куда нам, «вольноперам», доступа не было. Сами понимаете – мы довольствовались швейками и даже «горняшками»…

Вообразите же нашу радость, когда как-то вечером к нашей квартире подкатил парный извозчик с ротмистром П., чудаком необыкновенным, считавшимся только со своей фантазией.

Мы высыпали на крыльцо, чтобы услышать приказание: «По коням! Садись!»

Недоумение было рассеяно выразительным жестом в сторону извозчичьей пары. Их немедленно «оседлали», а прочие набились в коляску и даже возлегли на ее крыльях. Одному – не скрою, пишущему эти строки – места все же не хватило, и он, получив указание: «Направление – «Кристаль-Палас», бодрой рысью возглавил экспедицию.

В большой, «сверкающий огнями» зал ресторана мы, вслед за ротмистром, вошли не без робости. Как примут господа офицеры это вторжение?.. Однако отказать ротмистру в разрешении «приветствовать наших вольноопределяющихся» полковнику было трудно, и мы с нашим покровителем расположились за длинным столом, рядом с офицерским.

Последовали сперва несколько натянутые тосты, и некоторые из ветреных «вышек» перепорхнули к нам. Среди нас, как нарочно, было несколько красивых мальчиков.

Нельзя сказать, чтобы поручикам и, в особенности, ротмистрам с «красно-сизыми носами», как поется в песне, дамские успехи «вольноперов» пришлись по душе.

Вероятно, поэтому командир решил в деликатной форме наказать нашего сумасбродного ротмистра:

– Ротмистр, съездите в штаб отряда… Нет ли чего нового? И возвращайтесь с докладом. Сейчас того и жди…

Музыканты устало повторяли полковые гимны, и веселье грозило «затянуться до утра»…

Но видно, в этот вечер ротмистру П. суждено было до конца играть особую роль. Не прошло и часа, как он, сияя, появился в дверях:

– Генерал приказывает немедленно привести полк в боевую готовность. Выступаем!

Ответом было единодушное «Ура!!» – засиделись в Грозном.

Тут надо сказать несколько слов, поясняющих обстановку на Северном Кавказе в это время.

Жизненно необходимая артерия нашей армии на Северном Кавказе – железнодорожная линия Петровск-порт и далее на Дербент, вдоль побережья Каспийского моря, была постоянно прерываема повстанцами. Они вербовались из горцев ближайших аулов, руководимых турецкими агентами. Горцы-мусульмане объявили нам в это время священную войну – газават. К этим группам примешивались и остатки разбитой нами Таманской армии красных. В этом движении причудливо слились религиозный фанатизм, турецкие поползновения на Кавказ и русский беспринципный коммунизм. Наша задача состояла в защите железнодорожной линии.

Полк выступил ночью, следуя за казачьим авангардом. В непроглядной тьме только местные жители были способны инстинктивно следовать нужному направлению. Мы шли напрямик, пересекая сельские дороги, спускаясь в долины и поднимаясь на взгорья. Рассвет начинал только едва-едва брезжить, когда эскадроны втянулись в необозримое поле кукурузы, скрывавшее коня вместе со всадником. Здесь-то и сосредоточились, по сведениям разведки, вражеские отряды, подготовляя налет на железную дорогу. Полк развернулся лавой, но все же не мог покрыть всю ширину кукурузной посадки. Фланги оставались в руках противника. Это скоро и подтвердилось: по нашему расположению справа и слева открылась частая ружейная стрельба. К характерному треску винтовок примешались выстрелы охотничьих ружей и даже уханье древних шомпольных пищалей – как пришлось убедиться, оружия самого губительного, наносящего разрывные раны… Положение создалось незавидное: видимости никакой, трудное продвижение шагом и полная невозможность передачи приказаний по цепи. Наша конно-горная батарея, продавившая род коридора в лесу кукурузы, оказалась впереди нашей лавы и палила вслепую, а наши фланги обтекались противником, отлично знакомым с местностью. С боковыми казачьими разъездами была потеряна всякая связь.

Однако полк упорно продвигался вперед, имея задачей «прочесать» местность и вытеснить противника в предгорья, смутно обозначавшиеся впереди.

Произошли уже и первые схватки холодным оружием. Пешие горцы оказались разбросанными небольшими группами. Сидя спиной друг к другу, они стреляли во всех направлениях и, окруженные, не сдавались. Тут мы понесли много потерь; рубить с коня заслоненных стволами исполинской кукурузы сидящих «тавлинцев» было весьма трудно. Прирожденные воины, они парировали удар шашки своими длинными шомполами и умирали с оружием в руках.

Дело принимало скверный оборот. Ружейный огонь противника нарастал, и наша неосторожно выдвинувшаяся вперед артиллерия, казалось, попала в окружение, орудийные залпы редели, да и в гусарской цепи чувствовалось неблагополучие. По звукам боя, крикам «Алла!» можно было заключить, что соседние эскадроны отходят. Светлело, но видимость оставалась ограниченной. Наступал переломный момент.

В лесу кукурузы далеко не увидишь. И тут, проламываясь на ошалелом, с окровавленной головой коне сквозь чащу, на наш «боевой» эскадрон налетел спереди конно-артиллерист.

– Снаряды истощились! Офицеры отстреливаются из наганов, кольцо горцев сжимается. Спасайте пушки!.. – кричал он, задыхаясь.

Старший офицер эскадрона, поэт и храбрец барон Боде взмахнул шашкой:

– Эскадрон, слушай мою команду. За мной в атаку – марш, марш!

Наше неистовое «Ура!» чудом передалось по невидимой линии полка. Пушки были отбиты, и горцы на всем фронте обратились в бегство.

Этот эпизод предшествовал общему наступлению нашего отряда на «немирные» аулы предгорий. Тут нам посчастливилось участвовать в последних кавалерийских боях, теперь, с развитием новых родов орудия – броневых частей и авиации, – принадлежащих военной истории.

А между тем война в действиях кавалерии окрашивалась своеобразной красотой и лихостью, воспетыми в наших песнях…

Всем нам известна доблесть горцев, подчеркиваемая участниками покорения Кавказа, с уважением помнящими героя-врага Шамиля. Но с тех пор прошла целая эпоха замирения, и кавказцы, в своем большинстве, влились в общую судьбу Российской империи и доблестно доказали свою верность на полях сражений. Теперь же, в годы гражданского распада русского единства, естественно возник и откол некоторых групп горцев, вызванный, как мы отметили вначале, разнородными и даже противоречивыми влияниями.

Вероятно, эта общая неуверенность, колебания и повлияли на боевые качества восставших, что вы и увидите в эпизоде, которым мы закончим наши воспоминания.

Нашему полку было поручено привести в покорность близкие к железной дороге аулы. В зависимости от результата этой операции разнилась и дальнейшая тактика: водворение добрососедских отношений с замиренными аулами или уничтожение вражеских гнезд. Другого способа действовать не было. Необходимо было принудить упорствующих врагов удалиться в далекие горы, подальше от нас – «гяуров».

* * *

Раннее, раннее утро – долины лежат во мгле, но горы уже порозовели, а снега вершин вспыхнули под лучами озарившего их солнца. Воздух свеж, и все – седло, повод, винтовка, ножны шашки – пропитано холодной утренней росой. Эскадроны «справа по три» шагом тянутся по едва намеченной дороге. Головной разъезд то появляется над нами, на поворотах подымающейся к аулу дороги, то скрывается из глаз. Идем потаенно – противник близок, – только кони пофыркивают и кое-где копыто щелкает о камень.

– Ах, как бы поскорее! В бою человек охвачен действием и… не успевает испугаться.

Но минуты перед вступлением в дело – тягостны.

И вот луч солнца прорвался в расщелину гор и упал прямо на холм, увенчанный аулом – целью нашей экспедиции. Аул, как чалмой, прикрывает темя холма. Дворы верхнего кольца строений, окружающие мечеть с минаретом, являются крышами-потолками следующего ряда, ниспадая ярус за ярусом. Надменно смотрела эта крепость ислама на приближение «гяуров», но за дальностью расстояния и неровностью почвы аул казался безжизненным.

Однако сверху нас заметили. Еще две, три петли дороги, и перед полком, заслоняя свой дом, рассыпавшись цепью, красовался конный отряд значительной численности. Я сказал «красовался» и не оговорился: под зеленым знаменем Пророка стояли всадники на бесподобных легких конях арабских кровей. Горцы вышли в бой, нарядившись в праздничные черкески, увешанные драгоценным оружием. Кинжалы и гнутые шашки «клынчи» дамасской закалки, в серебряных и золотых ножнах, усыпанных самоцветами. Большинство было вооружено старинными пищалями, но встречались и винтовки турецкого образца. Их возглавляли величественные белобородые старики под зелеными чалмами паломников Мекки. Горцы стояли в полной неподвижности, как бы позируя для потомства. Да, в сущности, оно так и было…

Наша резервная колонна немедленно перестроилась в лаву, и полк пошел рысью – расстояние было еще слишком велико. Численность наша была приблизительно одинакова, но в горных условиях наши калмыцкие степные кони – выносливые, но тяжелые – не могли состязаться с арабами горцев, не говоря уже о том, что полку приходилось атаковать, карабкаясь в гору по трудной местности буераков, заросших колючим кустарником. Но зато наш офицерский состав был хорош, ставропольские эскадроны превосходны, а первый – «боевой» эскадрон насыщен вольноопределяющимися, готовыми с радостью умереть за славу «Черных гусар».

Горцы открыли огонь с коней, еще не приходя в движение. Они правильно рассудили, что выгоднее дать вымотаться нашим коням и атаковать накоротке – вблизи стен аула, на ровной площади, на которой они регулярно устраивали военно-конные игрища. Ошибка же их расчета заключалась в том, что они недооценили русского упорства, позволившего нам утвердиться на одной шестой части земной суши.

Во время этого предварительного сближения с противником наши потери людьми были невелики, но зато из строя выбыло немало коней, ломавших и калечивших ноги в предательском кустарнике, прикрывавшем ямы и острые обломки стволов сушняка. Но полк равномерно, безмолвно и тяжко надвигался, и в этом движении было что-то стихийное, подавляющее…

Но вот мы вышли на ровное поле. Полковник Г-бов своим знаменитым командным голосом взревел:

– Полк в атаку – марш, марш!!! – и тысяча всадников, обнажив шашки, с места перешла в галоп с таким сокрушающим «Ура!», которое, казалось, вырвалось из одной исполинской груди.

Раздалось ответное «Алла!» – и две конные массы понеслись друг другу навстречу.

Но что это? Горцы, несмотря на поощрения стариков, начинают сдавать, осаживать и вдруг, с такой же стремительностью, поворачивают своих скакунов и уносятся вдоль стен оставляемого аула в надежное ущелье…