Собирание игры. Книга вторая. Жизнь на предъявителя

Закончился второй акт, опустел второй графинчик. Отдохнули, побеседовали и вновь принялись за трапезу… Солидно живут люди! По-одесски! По-бернски!

– Отец ваш, Водолей… Что там ваша жена о нём? – Хирон начал «третий акт» с какой-то новой прелюдии.

– «Водолей – благие мысли!» – ответил Савва Арсеньевич выученный урок.

– Хорошо… Судостроитель… Внук «мореплавателя» Одиссея-Елисея… Но нет – не лодочник, не проводник… А нам нужен Проводник! Кому Клубочек Ариадны вверить! Как думаете? – и не дожидаясь ответа сам А.А. растянул словами своё нетвёрдое решение-предположение – Стре-лец… Кен-тавр… Который и то, и другое!… И вопрос, и ответ… Стрельцу доверили Боги высшую мудрость и тяжесть быть полузверем и получеловеком… Мудрость-то познать… Но главное – принять приземлённые, невоздержанные плотские нравы… И не прятаться от того, что мы чаще муд-аки, нежели муд-рецы! Через тернии к звёздам! – он торопливо хрустнул холодным солёным огурчиком, обжёгшись горячим куском мяса, напоминающим «котлету по-киевски». Горячий соус потёк по подбородку этого «друга Дионисия». – Фу ты! Что-то «третий тайм» не задался…

Руки у него почему-то дрожали, когда он поднял свою любимую восьмигранную стопочку-рюмку на ножке, пятка которой была в благородном и даже вычурном бронзовом оформлении. Рюмка была хрустальной с мельхиоровым ободком поверху. Таким же был и граф-графин. Только «пирамида» была не перевёрнутой, как у рюмки, и напоминала Эйфелеву башню. Вообще, Савва заметил, что приборы для А.А. приносили необычные, каких не было у других посетителей ресторана. И вообще этот хрусталь уже и не моден… И вообще приборы какие-то коллекционные… И Савва хотел спросить об этом, но сформулировал свой вопрос по-другому:

– А можно третий тайм… э… начать со смены ворот? – улыбнулся одессит подкупающей улыбкой Остапа Бендера.

– Хм… Я понял вас, черноморец – Хирон нахмурился.

Он безо всякого удовольствия делился с другими своей биографией. И раздражался, если к тому же «вброс шайбы» в этом случае оставался за «соперником».

– Не люблю воспоминаний… Анкета моя не содержит побед и наград. Трудовой книжки нет, послужной список банален… И жизнь… Но мы с вами – он как-то по детски посмотрел на Савву. Так смотрят на духовника – … сталкеры… А в разведку идти…, нужно знать с кем…

Попал я сюда… Попал…, как многие другие… Вышибленные… Или сошедшие с… Я тоже не захотел быть ни ведущим, ни ведомым, ни вообще попутчиком Новых дерьмократических ворюг с «человеческой личиной». Кстати, верхушка – новые ловкачи-трюкачи-экономисты – с отличной математической подготовкой! И чревоточинами Калиостро!… Да-а-а… Обыватели, так называемый простой человек, трясётся себе в телеге жизни… Задница побаливает, но ничего более не отвлекает… А ещё задница отвлекает от головы, от дум! И скрипят, скрипят колёса… И лучше ехать медленно… Больше услышишь… Вернее… Я и жил медленно, но за… двоих: за себя, лениво делающего карьеру талантливого математика и за своего двойника, с кащеевой надменностью и презрительностью наблюдающего за мной и другими людишками-муравьишками… Этому, второму, была ясна и постановка задачи, и методы решения, и вся некорректность даже в самой методологии проблематики… «демократического» этого ворья.

«Кащей» опрокинул стопку «горькой» и с горечью продолжил:

– Я ведь люблю работать с временем…, но чужим. Вполне честно, отдавая своего родного двойника чужому человеку. Вам, например. Что? Не замечаете его? Ну это пока мы сжигаем порох ненужных эмоций… Да-а-а… А время бывает обидным… Несправедливым… Вот живёт далеко от тебя…, очень далеко, твоя совсем старая мать… Болеет, да… выболело всё у неё до такой степени, что она не помнит ни своего, ни твоего дня рождения… И голос твой забывает, хоть звонишь ей ты раз в неделю… И имя твоё не сразу – А.А. замолчал – Числа, названия… стлели…, образы лишь… Монеткой в щель копилки времени падает многое… А разобьёшь – … Мнемозина отдаёт тебе в «твёрдой валюте» только образы… Скомканные, испачканные… Они порой выползают, чтобы озлобить твоё дикое, унизить твою, хе…, безразмерность самопознания и тащат, тащат во тьму… норы. Бог времени Хронус затаскивает молодых ещё Мнемозин в эти норы и насилует их там… до беспамятства… И выходит оттуда эта дамочка уже «Зиной», проституткой с обвисшими грудями, и не способна она вскормить, и не способны её соски затвердеть от наслаждения свежестью жизни, этой секунды, этой… Эх, Зина теперь – мнимая единица! Корень квадратный из минус одного! Ха! «Нет таких чисел»! А Зины такие есть? Я вот недурной математик, и выкладки мои приправлены прелестной метафизикой, сладчайшей иррациональностью и трансцендентальностью, но… Но это меня не обессмертит! И Лобачевский, и Гильберт, и Эйнштейн людям не интересны! Дураки изгоняют умных. Ату их! Мать-их!

– Да сейчас и Пушкин и Бетховен… «Фиолетово»… Скучно…

– Да. Но. Но-с! Нам, позволю заметить, Поэтам и Музыкантам смерть не страшна! Не должна быть страшна… Вы с Будующим разговариваете… По талантам, конечно… Вы больше кудесники, чем мы, математики, физики. вы – предвестники… А впрочем… Кому нужны сейчас «властители дум»… – Кащей презрительно покосил глаза в сторону – Я, глубоко и принципиально безнравственный человек, неправильный и растерянный, не жду хорошего. Потому и здоровенький! Ха! Не унылый, не разочарованный! Я с Хаосом в прятки играю без морали, но с задором!… Болтаю, да? Хитёр! Ладно… расскажу…

Я родился в Москве… А что вы, я замечаю, как-то… «ушли»… Не нравится слово «безнравственный»?! Ах, пардон… Вы слова любите, будто все их смыслы понимаете. В разных контекстах… Я безнравственный по отношению к двойной морали, я могу понять нравственность и Отелло, и Гамлета, Онегина более, чем нравственность Савонаролы и Плюшкина. Мне Чичиковы и Бендеры более по душе, чем Герцены и Огарёвы. Понтию Пилату и Воланду я бы более доверил управление людьми, чем… э… ну, скажем Эразму Роттердамскому… И вообще я люблю грешных монахов, немногословных, спрятавшихся на трудную самоизоляцию… А деятельных публицистов, парламентариев и олигархов вообще раз в месяц… допрашивал бы с пристрастием… Я не закончу эту мысль, хе, безнравственно не закончу… Почему Венечка ехал в Петушки, обречённый и просветлённый, и не… мучился угрызениями совести… за «бесцельно прожитые годы». Да он кожу содрал с себя, чтобы люди были чище! И ангелы его… дали ему полёт… Да, алкоголизм, с «человеческим лицом»! Тоже, знаете ли, не каждому «Ивану» дано! Я в тыщу раз хуже этого Венечки, я людей не люблю! Не верю в человеческое, слишком человеческое… Если уж он – посторонний той, советской морали (с неплохой, между прочим, провозглашённой нравственностью), то я… я в идеалы, в людей не верю. Я – посторонний в кубе! Эх, было б время поболтать… Ха! Я бы вам объяснил! Я бы поставил в жизненное уравнение… с непостоянными коэффициентами и параметрами ещё такие разные правые части… Ого! Вот повертелись бы вы у меня…, софисты, субъективисты и релитивисты… Всюду Бегемоты, Чеширские коты с их Улыбкой, Коты Шредингера! Ха! Так жив котик или издох? На ваш взгляд? И одна улыбочка осталась… Кривая… Так и «нравственный»… Что он делает, когда его никто не видит? А? Э-э-э… – последние фразы «Кащей» говорил не Черскому, а скорее всего себе. И, вздрогнув глазами, заметив собеседника и свою стопочку воскликнул – А не хотите ли вы, маэстро, написать поэму… музыкальную по сюжету «Москва – Петушки»?… С пением ангелов… С бульканьем… «белого» и «красного»… С душевным воем побитой собаки, мучающейся «с похмелья»… И спасением от «Слезы комсомолки»… В сюре, абсурде и постмодернизме не следует употреблять слово «нравственность»… Лучше… конкретнее: эта насосала на «мерс», а эта только лизнула… на «Ладу»… Ладно, расскажу…

Я родиля в Москве в шестидесятом… Учился в МГУ, на мехмате, в двадцать четыре защитил кандидатскую, работал в Институте вычислительной математики РАН, в «Стекловке». К своим двадцати семи подготовил докторскую, по теории игр, результаты сразу взяли в «оборонку», а вот в матэкономике… Появился сильный оппонент, да что там – личный враг, завистник… Я не Лермонтов, чтобы стреляться в двадцать семь. Он – директор Института, сфабриковал дельце, будто я предал секретные результаты на Запад… Из института выперли. Чуть в «дурку» не загремел! Спасла волна «дерьмократических» съездов. И меня эти твари пытались ловить на «фуфло», на гниль эту с будущей раздачей богатств Страны. Познакомился с Чубайсом, Гавриилом Поповым, Егором Гайдаром, Собчаком… Те ещё оборотни… Страшно мне стало… И я – бух в «воронку восемьдесят девятого», когда все рванули… И мне «свалить» захотелось. Знал – не пропаду… А в Союзе сопьюсь… Или… Эх, нравственность… Родина-мать… Мать, Чеширский кот! Вот сюда и свалил… И доволен! Нет в «подкове»-то я спрятался не сразу и не «молочные реки» меня выбросили на «кисельные берега». Сначала Вена… А в Берне с девяносто четвёртого, почти… вот четверть века… Чем занимался в Вене?… Повезло… В Венском университете вёл подготовительные курсы и т.н. дополнительные занятия для русскоязычных студентов… Разработки своих программ по математическому моделированию, в частности, в компьютерной лингвистике показал. И начал работать в лаборатории социального прогнозирования… Хм, не экономического, и не лингвистического… Вот тебе и перевёртыши! Нравственных парадигм. Я управлял (!) более, а уже потом прогнозировал. Расстановка коэффициентов влияния в теории игр! Тут же и познакомился с Карлом-Густавом… этим лингвистом-сталкером, психологом и музыкальным критиком… Карл – философ-самоучка! И музыкант-самоучка! Есть такие выскочки из дилетантов, что – оё-ё-ёй! Главное – он неистовый служитель культа! Культа Знаков, Игры! Прекрасный человек! Друг! Простой порядочностью своей закрывающей скучную тему нравственности…, банальных, пошлых слов о правилах… Тоже грустный, «тихий», «медленный» человек. Только «живой» ещё, ха! Старше меня на несколько лет, а работает. В универе спецкурсы ведёт в первом семестре, а во втором дипломников… парочку… В журналы статейки тискает… Лучше б своих студенток и аспиранток тискал… Зануда! А в Вене он работал тогда год приглашённым профессором… Спецкурс по классической русской литературе. Конёк его… Горбунёк! Сгорбившийся за ненадобностью. Десятку-другому безгрудых, очкастых его студенток и нужен.

– И у меня много… свалили… Были же сложности… Это ведь евреям было просто, а…

– Забыл!… Ходил бы с зажатым носом от вони этой говённой, но… Мы же верили аховым публикациям в толстых журналах… Это для отвода глаз лохов… А хитрованы делили всё! Управ-ля-ли!… У моей второй жены… Э… Случайная связь… Полезная, почти фиктивный брак – А.А. особенно неприятна стала тема разговора – Эх, да-а-а… Случайности… мои любимые случайные процессы… Я тогда развёлся с первой, любимой… Дикий случай…, сам же ей подливал… А не простил, стервец… нравственный… Случай и отомстил. Вторая затащила меня, пьяненького, в постель… Она еврейка, «деловая», ей сказали что со мной ей выгоднее уехать… Я-де, гений математики, обеспечу её… Такой вот гешефт… Там, в Вене, перевалочной базе в Израиль и Америку, целая куча её родни и соплеменников была в ту пору… Я в Вене пил, не мог осознать ничего, что творю… А она снюхалась с каким-то своим старым приятелем, трезвенником слюнявым и картавым… Этот Хайм купил однушку уже в Вене (через подставное лицо)… Она запросила развод, а я – эту «однушку»… Хитрый ход я тогда провернул… Не буду…, стыдно… Но обошлось и их выпустили в Штаты. А я в «однушечке» попивал горькую… Вот и наказание: ночь, дождь, меня сбивает машина… Сбила девушка-швейцарка, одиночка с сыном трёх лет… Увезла (из жалости!) к себе в Базель, лечила год… Не знала, дурочка добренькая, что русский мужичёк пьёт и живет неправильно, не как эти Вильгельмы-Фридрихи… Брак оформила…, квартиру купили… Она небедная… Но не смогли вместе, хоть я и не «бухал» уже, а «подбухивал»… Работал… Непонимание…, бесконечный разрыв… Развод… И вот я здесь… Созвонился с Карлом и… сюда… Карл помог с кредитом на квартиру… Однушечка-келья… Выплатил уже давно… Уже и пенсию через пяток лет получать буду!

Где я здесь работал? Хо-хо! Племянник Карла работал в одном из банков… Да-да, знаменитых и надёжных, как швейцарские часы. Ха, «надёжность»… Это из темы случайных процессов. И этот племяш как раз попадает в затруднительное положение… По работе… Просчитался… Обращается ко мне… Как мол, ему, аналитику, выпутаться из капкана необдуманных ссуд и кредитов… Я на другой день дал подробное прекрасное решение! Это олимпиадный простой «челнок» третьих лиц,… для… восьмиклассника! Он захрюкал от удовольствия и восторга! Он простой экономист-статистик… Это где три формулы на тридцать страниц! Да ладно… И пошло! И попёрло! Ещё заказы… Оттуда, отсюда… Но я потребовал оформить меня… штатным надомным экономистом! Ха! И я – «в шоколаде».

Попёрло, видимо, во все тяжкие… Он с неудовольствием и даже с ненавистью поднял и опустил пустые рюмку и графин.

– «Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец!» Принеси мне, голубчик, мой нормативчик «Кровавой Мэри». – Хирон заказал ещё сто граммов водочки и сто граммов томатного сока. – Смешаешь – и к тебе заглянет в гости «Мэри». Я как ломовая лошадь работал. Я заработал деньжат! Нет, свои программки и разработочки я не раскрывал! Ишь! Вы знакомы с учением Каббалы? Да что вы? Зря! Не хуже любой «Мэри» вскружить может голову и кровь разогнать! Их челендж: «В основе всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм»… У Фёдора Достоевского тоже такие мыслишки были. Это когда наш великий эпилептик и игрок (в слова и рулетку!) думал: «бытиё только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытиё». Грешный моралист! Как у него лоб не треснул от покаяний непрерывных?! Мои гениальные расчёты и прогнозы племяш выдавал за свои и… и эта неправильность нравственного (а он очень блюдёт! Очень!) бюргера оплачивалась. Сейчас он большой человек: руководит Бюро… одним…, в Швейцарском Федеральном…, канцелярии одной… Хм, возможно обратимся и мы к нему! По вашему вопросику… А может сам… Я ведь такие проблемки вербального иллюзионизма, подтекстов, художественных знаков… раскалывал! Ого! Вы силу слова, пиара осознаёте. Красноречие со времён Древнего Рим приравнивалось к величайшему дару правителя. Не поэта более – а госслужащего, юридического, так сказать, лица! Таких кружевов наплетёшь, распластаешь душу так артистично, тьфу – сам поверишь своей лжи! «Чужую боль почувствовал»… Ах… Ох… «Нравственный закон внутри» и «Звёздное небо»… Кант, Иммануил, имажинизм и футуризм… Ах! И глаза к небу возвел! Оловянно-равнодушные… Эти глаза сильно, мой друг, отличаются от «грустно-растерянных»… Вот…

– Извините – вдруг Савва сам удивился необходимости вопроса, назревшего уже давно – Как ваша фамилия?

– Арецкий – просто ответил А2 – А вы рассчитывали – Цицерон?

– Нет-нет… Хм… Да вы – А3!

– Понимаю. И добавлю: не случайно я в «петле реки Аре»! Вот…

– Как всё неправильно умно плетёт… Случай…

– Его величество!… А что? Пьём медленно, не суетясь! И ждём без гордыни подарков Судьбы… А она – не дура! Ох – не дура!

– Стоп! – Черский хлопнул себя по лбу – Арецкие, известные в конце шести… нет – семидесятых… певицы, сёстры… э… ваши…

– Да. Это мои мама и сестра… Дуэт… Только известные они, хм,… более любителям Ф3: Френкель, Фрадкин, Фельцман… Красивые, изящные мои певицы… И песни – настоящие! И мама… всегда молодо выглядящая, радостная, очень… Сейчас болеет…, сестра с ней…

– Точно! В семьдесят втором – большие концерты в Одессе, Ялте, Севастополе… Я же был! Восторг!

– А я удивляюсь вашей памяти… Вам тогда было двенадцать… Это их заключительное, прощальное турне… Голос у мамы… Не будем об этом… Я, мама и сестра… Отец погиб в Афгане… Честный репортёр! И его случайно накрыли ночью «духи»… В «мирной» деревне… И небытиё… И мы стали назвать себя «три товарища», хм… А3