Я про себя назвала его Бурым. Бурый – подходящее слово для этого типа. В нем и земля, и неподвижный валун, и хищный зверь.
Хлопнула дверь, из дома вышел, потягиваясь, его сожитель со стаканом то ли молока, то ли кефира.
Наблюдая за ними сверху, я решила, что эти двое все-таки не пара, а приятели. Этот, второй, рядом с Бурым казался натуральным дрищом, но вообще парень как парень. Чем-то на Кирилла похож, только поразвинченнее, что ли. Расслабленнее. В Кирилле все-таки чувствовалась внутренняя напряженность, и я уверена, что причина была не во мне.
– Ну-с, как успехи? – поинтересовался парень, обходя кругом приятеля, с которого лил пот. – Уже проработал дельтовидную?
– Макар, а Макар, – прохрипел Бурый. – Шел бы! Ты! Тренироваться!
Я поморщилась. Что за имя такое! Зато сразу ясно, что парню меньше тридцати, даже не надо в лицо заглядывать. Только с девяностых пошла мода называть детей разными диковинными именами, до этого, насколько я знаю, за партами сидели дружными рядами Лены, Светы, Иры, Наташи, да изредка – Аллочки. У мальчиков выбор был побогаче, однако и в списке мужских имен Макаров не было, могу поклясться.
Я родилась в девяносто седьмом. Мама хотела назвать меня Кристиной, но тогда еще была жива бабушка. Она сходила в ЗАГС и записала меня Диной.
Мать взбеленилась, но было поздно. «В честь осеевской «Динки», – с упрямым спокойствием твердила бабуля. Зная мать, голову дам на отсечение, что бесилась она, потому что не читала книжку и была уверена, что таким образом бабуля ткнула ей в нос ее же невежеством.
И знаете, что самое забавное? Что за все последующие годы она так и не удосужилась ее прочесть. Даже после бабушкиной смерти.
Для бабули я всегда была Динкой. «Дину» она не признавала. Когда наступали каникулы, в первый же день мы с ней отправлялись в кафе. Бабуля заказывала рюмочку коньяка («Это для сосудов, рыбонька») и смаковала ее, пока я расправлялась с эклерами под кофе.
За первой рюмочкой следовала вторая, за второй – еще одна, и из кафе бабуля выбиралась в изрядном подпитии.
– Рыбонька, я, кажется, надралась, – сообщала она аристократическим тоном. – Но сегодня такой день! День твоей свободы!
Я была с ней совершенно согласна.
«Опять с этой алкоголичкой шарахалась? – злобно кричала вечером мать. – От тебя ее дрянью воняет!»
Дрянью мать называла духи «Ландыш серебристый», которые бабушка обожала и щедро орошала себя перед торжественными выходами.
Но никакие вопли не могли испортить радости от нашего с бабулей кутежа.
Парень отпил кефир.
– Я с утра не способен к спорту. Кстати, помнишь Марту?
– Всех твоих девиц запоминать…
– Да нет! Марту из Беловодья. Рыжую.
– А, малявку! – Бирюк чему-то обрадовался. – Такую забудешь! А что?
– Помнишь, как мы ее встретили?
Тут спортсмен внезапно перестал колотить грушу и как-то странно застыл. Будто к чему-то прислушивался.
– Ага, – кивнул русый. – Вот-вот.
– И давно? – непонятно спросил бирюк.
– Где-то с полчаса. Но проще узнать у нее самой.
Он поднял голову и вежливо сказал:
– Сударыня, вас не затруднит спуститься?
С такой легкостью меня раскрыли впервые. Размышляя, где прокололась, я спрыгнула со своей ветки на нижнюю, повисла на согнутых ногах вниз головой, крутанулась – и встала перед ними.
Бирюк фыркнул без всякого дружелюбия. Глаза темно-карие, широкий нос перебит, да не один раз. Насмотрелась я на такие носы! Рожа небритая, разбойничья.
Его приятель рассматривал меня насмешливо, склонив голову набок. Ничего примечательного в его внешности не было, кроме цвета глаз: серые, очень светлые. Радужка оставалась того же оттенка, когда на нее падало солнце, хотя у сероглазых, я не раз замечала, она меняется от голубого до зеленого.
Ясногородский, большой любитель камней, показывал мне как-то один из своих перстней, с прозрачным серым камнем. К тому времени он уже немного рассказывал мне о них, и я была уверена, что это горный хрусталь. «Ты почти права, – сказал Ясногородский. – Камень-обманщик: называется «раухтопаз», но не имеет отношения к топазам. Он – дымчатый кварц. Между прочим, раньше считалось, что может сводить владельца с ума. И вызывать темные силы, разумеется».
Темные силы, значит.
– Наши имена вам, без сомнения, известны, – сказал парень.
Я кивнула на бирюка:
– Его – нет.
– Сергей, – буркнул тот.
Таращится как солдат на вошь. Чуть дернешься – разотрет пальцем.
– Инна, – соврала я, не задумываясь.
– Что привело вас на нашу рябину, Инна? – осведомился русый.
– Это ольха, – сказал Бурый.
– Это черемуха, – поправила я. – Извините.
Оба задрали головы, рассматривая мое дерево.
– А где ягоды? – прогнусавил бирюк.
– В июле.
Русый засмеялся, и я невольно улыбнулась. Он вызывал безотчетную симпатию, и, поймав себя на этом, я мигом насторожилась.
Эти двое – враги. Как и все вокруг. Покупаясь на чье-то обаяние, вы даете собеседнику кредит доверия. А доверять никому нельзя.
– Извините, если помешала. – Я поковыряла ножкой землю. – Мне как-то неловко было появляться на глаза, когда вы, – я кивнула на бирюка, – начали заниматься. Как будто я подглядываю.
На лицах обоих явственно отразилась уверенность, что именно этим я и занималась. Какие неприятные люди.
Разрываясь между желаниями узнать об этих двоих побольше и держаться от них подальше, я все же протараторила:
