Старосветские убийцы

Глава одиннадцатая

Генерал в который раз постучался в комнату Шулявского:

– Крепко спит пан.

– Спит? – удивился Роос. – А мистер исправник сказал, что он в Петербург уехал с княгиней.

– И вы поверили? Поверили, что такая женщина сбежала с гнусным хлыщом?

Американец не имел на сей счет своего мнения, но, не желая огорчать Веригина, энергично мотнул головой:

– Сам поражен!

– Значит, придется ломать дверь! – вспомнил инструкцию Терлецкого генерал. – Иначе так и будем гадать: сбежала, не сбежала. Давайте, Корнелий, вышибайте!

Американец попробовал тщедушным плечом толкнуть массивную дверь. Раз, другой. Потом с разбегу. Дверь не шелохнулась! Веригин закручинился. Где добрый молодец Николай? Вмиг бы вышиб! Делов-то! Самому, что ль, тряхнуть стариной? Поразмыслив, Веригин решил, что ломать двери – занятие не генеральское. Может, кто попроще мимо пробежит? И точно! С длинным тучинским сюртуком в руках по коридору шел Данила. Лицо слуги показалось Веригину знакомым:

– А не дядька ли ты отпрыска «великого князя»? – спросил он, вспомнив вчерашнюю выходку молодых людей.

– Так точно, ваше превосходительство. – Данила в армии не служил, но ответил по-военному, чтоб сделать генералу приятное.

– Как звать?

– Данилка!

– Мужик, смотрю, ты крепкий, – оглядев слугу, отметил генерал. – Выломай-ка эту дверь!

– Ваше превосходительство, дозвольте сперва одежду барчука отнести. Только почистил…

– Валяй! Но не задерживайся. Одна нога тут, другая там. – Генералу надоело стоять у двери без толку.

– Я мигом, – заверил Данила и поспешил в тучинскую комнату.

– А почему в России мертвецов хоронят лишь на третий день? – задал мучивший его вопрос этнограф. – Православная традиция?

– Я тоже так раньше считал, – ответил Веригин, – а потом с одним архидьяконом поговорил. Знающий попался. Сказал, в Писании про сие ничего не сказано. Упомянуто лишь, что на третий день душу покойного ангелы небесные уносят, но где тело должно в тот момент находиться, молчок. Мое личное мнение, сей обычай из-за страхов появился.

– Из-за страхов? Живые покойников боятся? – быстро спросил Роос, доставая неизменный блокнотик и карандаш. – Тогда наоборот, побыстрей закапывать их надо!

– Люди страшно боятся, что их похоронят заживо. Тьма случаев: вроде умер человек, лежит – не дышит, сердце не бьется, а наутро встал и пошел как ни в чем не бывало.

– А-а! – догадался образованный Роос. – Сие летаргическим сном называется!

– Хрен знает, как это называется. Честно говоря, сам подобного не видел. Но говорят, научный факт. И потому многие боятся. Слыхал я про одного помещика… Его каждый день один и тот же сон мучил: просыпается в гробу, а крышка приколочена. И не поднять никак. Силится, тужится, рвет жилы, уже и воздух к концу, вот-вот задохнется. В этот момент помещику всегда удавалось проснуться. И велел он перед смертью свой гроб не заколачивать. А человеком был премерзким, близких своих мучил и притеснял. Те пуще всего боялись, что он из могилы вый-дет! Потому волю покойного исполнили оригинально: заколачивать не стали, однако крышку скрепили с гробом столярным клеем.

Веригин бросил взгляд в сторону тучинской комнаты:

– Куда Данилка-то запропастился?

– А где эти три дня покойника держат? Что делают с ним? – Вопрос не давал этнографу покоя.

– Что, что? Скорбят. Прощаются

– Пожалуйста, поподробней!

– Сначала покойного обмывают. Потом священника зовут, чтоб литию прочел.

– Литию? – записал в блокнотик новое слово иностранец.

– Краткая заупокойная служба. В первый день мертвеца в гроб не кладут. На кровати лежит или на столе. Если покойник богатый, то священник неотлучно при нем. То литию снова послужит, то Псалтырь или Писание вслух почитает. А если человек поплоше помер, бабки-плакальщицы вокруг него.

– А запах, тошнотворный запах? – не унимался этнограф.

– Окна пошире распахни, свечи зажги – и не будет никакого запаха. На второй день перекладывают в гроб. Полагается туда бумажный венчик с изображением Христа поместить, а в руку покойного образок вложить. В тот же день перевозят в церковь. Там упокоившийся и ночует. Наутро после литургии отпевают, а потом – в последний путь.

– Я, пожалуй, задержусь здесь на три дня. Как же мне повезло: и свадьба, и похороны… Еще бы покрестить кого, и можно считать экспедицию удавшейся!

– Хотите, вас покрестим?

В коридоре показался слуга. Подслеповатый генерал решил, что наконец-то Данила возвращается, и набросился на пришедшего с упреками:

– Неужто, братец, заснул?

Но то был не Данила. Немолодой опрятный мужчина щелкнул каблуками:

– Не розумем.

– Еще один иностранец! – всплеснул руками генерал. – Этот-то откуда?

Мужчина стал дергать дверь в комнату Шулявского, потом постучал. Не дождавшись, как и генерал с Роосом, никакого ответа, недоуменно пожал плечами.

– Ты, верно, слуга Шулявского? – догадался генерал.

– Так, так, пан Шулявский, – согласился тот.

– И по-русски не понимаешь? – зачем-то уточнил Веригин.

– Так, – согласился слуга.

– «Так!» – заорал генерал, передразнивая иностранца. – Польша давно русская, а язык вы до сих пор не выучили! А еще братья-славяне, тьфу! Горцы и те по-нашему лопочут.

Веригин сложил ладошки и приложил к голове:

– Спит пан?

– Так! – согласился слуга.

– Он всегда долго спит? – Для этого вопроса генералу не удалось подобрать соответствующего жеста, и поляк посмотрел на генерала с тем же недоумением, с каким недавно разглядывал запертую дверь.

– Ключ есть? – Веригин достал воображаемый предмет из мундира и повернул им в воздухе.

Слуга отрицательно помотал головой. Потом также жестами показал, что ключ у хозяина. Тот закрыл дверь изнутри и лег спать.

– Тогда ломай! – Генерал изобразил разбег и удар в дверь. Слуга энергично замотал головой.

– Не можно! Пан… – И показал, как хозяин будет грозить пальцем и топать ногами.

– Вот басурманин, ни черта не понимает! Ну, наконец-то!

По коридору спешил долгожданный Данила. В его руке Веригин, к своему удивлению, разглядел пистолет.

– Простите, ваше превосходительство! Достал свежую сорочку из комода, вчера сам туды ее ложил, и ничего, окромя одежды, на полке не было, а сегодня гляньте, что нашел.

– Это пистоль Тучина?

– Что вы? Отродясь у барчука оружия не было! И где взял, ума не приложу! Ой, горе мне, горе! Как довезти их до имения в целости-сохранности! Уже с пистолетом шастает, разбойник!

– Дай-ка! – Веригин протянул руку. Данила с удовольствием отдал оружие.

– Лепаж? Ну-ка, ну-ка! Бьюсь об заклад, из той пары, что поляк князю подарил! Ничего не понимаю! Вчера на моих глазах исправник положил оба пистолета в шкатулку. Тучин после того пошел спать. Спрашивается, когда он умудрился взять пистолет? – Веригин внимательно осмотрел оружие. – Он разряжен! Вчера твой барчук с поляком стреляться собирался. Мой адъютант оружие зарядил, но дуэль сорвалась. Кто вытащил пулю?

Данила пожал плечами.

– И я не знаю! Давай дверь ломай, заждались тебя! Этому архаровцу приказал, но он по-русски ни бельмеса! – Генерал кивнул в сторону поляка.

– Кшиштоф по-французски разговаривает, сам слышал, – сказал Данила.

– Parles-tu français?[4] – повернулся к поляку Веригин.

– Oui, un petit peu![5]

– Барин всегда так долго спит? – спросил генерал уже по-французски.

– Пан иногда. Когда в карты ноць грать, – коверкая и перемежая польские слова с французскими, ответил Кшиштоф. – Вчерай грать, сегодня шпать.

– Сегодня дверь ломать, – в тон пробурчал генерал. – Уехать твой пан. Тю-тю!

– Пан тю-тю не можливо! Кшиштоф тут! Не можливо бросить!

Роос ничего не понимал.

– Что происходит? – спросил он Веригина. Тот отмахнулся:

– После, не до вас! Данила, ломай дверь!

Тучинский слуга о чем-то размышлял.

– Ну, что стоишь как вкопанный?

– Минутку, ваше превосходительство, – ответил Данила. – Дозвольте замок осмотреть, – и, не дожидаясь согласия, присел на корточки. – Я когда сюртук барчука чистил, на дворе ключ нашел. Авось подойдет! Дозвольте попробовать?

– Давай! Только быстрее!

Данила достал из-за пазухи ключ, вставил в скважину – и о чудо, замок открылся.

– Прошу, – дядька широко распахнул дверь. Первым в комнату вошел генерал, за ним остальные. Кровать была разобрана, но, увы, пуста. Как и вся комната.

– Уехать твой пан, – грустно произнес Веригин. Кшиштоф заглянул в несессер и чемодан хозяина:

– Не можливо уехать. Все вещи покой.

– А деньги? – забеспокоился Веригин. Ведь Шулявский вчера крупную сумму выиграл.

– Деньги всегда пан при собе, – сказал Кшиштоф. – И ценны.

– Значит, вещи себе новые купит. Удрал твой пан, – вздохнул Веригин. И что в нем княгиня нашла? Без слез не взглянешь!

Кшиштоф все мотал головой:

– Не можливо! Не можливо!

– «О женщины, вам имя вероломство», – продекламировал Веригин и пояснил Роосу: – Это ваш Шекспир написал.

– Шекспир не наш, он англичанин, – возразил американец.

– Пойдем отсюда! Закрывай дверь, Данила!

Глава двенадцатая

Отец Алексей служил литию, и доступа в спальню не было.

– Еще молимся о упокоении души усопшаго раба Божия Василия, и о еже проститися ему всякому прегрешению, вольному же и невольному. Господи, помилуй! – Последнюю фразу батюшка повторил зычным баритоном троекратно.

Киросиров молился о своем:

«Господи, пусть доктор Тоннер вспомнит о неотложных делах и уберется восвояси!»

Со стороны гардеробной слуги сделали попытку занести в спальню тело Насти. Отец Алексей, размахивая кадилом, ринулся к ним.

– Негоже убийцу класть рядом с останками жертвы! – возмущенно изрек батюшка. – Негоже над самоубийцей святые молитвы произносить. Вон отсюда!

Слуги замерли, не зная, что делать. В узком проходе с телом им было не развернуться.

– С чего вы, батюшка, решили, что князя Анастасия убила? – Бесцеремонно отодвинув Киросирова, Тоннер вошел в спальню. – И насчет самоубийства поясните – записку, что ли, нашли?

– Какой я тебе батюшка, сын диавола и геенны?! – вознегодовал отец Алексей. Кадило полетело в Тоннера, тот еле увернулся. – Прочь, мощепотрошитель!

Тоннер не удивился – церковь вскрытия тел не одобряла. А почему, не понять: бессмертная душа от исследований не страдает, запрета в Писании нет, ведь в библейские времена не было патологоанатомов. Сплошной парадокс – пользовал доктор больного, тот помер, а правильно лечил или нет – проверить невозможно!

Илья Андреевич старался сохранять спокойствие:

– По роду деятельности я видел много самоубийц. И все они оставляли предсмертные записки: так, мол, и так, прошу никого не винить, свел счеты с жизнью потому-то. Мы комнату осмотреть не успели, может, вы что-то нашли?

Хорошо, что Угаров обстановку зарисовал. Маленький столик, стоявший у окна, священник приспособил для своих нужд, переставив все, что там стояло.

– Ничего не нашел. Про то, что девка руки на себя наложила, люди сказывали.

– Они много чего сказывают, да не все правда! – в тон священнику ответил Илья Андреевич и быстро скомандовал слугам: – Заносите тело.

Отец Алексей попытался снова замахнуться на них своим «оружием», но Тоннер крепко схватил его за руку. Настю уложили подле князя. Обоих накрыли простынями.

– Над самоубийцей служить не буду! – оскорбленно заявил поп.

– И не надо. Отдохните пока, а мы спальню осмотрим.

Священник понял, что его прогоняют. И кто? Католик и мощепотрошитель!

– Как же так? – Ища поддержки, поп устремил взор на Киросирова. Власть должна защищать православных!

Но молитву Киросирова Господь не услышал, а без Божьей поддержки связываться с Тоннером Киросиров побаивался. Да и повода нет: лития прочитана, долг перед покойником выполнен.

Видя, что никто не пытается осадить трупоосквернителя, священник покинул спальню. Если бы в проходе не стояли исправник с Терлецким, он бы напоследок громко хлопнул дверью.

– Дайте зарисовку, – попросил Угарова Илья Андреевич.

Денис замешкался. В руках держал уже два альбома и очень боялся их перепутать. Второй нашел в трофейной на камине и страшно удивился: почему Тучин бросил его там? А пролистнув, ужаснулся! Сашкины рисунки были верхом неприличия! На самых первых Маша Растоцкая была одета во вчерашнее платье с фижмами. На последующих платье исчезло, зато появились сатиры, а на самых последних – и вовсе черти с рогами. И то, чем Маша с ними занималась, пристойными словами не опишешь!

Неужели девушка Сашке позировала в костюме Евы? Нет, конечно! Это значит, что на свидание Маша вообще не пришла. А Сашка разозлился и гнев свой выплеснул на бумагу. Точно разозлился! Ишь, три листа с мясом вырвал, чего себе никогда не позволял! От греха подальше Угаров забрал альбом с собой. Нарисовано-то мастерски: ни одного лишнего штриха, композиции безупречны, динамика превосходна, в каждом персонаже неутомимая похоть. Не дай Бог, кто увидит! Машу всякий тут узнает.

Денис раскрыл свой альбом на нужной странице и подал Тоннеру.

– Итак, на столике стояли две тарелки. Где они?

Одну батюшка водрузил на камин, вторую нашли под кроватью. Оттуда же вытащили ночной горшок. К изумлению Угарова, Тоннер заглянул внутрь.

– Пустой, – огорчился Илья Андреевич.

А полный неужто бы понюхал? Угарова передернуло! Абсолютно небрезглив столичный доктор!

Тоннер тем временем продолжал осмотр.

– Одна тарелка тоже пуста, а вот на второй еда не тронута: кусок мяса и жареная картошка. Глазьев! – Антон Альбертович подскочил к Тоннеру. – Возьмите в несессере две пробирки и положите по кусочку пищи в каждую, а я пока с напитками разберусь. Итак, два бокала на столе стояло, два на полу, теперь все четыре на камине. И какой из них откуда?

– Да проще пареной репы! – воскликнул Угаров. – Левые, что ближе к окну, со стола, а правые – с пола.

– Да-с, наиболее вероятно. Потом уточним у священника. Кувшин воды подайте, – обратился к слугам Тоннер и оглядел помещение. Опять толпа в дверях! И Митя приперся, и Рухнов, и вся дворня. Глупо проводить расследование на глазах десятков людей! Вдруг среди них убийца?

Среди зевак Илья Андреевич приметил и Петушкова:

– Господин управляющий! Крысы, мыши в имении водятся?

– Как без них? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Чем травите?

– Мышьяком. Самое убойное средство.

– Так я и думал, – заметил Тоннер и неожиданно прибавил: – Это хорошо!

Если бы выяснилось, что грызунов травят цианидами, список подозреваемых разросся бы до бесконечности – мотив отравить хозяина у холопа всегда имеется, в самой природе рабства конфликт меж ними заложен.

Итак! Могла ли отравить князя Настя? В этом Тоннер сомневался. На первый взгляд версия исправника логична: компаньонка крутила роман с князем, почему бы ей в него не влюбиться? А может, наоборот, чувств не питала, просто хотелось богатой княгиней стать. И когда Василий Васильевич внезапно женился на другой, решила руки на себя наложить, а заодно и совратителя-обманщика наказать. Но почему в день свадьбы? Надеялась, что Северский у алтаря опомнится, кинется ей в ноги прощения просить? Бред – не походила Настя на наивную дурочку! Да и расстроенной вчера не выглядела, флиртовала с кавалерами, веселилась. Девка она молодая, красивая, если не мужа, так покровителя легко бы нашла! Если верить Глазьеву, и препятствий не боялась. Как ловко она устранила мешавшую роману с Северским Анну Михайловну!

Кто-то из слуг принес кувшин с водой.

– Антон Альбертыч, возьмите-ка нумерованные пробирки в моем несессере. В каждом бокале ополосните стенки водой, а затем смывы разлейте по пробиркам. – Илья Андреевич снова заглянул в рисунок. – И, наконец, две бутылки из-под шампанского. Куда их поп засунул?

Тоннер бросился искать. Никто ему не помогал. Что за пробирки, зачем в них что-то кладут и наливают, не понимал даже Терлецкий.

Интуиция, мудрая эфемерная дама, нашептывала Илье Андреевичу: Настя невиновна. Зачем травить себя, любимую, и желанного мужчину? Логичней покончить с соперницей, притом задолго до венчания! И опий у компаньонки имелся, зачем ей цианид покупать?

Но если не она, то кто? Северский? Маловероятно! А новоиспеченная княгиня? Шулявский вчера прямо на ее вину намекал: «Ставлю все деньги, что князь проживет недолго!» Значит, Настя – случайная жертва! Пришла в спальню утром после ухода Северской и, на свою беду, пригубила шампанского!

Тогда… Если отравительница Настя – яд обнаружится только в бокалах, туда его проще кинуть. Если преступление совершила княгиня – яд найдется и в бутылке – какой бокал утром схватит муж, Северская предугадать не могла.

Где же бутылки? Илья Андреевич отдернул шторы. Слава Богу, стояли там.

– Пустые, – вновь расстроился доктор.

– Они и утром были пусты, – подсказал Угаров.

– Очень странно, очень! – присвистнул Тоннер.

– Что странного? – подал голос Киросиров. – Свадьба, взяли и выпили.

– Допустим! А почему тогда ночной горшок сухой? – спросил Илья Андреевич.

– Ну, знаете, я преступников ловлю, так сказать, в нужники не заглядываю! – с ненавистью ответил исправник.

– А зря! В них много интересного можно обнаружить, – размышляя о своем, доктор не заметил, что Киросиров побледнел. Степень кипения исправника приближалась к критической. Сперва доктор Настю загробной жизни лишил, потом попа выставил, теперь указывает, куда ему нос совать? – Я придумал, как уточнить время смерти. Еду заказал князь, сказал, что голоден. Логично предположить, что он же ее и съел. Так?

Киросиров в раздражении кивнул. Сам бы он сейчас с удовольствием съел бы Тоннера.

– Еду князю подали около часу ночи, – не обращая внимания на исправника, продолжал доктор. – По степени переваренности можно узнать, когда Северский умер. Придется вскрывать!

– Ни за что! Хватит святотатств! – закричал Киросиров.

Тоннер посмотрел на Терлецкого. Тот молчал. Разбирайтесь, мол, сами! Корил себя за глупость: ввязался в расследование, его не касавшееся, раскрыл инкогнито, подставил под удар задание государственной важности.

– Жаль! – только и сказал Тоннер.

Подошел к камину. Присев на колени, потрогал сложенные дрова. Затем поднес руку к носу, понюхал и торжествующе повернулся к Киросирову:

– Поленья мокрые! Как вы это объясните?

– Что? – Нет, доктор явно безумен. Надо проверить у него документы. Вовсе он не эксперт, наверняка из дома скорби сбежал: лазает по ночным вазам, нюхает дрова!

– Поленья мокрые. И пахнут шампанским, – пояснил Тоннер.

Терлецкий заинтересованно двинулся к камину. Молодец доктор! Таких бы в полицию, уголовные дела вести! Дотошный, ни одна мелочь от него не ускользнет! Придется ему помочь! Не то затюкает его местный обалдуй! Ишь, как огрызается!

– Надо одежду покойных обыскать! – предложил Тоннер.

– А давайте я, – предложил Угаров.

Одежда князя лежала на кресле, платье Насти – на полу за ширмой. Денис, зажав альбомы под мышкой, принялся их ощупывать. И тут в спальню вошел генерал. Как всегда, со свитой – за ним шествовали Роос, Данила и Кшиштоф.

– Ну что Шулявский? – осведомился Киросиров.

– Дверь мы вскрыли. Поляка там нет, – кратко доложил генерал и с недоумением спросил Терлецкого: – А зачем вы дрова нюхаете?

– Кто-то шампанское в камин вылил, – объяснил Федор Максимович.

– Это Настя, – с уверенностью сказал Киросиров. – Слуги имеют привычку допивать из бутылок, а она в них яд бросила, однако лишних жертв не хотела, вот остатки и вылила!

– Возможно, – задумчиво произнес Тоннер. – Проверим! Антон Альбертович, сделайте смывы из бутылок. А я пока воду из бокалов проверю.

– Сию секунду!

Тоннер кинул в четыре пробирки по щепотке купороса. В двух появились знакомые ярко-синие хлопья, в оставшихся реактив, не меняя цвета, осел на дно.

– Третья и четвертая. Те бокалы, которые, по нашим предположениям, на полу стояли, – заключил Илья Андреевич. – Смывы из бутылок готовы?

– Готовы, готовы. – Глазьев протянул еще две пробирки.

– Посмотрим.

Снова две щепотки купороса.

– Фифти-фифти, как говорят англичане. В одной бутылке яд, в другой – нет.

И Тоннер решился открыть терзавшую его тайну. Яд, обнаруженный в бутылке, окончательно убедил доктора, что Настя ни при чем!

– Господа, я вынужден кое в чем признаться, – перешел на французский Илья Андреевич, дабы не посвящать в свой секрет слуг. – Вчера вечером во время фейерверков я невольно услышал разговор между княгиней и Шулявским.

– Подслушивали? – с издевкой спросил исправник.

– В нашей работе это первейшее средство, – по-отечески приобнял Киросирова Терлецкий.

– Не нарочно, так получилось, – скрепя сердце согласился Тоннер. – Оказывается, они давно знакомы, когда-то даже собирались пожениться. Но Анджей совершил нечто предосудительное, княгиня Елизавета даже в полицию его намеревалась сдать. Как я понял из их разговора, Шулявский появился в имении не случайно. Дело у него было к княгине!

– Почему вы молчали?! – воскликнул Терлецкий.

– Не хотел портить репутацию замужней женщины, – смущенно пояснил доктор.

– А теперь захотели? – продолжал наскакивать Киросиров.