Старосветские убийцы

Глава четырнадцатая

– Все потому, что за стол нас тринадцать человек село! – Генерал, отведав бульон, решил поделиться своими соображениями, почему убийства приключились.

– Как тринадцать?! Когда?! – воскликнул в ужасе Рухнов.

– Вечером, в «трофейной», чай пить! Сами посчитайте: мы – восемь путников, задержанных из-за пожара на мосту, Северский, Антон Альбертыч, Киросиров, Митя и вы, Михаил Ильич! – Генерал победно осмотрел обедающих.

– Что из того? – спросил Роос.

– Как? Примету не знаете? Ни в коем случае тринадцать за столом сидеть не должны – иначе один из них обязательно в течение года умрет! У нас и дня не прошло, а двоих уже нет.

– Это факт научный? – Роос перестал есть и достал свой блокнот.

– Общеизвестный, мильон раз подтвержденный. – Веригин говорил столь убедительно, что этнограф принялся записывать.

– Местное суеверие. – Настроение у Тоннера было ужасное. Перед обедом вместе с Митей и Глазьевым зашел к старой княгине. Услышав про смерть сына, старуха попыталась привстать с кресла. Заплетающимся языком спросила:

– А Митенька жив? – словно племянник не стоял перед нею, и, не дождавшись ответа, рухнула в беспамятстве. Нашатырь не помог – княгиня захрипела, лицо ее налилось кровью. Доктора пустили было кровь, но, увы, опоздали. Левая рука старушки, как плеть, повисла вдоль туловища. Апоплексический удар!

– Эх! Зря вы, доктор, вековую мудрость отвергаете, по немецким книжкам русскую душу пытаетесь лечить! – Веригин повернулся к Илье Андреевичу: – А почему вчера в шахматы продулись, знаете?

– Митя ловушку подстроил, весьма хитроумную.

– Нет, милый мой, потому что спиной к луне сели! Примета такая!

– Ну, знаете ли… – не нашелся Тоннер.

– Я-то знаю. А вот вам ваш скептицизм дорого обойдется, – посочувствовал Веригин

– А где Тучин? – В столовую вошел Киросиров, телегу у беседки ему пришлось ждать долго.

– Спит. Я генеральского денщика у комнаты поставил, чтобы его приятель, – Терлецкий кивнул на Угарова, – предупредить его до допроса не сумел.

– Очень разумно, – похвалил исправник. – Что ж! Пора допрос этот учинить!

– Да, наворотил делов «сынок Великого князя». Сходи-ка, Гришка, пусть денщик приведет его сюда! – распорядился Веригин.

– Кто сынок Великого князя? – не понял Киросиров.

Пока лакей ходил за Тучиным, генерал рассказал историю своего знакомства с молодыми людьми.

Раздраженный Сашка явился в халате и с порога накинулся на генерала:

– На каком основании ваш денщик не выпускал меня из комнаты? Почему не позвали моего слугу?

– Вопросы здесь задаю я! – Киросиров хлопнул ладонью по столу.

Тучину пришлось подчиниться, потому что сзади встал денщик Петруха и легонько ткнул его штыком.

Исправник не торопился. Смотрел подозреваемому в глаза и держал паузу. Пусть помучается. Этакие наглецы завсегда запираются, а потом начинают плакать и на коленях ползать – прощения просить.

– Во сколько сегодня проснулись? – задал исправник первый вопрос.

– Рано, до петухов.

– Расскажите подробно, что делали?

– Сперва справил малую нужду, – вызывающе начал Тучин. – Дальше рассказывать?

Киросиров скрипнул зубами, но сдержался.

– У вас с Угаровым комната общая?

– Общая, но ночевал там я один.

– Почему?

– Не ко мне вопрос. Я вчера со всеми попрощался и пошел к себе. Ждал Дениса, но он так и не явился.

– Что делали, когда проснулись?

– Вы, исправник, разве глухой? Нужду справил.

– Расскажите, что делали после. – Киросиров изо всех сил старался говорить спокойно, хотя внутри кипел. Вот наглец! Ничего, еще пятки лизать будет, слюни пускать, молокосос.

– Оделся.

– Сами или слуга помогал?

– Сам!

– Что дальше?

– А какое, собственно, вам дело? Подозреваете, что князя я отравил?

Исправник вскочил.

– Я не подозреваю! Точно знаю – вы человека убили!

– Митя сказал, князя отравила Настя. При чем тут я?

– Отвечать на вопросы! Не пререкаться!

– И Настю не убивал, – пожал плечами Тучин.

– Молчать!

– Исправник, сядьте. – Терлецкий убедился, что ярость Киросирова допросу только вредит. – Александр, не кипятитесь! Постарайтесь внятно и очень подробно рассказать, что делали сегодня.

– Встал да гулять пошел. Порисовал на природе, сюда вернулся. Позавтракал, узнал про смерть князя и Насти, поел и спать отправился. Проснулся, а меня из комнаты не выпускают. Объясните хоть вы, Федор Максимович, в чем дело?

– Всему свое время. Где гуляли? У беседки над оврагом?

– Где это? – спросил Тучин.

– Как из дома выйдешь – налево вдоль пруда, – пояснил Митя.

– Нет, я направо пошел. Верстах в трех нашел живописное озеро, там и рисовал.

– Озеро находится в имении Растоцких, – заметил Митя.

– Этого не знал, пограничных столбов не заметил, – парировал Тучин.

Исправник тяжело задышал:

– Рисовал, говоришь?

– Киросиров, успокойтесь, – осадил его Терлецкий. – Кстати, как вас по имени-отчеству, исправник?

От простого, казалось бы, вопроса Киросиров смутился. После длинной паузы еле слышно пробормотал:

– Павсикакий Павсикакиевич[6].

У Тоннера на душе кошки скребли. Врач называется! Старая княгиня ни жива ни мертва, а я здесь сижу. Допрос мне, видите ли, интересно послушать! Правда, около Анны Михайловны Глазьев остался – случись что, позовет.

Терлецкий вернулся к допросу:

– Рисовали в своем альбомчике? Голубенький такой?

– В нем, – подтвердил Тучин.

Терлецкий вытащил альбом и открыл на последнем рисунке.

– Говорите, пруд?

Тучин потянулся за альбомом через стол.

– Обождите, обождите, полюбоваться хочу. – Федор Максимович ловко накрыл тетрадочку огромной рукой.

– Как вы смели чужую вещь взять? – возмутился Тучин.

– Альбом на камине валялся, меня любопытство одолело, – спокойно ответил Терлецкий. – Каким пикантным вышел пруд, не находите?

– Вы – низкий человек!

– Неужели? Всегда считал, что высокий. – Федор Максимович привстал, чтоб оценили. – Девушку с натуры рисовали?

Тучин молчал.

– Вы у Павсикакия Павсикакиевича глухоту заподозрили. – Терлецкий с трудом выговорил мудреное имя-отчество и решил впредь называть Киросирова исправником. – Неужто и сами страдаете?

Тучин по-прежнему молчал.

– Девушку с натуры рисовали? – повторил вопрос Терлецкий.

– По памяти.

– А вот эти рисунки? – Терлецкий пролистал альбом и нашел страницы с Шулявским. – Тоже по памяти?

Тучин кивнул.

– Подвела она вас. Дырка-то у него в виске!

– У кого? – не понял Тучин.

– У Шулявского.

– Как в виске?

– Не помните, куда попали? В висок! С двух шагов стрелять изволили? Чтобы наверняка?

– Шулявский убит?! – вскричал Тучин. – Когда? Где?

– Рано утречком, у беседочки.

– Я его вчера нарисовал. Пришел в комнату, после дуэли никак не мог успокоиться. Вот и представил Шулявского на Страшном суде. Денис, ну скажи, я ведь не в первый раз этот сюжет пишу. Помнишь того итальянца?

– Я готов подтвердить. Картину «Страшный суд» Тучин задумал давно, рисунки с Шулявским – вариант эскиза. В предыдущем альбоме похожий имеется, но с другим главным героем, – поспешно сообщил Денис Угаров.

– Тем эскизом пусть итальянская полиция занимается, – процедил Терлецкий. – А за убийство Шулявского придется отвечать перед российским судом.

– Какой суд? Не убивал я поляка, даже и не собирался!

– Разве? Так уж и не собирались? А про вчерашнюю дуэль запамятовали? – Терлецкий, как и исправник, был уверен, что юноша сознается быстро, но тот упирался и упирался. – От примирения отказались, собирались продолжить поединок в столице…

– Да, собирались, – подтвердил юноша.

– Но вам было невтерпеж! Потому и пригласили поляка поутру к беседке, для отвода глаз колышки воткнули, черту нарисовали, а потом подошли и с двух шагов уложили.

– Как вы смеете? Я не убийца! Все утро совсем в другом месте рисовал, у озера!

– Кто-то сие может подтвердить? – быстро спросил Федор Максимович.

– Маша Растоцкая. Это она мне у озера свидание назначила.

– Стало быть, девушку вы с натуры рисовали…

– Нет. Маша не пришла.

– Почему?

– Не знаю. Целое утро ждал. Мы условились на шесть утра.

– А в котором часу в усадьбу вернулись?

– В одиннадцать!

– Пять часов прождали?

– Да! Когда влюблен, вечность кажется мгновением.

– Влюблены? А почему Джульетту свою в обнимку с чертями изобразили?

– Со злости, что не явилась.

– И правильно сделала. Вы только посмотрите, господа, на эту срамоту!

– Срамоту? Зачем тогда листы вырвали? Неужели так срамота понравилась? На память решили оставить? – спросил Тучин, перелистав альбом.

– Саша, это не Терлецкий, а я нашел альбом на камине! Листы уже были выдраны! – сообщил другу Угаров. – Подумал, что ты сам от неудачных избавился.

– Ты альбом нашел? – Тучин повернулся к Денису. – Спасибо, друг! И сам посмотрел, и другим показал.

– Тучин! Хватит! Пора сознаться! – начал терять терпение Терлецкий.

– Не в чем, – ответил Тучин. – Все утро рисовал на пруду.

– В одиночестве?

– Да-с! Искусство уединения требует.

– Что ж, предъявим другие доказательства. Доставайте, – Терлецкий на миг запнулся, – господин исправник.

Киросиров достал из кармана пистолет:

– Узнаешь?

– Я с вами свиней не пас, Павсикакий… Как вас по батюшке?

– Что? – вскочил исправник.

– Прекращайте дерзить, – одернул Тучина Терлецкий. – Убийцам не выкают, привыкайте. Пистолет узнаете?

– Похож на тот, что Шулявский князю подарил.

– Согласен, похож, – согласился Терлецкий. – Сейчас мы это проверим! Гришка, принеси-ка футляр красного дерева из «трофейной».

Слуга неспешно зашаркал по анфиладе. Федор Максимович взял пистолет в руку.

– На дуэли пистолеты зарядили. Однако этот почему-то разряжен!

– Если помните, пистолет у меня Павсикакий Павсикакиевич отобрал. – Имя и отчество несчастного исправника Тучин произнес уничижительно, и Киросиров сжал кулаки.

– Помню, – согласился Терлецкий. – Но снова взять его труда не составляло.

– Я не брал.

– Что вы говорите? Почему же пистолет в вашем комоде нашли?

– Пистолет? У меня в комоде? Вы делали обыск? Я буду жаловаться! Это возмутительно! Я дворянин!

– Пистолет в комоде с вашей одеждой нашел ваш слуга. Он же нашел ключ от комнаты Шулявского. Знаете где? В вашем сюртуке. Ключ-то вам зачем понадобился? Выигранные деньги вы обнаружили у Шулявского в кармане. Надеялись, что и в комнате есть чем поживиться?

– Как вы смеете?! – Если бы стол не разделял Тучина с Терлецким, то Александр схватил бы переводчика за грудки. – Как смеете потомственного дворянина в убийстве и воровстве подозревать?!

– Сознайся, мальчик, – по-отечески посоветовал Веригин. Долгий допрос утомил генерала. – Покаяние душу облегчит.

– Павел Павлович, не в чем мне сознаваться! Сами подумайте, мог ли сын Владимира Тучина человека убить? – Саша занервничал. Все складывалось против него. – Пистолет мне подбросили, и ключ тоже.

– Подбросили? – ехидно спросил Терлецкий. Упорный попался постреленок. – Кто, позвольте спросить?

– Не знаю, – ответил Тучин. – Убийца, кто ж еще?

– Может, имя назовете?

И Тучина вдруг осенило:

– Назову! Данила, мой слуга.

– Что?! – тут привстал и Терлецкий.

– Он подбросил. Вернее, наврал, что в моих вещах пистолет нашел.

– Ваше превосходительство, – обратился к генералу Терлецкий, – не в службу, а в дружбу. Сходите за Данилой.

– Конечно, конечно! – Генерал заданию обрадовался. – Мне полезно пройтись, кости размять. Вот тетушка моя двоюродная себя берегла, ходила мало. Больше сидела. А в старости, когда артритом заболела, перестала двигаться совсем. Пусть, говорит, слуги меня носят. Вот несчастные восемь теткиных пудов с утра до ночи и таскали. Утром – променад по парку два часа, днем – в церковь, а вечером тетушка на балы любила ездить.

Даже Терлецкий отвлекся:

– Что она там делала?

– Сплетничала, кости знакомым перемывала. А когда любовь приключилась, танцевала.

– Танцевала?! – изумился Роос.

– Представьте себе! Лет тридцать вдовствовала, а тут старичку-сенатору какому-то вскружила голову. Он, не в пример ей, живой был, танцевать любил. Так они и вальсировали: обхватит он тетушку, а сзади четверо слуг ее кружат.

– Они поженились? – спросил американец.

– Не успели. Тетушка от заворота кишок умерла. Оказывается, даже чтоб опорожниться, ходьба требуется. Во как! Жизнь, она – в движении. Ну, я пошел.

Гришка внес в столовую краснодеревный футляр. Исправник сразу его открыл. Внутри лежал один пистолет.

– Вы говорили про дуэль, – напомнил Терлецкому Тучин. – Почему тогда второй пистолет так и остался в шкатулке?

– Потому что драться честно вы не собирались. Шансов ведь не имели, Шулявский, не в пример вам, стрелком был отменным. Зачем вам второй пистолет? Одним обошлись!

– Я не убивал Шулявского!

– Да, да, это Данила сделал, я помню. Позвольте спросить, зачем?

– Мне отомстить!

– Чем пред слугой провинились? – с иронией спросил Терлецкий.

– Ему в обед сто лет, а задумал жениться на местной девке. Я ему напомнил, что мое согласие требуется. И сообщил, что не позволю! У нас в имении девок пруд пруди, кой черт чужих выкупать?

– Все равно непонятно, зачем Даниле поляка убивать. Вас бы и пристрелил, – опять не без иронии опроверг рассуждения юноши Федор Максимович.

– Понять логику холопа, впрочем, как и логику собак, лошадей и кур, мне, увы, не дано. Видимо, ему деньги на свадьбу нужны, потому застрелил поляка и ограбил. А на меня свалил, чтоб женитьбе не препятствовал.

Представить Данилу убийцей Угаров не мог. Временами строгий, но бесконечно любящий, дядька нянчил мальчишек всю их жизнь. Зачем Сашка на него напраслину возводит? И сам не выкрутится, и человека погубит. Надо настоящего преступника искать. Переговорю-ка я с Тоннером! Человек он умный. Может, уже догадался, кто истинный убийца?

Этнографу провинившийся юноша был несимпатичен: застрелил приятного человека, а теперь выкручивается. Ах, как жаль, что из-за этих убийств охота сорвалась – Роос любил оружие и стрельбу. От нечего делать американец открыл футляр из-под пистолетов. Ах, как все изящно! И все предусмотрено! Здесь и пулелейка, и щеточки. Роос потихоньку доставал предметы, внимательно разглядывая каждый.

Вернулся генерал. Даниле велели стать рядом с хозяином.

– Как кличут? – спросил исправник.

– Данилою, сын Семена.

– Годов сколько?

– Много, при матушке Екатерине рожден.

– Хозяин твой утверждает, что ты его оклеветал!

– Оклеветал? – переспросил Данила

– Говорит, это ты стащил пистолет, застрелил Шулявского, обчистил его карманы, забрал деньги и ключ. А нам сказал, что ключ у барина в вещах нашел.

Рыжая Катерина (допрашивали Данилу, конечно, по-русски) бросилась к любимому.

– Как же так! – Данила задохнулся от услышанного. Прижав левой рукой Катю, правой осенил себя крестным знамением. – Святой истинный крест, пистолет в комоде, а ключ в сюртуке нашел.

Тучин топнул ногой. «Вот осел! Разве не понимает, что барин в переделку попал! «Нашел, нашел!» Лучше бы за вещами смотрел, чтоб не подкидывали пистолеты. Ну, если выпутаюсь, запорю гада до смерти».

– Уходя утром, вы комнату свою закрыли? – спросил Тоннер у Тучина.

– Нет, – ответил Саша, – вдруг бы Денис вернулся?

Илью Андреевича допрос интриговал все больше и больше. В невиновности Тучина уже не сомневался. Если бы юноша был убийцей, выкинул бы пистолет и ключ от греха подальше или кому-нибудь подбросил. Настоящий преступник так и поступил, подставив под удар Тучина.

Но оглашать свои мысли Тоннер не спешил. Убийца здесь. Пусть пока порадуется, что его план сработал. Вот только где княгиня? Неужели уехала? Почему не в своей карете?

– Расскажи, – Илья Андреевич обратился к Даниле, – где ты находился ночью и утром.

– Пока Катя князю еду подавала, я барина раздел. Потом мы с ней вместе доктора, не вас, а местного, он совсем пьяный был, в комнату отволокли… Опосля, – продолжал Данила, – в черную кухню пошли. Дворня там пировала в честь свадьбы. Мы посидели, затем Катя спать пошла в светлицу, к девушкам.

– А сам где спал? – продолжил допрос Терлецкий.

– На сеновале, с мужиками. Один из них всю ночь песни орал.

– Пьяный?

– Веселый. Поет хорошо, только спать мешал. А поутру к Денису Кондратьевичу позвали – одел его, умыл. Тут и Катя проснулась, прислуживать за столом ей помогал. Когда князя убитым нашли, с вами был, помните?

– Помним, – ответил Терлецкий. Похоже, дядька ни при чем. – Барина твоего мы под стражу берем.

– Я не убивал! – закричал Тучин.

– Все так говорят, – протянул Киросиров. – В тюрьме ты быстро сознаешься!

– Если желаете, слугу можем при вас оставить. Тоже под арестом, – предложил Терлецкий.

– Видеть его не желаю, – неожиданно заявил Тучин.

– Надо запереть негодяя! Ваше превосходительство, одолжите денщика, чтобы пока его охранял. – обратился Киросиров к Веригину. – На пару часиков, своих помощников я уже вызвал.

– Да я ведь уезжать собрался! Мост починен, что попусту время терять, – ответил генерал. Хотел поскорее покинуть этот дом. Видеть, как Элизабет арестовывают, а потом допрашивают, было бы мучением.

– Ваше превосходительство! До окончательного расследования всех обстоятельств смерти князя Северского, девицы Анастасии Петушковой и польского дворянина Шулявского просил бы вас, впрочем, как и всех остальных, остаться здесь. – Терлецкий произнес свою речь официальным тоном, чтобы подчеркнуть: это – не прихоть, так велят интересы следствия.

– Меня, что ли, подозреваете, Федор Максимович? – удивился генерал.

– Нет, но вы свидетель. Такой же, как и остальные. Побудьте пока в поместье, очень прошу.

– Ну раз для дела надо, как отказать!

Роос уже вытащил из футляра все, что там лежало. В пустом деревянном ящике что-то заблестело. Рухнов пододвинул футляр к себе и внимательно осмотрел внутренность.

– Гришка, свечу подай, – попросил Михаил Ильич. – Господа, тут табличка прикручена, а на ней надпись. «Маркизу д’Ариньи в дар от любящей супруги в день сорокалетия».

– Д’Ариньи, д’Ариньи… – повторил Терлецкий. – Где-то я про него слышал.

– Не помните? – удивился Роос. – Я вчера рассказывал.

– Вы столько рассказываете, удивляюсь, как сами-то помните, – ехидно заметил переводчик.

– У супруги д’Ариньи на балу в Париже серьги украли вместе с пистолетами.

– Пистолеты лежали в футляре? – уточнил Киросиров.

– Да, – подтвердил Роос.

– Похоже, футляр мы нашли, – задумчиво произнес Терлецкий.

Михаил Ильич снова тщательно осмотрел пустой ящик.

– А сережек-то нет.

– Выходит, маркизу обокрал Шулявский, – догадался Федор Максимович.

– Заметьте, сережки эти раньше Северским принадлежали. – У Тоннера начался бурный мыслительный процесс. – А Шулявский мост поджег, чтобы на свадьбу попасть…

– Жаль, не допросишь, – расстроился Терлецкий.

– Кшиштофа надо допросить, – подсказал Тоннер. – Что-нибудь да знает.

Глава пятнадцатая

– Пан, двор, телега, мухи. – Кшиштоф не давал Терлецкому и рта раскрыть. Вошел и повторял с возмущением четыре слова.

– Гришка, найди Петушкова, – понял наконец Киросиров. Ох, и нерадив управляющий Северских! – Я же велел Шулявского в ледник убрать! Что за безобразие: я битый час ждал телегу, теперь труп посреди двора валяется.

– Уберут твоего пана, не волнуйся, – успокоил поляка Терлецкий.

– Добже, добже, – сказал Кшиштоф.

– Вот что скажи: пан твой, чем он промышлял?

Слуга непонимающе уставился на Федора Максимовича. Генерал, ранее освоивший премудрость общения с Кшиштофом, поспешил помочь:

– Шулявский богатый?

– Не! Бедный, бардзо бедный! Матка хвора, брат хворы, бардзо хворы, не ходить. Пан кормить.

– Пан старых женщин любит? – вспомнив разговор Шулявского с княгиней, предположил Тоннер.

– Бардзо кохать. Графини, маркизы. Много старух кохать. Они подарунки делать, деньги давать.

– Пан воровать?

Кшиштоф замялся.

– Редко. Когда старухи денег не давать.

– Карты пан честно играть? – спросил Тучин, который так и стоял под штыком денщика в столовой.

– Не честно.

– Я же говорил! – воскликнул Тучин.

– А не надо крупные ставки делать, – поучающе посоветовал Терлецкий.

– Пан тасовать мочь, – перечислял грехи покойного хозяина Кшиштоф, – любая карта, когда надо. И колоды делать!

– Как это? – не понял Роос.

– Шулера еле заметные пометки на картах делают. Не на картинке, на рубашке. Крапленой колода становится, – пояснил Федор Максимович.

– Ну и попутчик нам попался! – воскликнул генерал.

– Такого и убить не грех, – ввернул Тучин.

– Признаться надумали? – быстро спросил исправник.

– Нет, – ответил Тучин, – это я так, к слову.

– Советую признаться, – не унимался Киросиров.

– Советую найти убийцу. Троих уж нет, а вы невинных задерживаете! – парировал Тучин.

– Серьги пан крал? – спросил Терлецкий.

– Серьги? – Кшиштоф не знал на французском этого слова.

Терлецкий стал дергать уши, пытаясь объяснить, но слуга не понимал.

– В «трофейной» висит портрет. Показать можно, – напомнил Тучин. Федор Максимович неожиданно для себя благодарно на него посмотрел.

– А ну-ка пойдем. – Терлецкий взял за руку Кшиштофа и повел за собой.

Все заинтересованно последовали за ними. Никогда доктор не видел такой массовости при расследовании убийств!

– Смотри! Красть пан эти серьги? – показывая то на портрет, то снова на свои уши, спрашивал Терлецкий.

– Не знаю! – ответил поляк.

Тоннер решил задать вопрос по-иному:

– Видел серьги?

– Видел, – обрадованно подтвердил Кшиштоф.

– Где?

– Пан матка показывать, говорить, скоро богатым буду.

– Когда?

– Больше месяц, очень давно. Сказал, женщина найдет, Элизабет, очень богатым буду.

– Элизабет, ничего не путаешь? – Терлецкий от волнения закружил по «трофейной».

– Элизабет! – с уверенностью подтвердил Кшиштоф.

– Давно у пана работаешь? – Тоннер очень надеялся, что давно.

– Давно, – подтвердил Кшиштоф. – Год!

Елизавета в России почти два живет, значит, историю любви Анджея и Елизаветы слуга не знает.

Все молчали. Кшиштоф воспользовался паузой, задал свой вопрос:

– Что с пан делать? Закопать?

– Мать его жива? – уточнил генерал.

– Матка Варшава, брат хворы.

– Тогда Польша закопать, – сказал генерал. Каким бы негодяем ни был Шулявский, для матери он – сын. Пусть старуха на могилку ходит. – Исправник деньги давать, отвезешь!

Кшиштоф радостно закивал. Подумал: в Польшу попаду, там работу легче найти.

– Сметой на сей год не предусмотрено, – поспешил сообщить исправник. – Если сейчас прошение подать, аккурат к марту выделят.

– К марту?

Генерал топнул ногой. Ну что за страна? Вроде велика и богата, а везде препоны. Веригин и за фураж нередко сам платил, лошади-то не могут ждать, пока денег пришлют; и за постой вверенных частей расплачивался – в полях зимой не переночуешь; а все привыкнуть не мог.