Кукурузный сон
Как по мне, так это место идеально подходит для съемок фильма ужасов. Думаю, что Хичкок бы описался от радости, увидь он такой «ландшафтный дизайн», а может, и… Ладно, обойдемся без пошлости. Для Пеннивайза Стивена Кинга лучших декораций уж точно не придумаешь. Вот ему было бы раздолье – бегать по этому лесу, наводя ужас на редких прохожих, а маленьких деток кушать прямо в этой яме, полной костей. Кстати, забыл упомянуть еще одну немаловажную деталь – в этом городском лесу нет прямых деревьев. Ни одного! Они все причудливой формы, будто родились в каких-то диких корчах да так и не смогли выпрямиться. Нет, Хичкок бы точно кончил! Ну вот, без пошлости не обошлось…
Неплохо было бы узнать имена ландшафтных дизайнеров – с первого выигрыша я бы не поскупился и заказал памятные дощечки, потомки должны знать своих гениев! Ну… или безумцев…
Пройдя это подобие городского озеленения, выхожу к десятиэтажному зданию новой краевой больницы. Вот здесь все чин чинарем: пешеходные дорожки, выложенные тротуарной плиткой, газончики, скамейки, фонари, даже фонтан. Правда, его забыли пустить, но ничего страшного, есть над чем работать. Все чистенько, аккуратненько, глаз радуется. Перед главным входом огромный валун с нечитаемой табличкой. Прежде чем переступить порог, я говорю себе:
– Добро пожаловать в ад!
Нет, я не совсем законченный пессимист и когда-то даже верил в Деда Мороза, но вот что-то пришло на ум. Предчувствие? Навряд ли, скорее, пристрастие к красивым фразам. Знать бы еще, когда их уместно употреблять, да? Но мне скоро всего лишь восемнадцать, и фильмы Федерико Феллини я еще не успел посмотреть, а хочется ведь, чтобы все в жизни было красиво, не правда ли? Так что, не судите строго. Все, как всегда: сами придумываем – сами верим.
У меня есть ритуал, который я проделываю, когда мне предстоит войти в помещение, в котором находится много людей, а тем более если мне необходимо будет с ними общаться. Перед тем как переступить порог школы, я всегда его провожу. Редко помогало, но… В общем, суть ритуала состоит в том, что я напускаю на себя серьезный вид. Не понимаете? По своей натуре я очень добрый человек. Ну, вы помните, большое сердце, все дела. Ну вот, а показаться при этом хочу злым. Блин, все уже про себя выболтал… Хочется, чтобы тебя воспринимали как серьезного человека, а когда ты добряк в душе, да к тому же лошара полный, рассчитывать на это не приходится, вот я и придумал этот ритуал и пытаюсь делать серьезное лицо. Теперь поняли? Катим дальше.
Делаю морду «тяпкой» и захожу в вестибюль.
– Молодой человек! Вы куда пошли?
Вот так вот, слона-то я и не приметил – ко мне двигается этакий телепузик в форме охранника. Окинув взглядом эту забавную фигуру в виде сильно увеличенной капельки, отвечаю:
– Мне в отдел кадров нужно, меня там ждут, – лицо серьезное, классика жанра.
– Вы пришли трудоустраиваться? – вполне серьезно интересуется эта жертва бургерной диеты.
Он так серьезен, что меня подмывает поинтересоваться, неужели у них в отделе кадров можно еще и в боулинг катануть? Стоп! Спокойствие, Антон! Ты же серьезная личность. Сука! Серьезные личности не устраиваются на работу убирать какашки! Зачем он напомнил мне о какашках? Или это я сам? Вдох-выдох, вдох-выдох.
– Да, – просто отвечаю я.
– У вас есть документы? Паспорт?
– Да, – я краток и лаконичен.
Полистав паспорт, он возвращает его мне.
– Подождите тут, я сейчас в кадры позвоню.
Я смотрю на спину охранника, удаляющегося походкой грациозного гиппопотама, и мне становится искренне жаль его жену. По моим наблюдениям, еще не обремененным большим жизненным опытом, но все же, как я считаю, верным, жены у таких вот жиртрестов всегда маленькие, хрупкие, почти воздушные создания. И наоборот, у основательных женщин, ну, у тех, которые коней на скаку останавливают и работают шпалоукладчицами на железной дороге, мужья словно сухостой. Видимо, в этом вопросе подобное к подобному не тянется…
Детский плач ввинчивается в мозг, прервав мои глубокомысленные размышления по поводу несправедливого распределения живой массы тел в семейных парах. Не выношу, когда плачут дети, сразу хочется заткнуть уши. Оглядываю вестибюль – девочка, лет пяти, стоит у автомата со сладостями и, жалобно хныча, просит маму купить ей конфетку. Мама пытается тихо объяснить девочке, что у них нет лишних денег и она не может купить «ляльку». Женщине крайне неловко, она смущена, а девочка продолжает плакать. Хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не слушать и не видеть этого.
«Господи! Успокой эту малютку!» – мысленно взываю я к небесам и, достав из кармана пятидесятирублевую купюру, подхожу к этому ящику со спрятанными в его недрах вкусняшками. Что у нас тут имеется? Так, конфеты, жвачка, гематоген. Нажимаю кнопку под гематогеном – аппарат съедает купюру и выплевывает два батончика. Опускаюсь на корточки перед девочкой, она завороженно смотрит на батончики в моей руке. Женщина тоже смотрит на меня. Две пары женских глаз абсолютно разного возраста. Одни успели повидать в этой жизни очень многое, вторые не видели еще ничего, но в этот момент в них одинаковое выражение – удивление с ожиданием продолжения.
– Все в порядке, я здесь работаю, – это маме.
Женщина молчит, лишь одобрительно кивает и осторожно улыбается.
– Привет, солнышко! – это уже девочке. – Не плачь. Смотри – лялька, – я протягиваю ей батончики.
В голове у девочки происходит борьба: взять или нет? Дядя чужой – нельзя… Лялька вкусная – зя! зя! зя! Следы этой борьбы так явно отражаются на заплаканном личике, что впору самому заплакать, и у меня слезы начинают наворачиваться на глаза. Мама приходит на выручку:
– Возьми.
Барьер сломлен! Улыбка счастья озаряет личико, малышка берет батончики и легонько прыгает на меня, обнимая за шею своими маленькими ручонками.
– Спасибо, дядя. Ты хороший, – щебечет она.
Вот так конфеты делают чудо! Ты всегда будешь хорошим, если у тебя есть деньги, – и для друзей, и для маленьких девочек. Не подумайте, что я совсем уж полено бесчувственное, просто как-то так складывается в жизни.
В горле стоит ком, который я все никак не могу проглотить.
– Обращайся, – выдавливаю я. – Ну все, все, пусти, а то как-то даже неудобно.
Девочка выпускает меня из объятий и прыгающей походкой скачет к выходу. Жизнь удалась! Чудодейственная магия женских слез. Даже если женщина совсем еще девочка.
– Спасибо, – тихо говорит мать девочки. – Вы в каком отделении работаете? Я тоже здесь работаю и на следующей неделе занесу вам деньги… Просто сегодня так получилось…
– Вы что?! Забудьте, – я смотрю на нее снизу вверх, продолжая сидеть на корточках.
– Ну, тогда, еще раз спасибо, – легкая улыбка трогает ее губы, она разворачивается и уходит вслед за девочкой.
В груди что-то кольнуло, улыбка женщины все еще стоит перед глазами. Встав с корточек, я возвращаюсь ко входу. Колобок в форменной одежде охранника уже там и вертит головой, видимо, высматривая меня. То есть, вертится-то он весь, а меня замечает лишь тогда, когда я уже стою перед ним.
– Я же сказал – быть тут! Ты куда убежал? – возмущается он и мне кажется, что он вполне серьезно подозревает, что за время его отсутствия я все же успел смотаться в Афганистан и теперь пытаюсь незаконным способом доставить на вверенный его охране объект килограммовый пакет гашиша, туго перетянутый скотчем и надежно спрятанный в моей попе.
– Курил, – невозмутимо играя роль прокаженного контрабандиста, отвечаю я. – Так что там с кадрами?
Еще раз окинув меня подозрительным взглядом и, видимо, приняв волевое решение не подвергать меня полному досмотру, он сдается:
– Тебя ждут. Поднимайся на второй этаж, по левой стороне коридора увидишь дверь с табличкой «Отдел кадров», спросишь Михайловну.
Ага, значит, гарант моего успешного вливания в местный коллектив зовут Михайловна. Ну а что, емко и солидно.
Иногда мне представляется, что наша планета – это и есть ад. Слишком много ассоциаций с этим словом, да? Я имею в виду, у меня. Ау! Мой личный психотерапевт! Я обязательно забегу на следующей неделе! Шучу, нет у меня денег на личного психотерапевта. О чем это я? Ад… Да, ну где еще можно было встретить такое количество всевозможных страданий, как будто специально созданных для человека? В детстве, когда очень хочется спать, тебе нужно вставать и идти в школу. Повзрослев, необходимо просыпаться на работу… Ну почему нельзя сделать рабочий день часиков с десяти? Или с одиннадцати? Люди будут высыпаться, и времени у них на все будет хватать. Кстати, и на секс с супругами тоже. Глядишь, и количество разводов сократится. Подумайте об этом! И не благодарите меня – пользуйтесь на здоровье. Снова я куда-то не в ту степь забрел. Отматываем. Так вот, становясь еще старше, нужно вставать еще раньше, чтобы успеть приготовить завтрак тем, кому в школу, и тем, кому на работу… Мы проживаем жизнь, стараясь оправдать чьи-то ожидания, да и сами все чего-то ждем от других людей. Не задумывались?
Я вообще к чему: лестницы – это одно из самых страшных земных страданий, придуманное людьми для самих себя. Ненавижу лестницы. Повезло, что на второй этаж. Мне начинает казаться, что удача – мое второе имя. В общем, я двигаюсь на поиски Михайловны.
Мимо ходят медсестры, санитары, врачи. Чистенькие, беленькие, накрахмаленные. Движение интенсивное, броуновское. Изредка ловлю на себе приветливые улыбки, и это несколько настораживает. Со мной что-то не так? У меня зеленое лицо? Или уши как у эльфа? Блин, чуть инвалидной коляской не сбили. Так, собрался! А вот и искомая табличка. Постучавшись, толкаю дверь и делаю шаг в кабинет.
– Здравствуйте! Не подскажете, где я могу найти Михайловну? – выпаливаю я на одном дыхании и чувствую, что заискивающая улыбочка растянула мой рот чуть ли не до ушей. Тьфу! Откуда она взялась? Рефлекс? Нужно будет поработать над этим, а то все ритуалы медным тазом накроются. Прав был Моисей – минимум сорок лет требуется для того, чтобы истребить и выветрить рабскую психологию, а после крушения Союза всего лишь двадцать прошло, прошлое дает о себе знать, оно еще в наших генах, неуютно мы себя в кабинетах чувствуем, какими бы эти кабинеты не были…
В помещении четыре стола, за столом четыре женщины. Переглянулись. Ну уж нет, я просто так не дамся! Я… Я… Да я…
– А вы, собственно, кто? – интересуется ярко-накрашенная шатенка, сидящая за ближним столом.
Язык прилип к небу. Что за чертовщина? С трудом отлепляю:
– Я – внук Архиповны. Пришел на работу устраиваться.
– А-а, так вы, значит, Антон Владимирович?! Идите сюда, – сидящая за дальним столом симпатичная блондинка предбальзаковского возраста приветливо машет мне рукой.
Так вот ты какая, Михайловна! Два метра спустя я стою у ее стола.
– Здравствуй, Антон! Михайловна – это я. Ты документы принес? – голос милый, улыбка чарующая.
Уф-ф, спокойствие, только спокойствие! Она – Михайловна! Я – Антон. Субординация! У меня хоть имя есть, у нее уже нет.
Молча достаю из сумки документы и протягиваю ей. Пять минут щелканья по клавиатуре компьютера, манипуляций со сканером, и копии моих документов готовы. Оригиналы белокурая вершительница моей судьбы… Стоп, стоп, стоп! Что я несу? Какая вершительница судьбы? Извините, видимо, шок.
В общем, Михайловна улыбается и протягивает мне документы:
– Ну, вот и все. Трудовая и санитарная остаются у нас. К работе приступишь в понедельник. Отделение – «Гематология», должность – санитар. Ну, а дальше все в твоих руках, – звучит это так, словно она только что посвятила меня в рыцари круглого стола. По крайней мере, у нее это выходит именно так.
Я стою в некоторой растерянности. Что, так просто? А… Чего ты мелешь – какое «просто»?! Ноги бы успеть унести, пока холмик на штанах не образовался, я ведь чувствую, что кровоток внизу живота увеличивается с каждой секундой. Но чертовы лестницы не дают мне покоя, и я ничего не могу с собой поделать:
– А на каком этаже это отделение?
– На девятом, – с обворожительной улыбкой Михайловна вбивает кол в мое сердце.
По ощущениям – не только в сердце. Да не подумайте вы всякую фигню! Просто чувство такое, что колов много и все они в моей груди, а душа тихо сочится из ран… Стоп! Не время для лирики.
В общем, все, гасите свет! Всегда догадывался, что женщинам нельзя доверять. Удача отвернулась и ушла, покачивая бедрами…
Я в ауте! Полном! Так, стоп! Ахтунг! Это что же получается? Если вдруг, по невероятному стечению обстоятельств, сломаются все лифты, да или просто отключат электричество, то мне придется страдать, спускаясь и поднимаясь пешком? На девятый этаж? Даже не зная точную иерархию данного учреждения, не трудно догадаться, что санитар – это, мягко выражаясь, мальчик на побегушках, а значит… Нет. Нет! Нет!! Нельзя пускать такие мысли в голову. Лифты, они ведь как общественный транспорт – фирменный знак стабильности в нашей стране, да? Точняк…
Возможно, заниматься подобным аутотренингом и полезно, но на эрекции это точно плохо сказывается – кровоток замедлился мгновенно, и бугорок спал, не превратившись в холмик. Как там говорится, ну, когда несчастье помогло? В общем, это был именно тот случай.
Спускаясь по лестнице, я уговаривал себя: «Могло быть и хуже». Ну да, куда уж… Девятый этаж!
II
– Ма, меня приняли, – особой радости в моем голосе не было.
– Очень хорошо. В воскресенье я приготовлю твою любимую курочку.
– Здорово…
– Почему ты грустный?
Видимо, мысли о девятом этаже и обесточенных лифтах нашли выход в моей интонации, и мама это почувствовала. Она вообще человек чуткий.
– Не грустный я, просто думаю.
– Может, заедешь к нам?
– Нет, не сегодня. Нужно еще с ребятами увидеться.
– Антон, – голос мамы моментально стал строгим, это она тоже умеет. – Веди себя прилично.
Она у меня помешана на приличиях. Взрослый человек, а не видит, что в мире давно уже все перевернулось с ног на голову и быть приличным в наше время в том смысле, который она вкладывает в это слово, совсем уж неприлично. Но пусть лучше не замечает этого.
– Хорошо, ма. Пока, – я отключился и сбежал по ступенькам крыльца.
Надо бы отметить это знаковое событие – как-никак первая настоящая работа, взрослая жизнь. Мы что-то теряем в детстве… На пороге взрослой жизни мы оставляем детское отношение к ней, способность воспринимать окружающий мир таким, каким он видится нам тогда, когда мы еще дети, пусть и с наивными, но не искаженными ценностями. Мы совсем еще ничего не знаем о нем, но душой чувствуем, как удивителен и прекрасен мир, в котором нам посчастливилось родиться, и, просыпаясь, улыбкой приветствуем его. С течением лет утренние улыбки все реже появляются у нас на лицах, пока совсем не сходят на нет. Согласитесь, навряд ли вам в голову придет улыбаться, если вы знаете, что впереди вам предстоит весь день мыть полы и убирать какашки. Опять же, у каждого свои приоритеты. Кто-то ведь смеется и над анекдотами о Рабиновиче, хотя что в них смешного? В них соль жизни.
В руке запиликал телефон, на экране высветилось «Артем». Я нажал на прием.
– Тоха, привет! – жизнерадостно заорал динамик. – Ну что, принес клятву Гиппократа?
– Привет, Тем. Рано еще клятву приносить. Это в институте делают, а я пока только на работу устроился.
– Э, нет, братец. Если уж ты решил посвятить свою жизнь спасению жизней других людей, то привыкай обходиться без этих никчемных уловок.
– Ну, бывает ведь так, что без уловок чужую жизнь и не спасти.
– Да, возможно, в этом ты прав, – рассмеялся Артем.
– Ты где?
– Среди будущих господ мира, примеряющих на себя одежды благородных ариев. Правда, на этот раз господа – русские.
Я поморщился – порой Артема невозможно слушать, так как проследить ход его мыслей было практически нереально, слишком уж они образные.
– А проще можешь сказать?
– Эх ты, наивное дитя, рожденное на развалинах великой империи… Могу и проще. Старое здание университета знаешь?
– На Социалистическом?
– В точку! Второй этаж. Только поторопись, а то они у меня уже в печенке сидят, эти господа. Боюсь, могу не сдержаться и поколотить их. Всем скопом!
– Держись, я скоро, – я отключился и улыбнулся.
Что-что, а поколотить Артем мог. Причем действительно, как он выразился, «всем скопом» – количество противников для него принципиального значения не имело.
Артем Тахиров, в студенческой среде больше известный как Жижа (не спрашивайте, я не знаю, откуда взялось это прозвище, а спрашивать у Артема мне не приходило в голову), росту имел сто девяносто шесть сантиметров и весил при этом сто двадцать килограммов, из которых жира не было ни грамма, сплошные бугры мышц. Широкие скулы, чуть раскосые глаза – все, как и положено у чистокровных казахов. В девяностые его семья по каким-то причинам, о которых он не любил распространяться, перебралась в наш город и осталась на ПМЖ. С казахской диаспорой семья отношения не поддерживала, да и та старалась держаться от них на расстоянии – родители Артема еще до получения гражданства приняли обряд крещения и перешли в православие, а сам он частенько расстегивал рубаху, гордо демонстрируя алюминиевый крестик на могучей груди, говоря при этом, что он русский в душе. По его мнению, это значило намного больше всех расовых предрассудков, вместе взятых. Реальней всего было бы предположить, что с такими физическими данными он без проблем найдет работу фитнес-тренера в любом из дорогих оздоровительных центров, выросших за последние годы в нашем городе, как грибы, но неожиданно для всех он поступил на филфак пединститута и уже три года учился там на отлично. Он был старше меня на два года, и у нас порой совершенно не совпадали взгляды на какие-то вещи, но, несмотря на это, мы как-то очень быстро сдружились с ним. Вообще, он был суперкомпанейским парнем – не принадлежа ни к одной из многочисленных современных молодежных субкультур, он был вхож во все. Причем, везде его принимали за своего. Девчонки по нему с ума сходили. Говорят, что хорошего человека должно быть много. Это точно про Артема. У него и характер был золотой (и не потому, что тяжелый – просто добродушней и благожелательней человека я не встречал). Да, он мог поколотить, но это нужно было заслужить.
Старое здание университета представляло собой унылую серую коробку в три этажа, сложенную из бетонных плит еще в эпоху недоразвитого социализма. Лет двадцать назад университет переехал в просторные современные корпуса на проспекте Ленина, и с тех пор здание использовалось по-разному. Говорят, в девяностые в его стенах процветала дискотека «Алиби», позже закрытая ввиду подозрительно большого количества неестественных смертей. Причем, по необъяснимому стечению обстоятельств смерти эти всегда случались в момент звучания композиции Кая Метова «Позишен намбер ту». Как мне кажется, это странное стечение обстоятельств уже само по себе должно было вызвать вопрос у компетентных органов: а имеет ли здесь место быть криминальная подоплека, или же это что-то из разряда неподдающегося рациональному мышлению и пора вызывать экстрасенсов? Думаю, можно было на некоторое время запретить звучание данной композиции и посмотреть, не прекратятся ли смерти сами собой, но рисковать не стали – закрыли дискотеку. Затем в здании разместилось шикарное казино «Золото Партии». Именно так – слово «Партия» писалось с большой буквы. Но и оно просуществовало недолго. Нет-нет, случавшиеся самоубийства неудачливых игроков в этот раз никакого отношения к закрытию казино не имели – они уже давно считались неотъемлемой и неизбежной составляющей этого бизнеса, и на них никто не обращал внимания, кроме родственников самоубийц. Причиной же закрытия стал закон об организации специальных «игровых зон», где разрешались азартные игры, а все остальные заведения, находящиеся за пределами территории этих «зон», объявлялись вне закона. Дольше всех в стенах старого университета просуществовал фонд помощи осужденным «Жена»… Что хотели сказать этим названием основатели фонда, не совсем понятно, сами же они на эту тему не распространялись – не принято это в их среде. Фонд проработал лет пять, не меньше, а потом то ли осужденным совсем уж не нужна стала помощь, то ли еще по какой причине, но он благополучно прекратил свое существование, а его председатель, по слухам, неплохо себя чувствует в Аргентине. Активы фонда исчезли вместе с ним… Что же находится в настоящее время в здании, я вообще понятия не имел.
Поднявшись на второй этаж и шагнув в зал, я остановился. В глазах зарябило от обилия камуфляжной одежды. В нее были одеты практически все находящиеся в зале.
– Тоха! Топай сюда! – перекрывая гул голосов, проорал Артем, махая мне рукой.
Он сидел за одним из трех столиков в центре зала в компании бледного юноши с узким лицом, одетого в камуфляж, и симпатичной блондинки в кокетливых шортиках из «лягушки» и камуфлированной майке-сеточке, поверх которой была накинута «раздатка» песочного цвета со множеством карманов и кармашков, которая, однако, нисколько не скрывала того, что девушка прекрасно себя чувствует не только без дешевого нижнего белья, но и без дорогого тоже.
Зал сам по себе огромен, а вот меблировки явно маловато – кроме упомянутых трех столов в центре, вдоль окон были сдвинуты старые школьные парты, покрытые белыми простынями. На них стояло неимоверное количество бутылок водки и стаканы. Блюд с закусками я не увидел. В дальнем левом углу зала была поставлена большая армейская палатка. Я так и не понял, как она крепилась, но, судя по тому, что в нее заходили и затем выходили из нее парни в камуфляже, она являлась не просто бутафорским атрибутом, а выполняла какую-то функцию. Пробравшись между групп молодых людей, стоявших со стаканами в руках и что-то обсуждающих, я добрался до столика, за которым сидел Артем, повесил сумку на пустой стул и сам опустился на него.
– Штрафную будущему спасителю человеческих жизней! – Артем набулькал полный стакан водки и пододвинул его ко мне. Сам он уже был изрядно навеселе.
– Ты же знаешь… – я отодвинул стакан.
– Ах, да… Ну-у, пригубить все же надо, мой друг, надо! – он вновь пододвинул мне полный стакан, плеснул в свой и поднял его. – Антон, позволь представить тебе цвет нации. Сейчас тебе их имена еще ничего не скажут, но придет время, – он прищурил глаза и подмигнул юноше, – оно ведь придет, а?
Тот опустил глаза и промолчал.
– Ну-ну, оно обязательно придет, попомните мои слова. Да и ждать уже недолго осталось, для этого уже все сделали… Так вот, Антон, придет время, и имена этих молодых людей кровью впишутся в историю великой России!
– Артем, – юноша хотел еще что-то сказать, но махнул рукой.
– Дерьмо! – зло прошипела блондинка и, резко встав из-за стола, растворилась среди камуфляжей, блеснув напоследок аппетитными бедрами.
– Что такое?! – Артем сделал невинное лицо.
Я прыснул со смеха.
– Ты слишком многое себе позволяешь! – узкий подбородок юноши взлетел вверх, а лицо, казалось, побледнело еще больше.
– В корне не согласен, – Артем опрокинул в себя содержимое стакана и обвел рукой зал. – В подобном обществе невозможно позволить себе слишком многого. Все, что я мог бы себе позволить, для них будет слишком мало. Я бы даже сказал, ничтожно мало. – он вновь набулькал себе стакан.
– Ты занимаешься словоблудием…
– Я?! Это я-то занимаюсь словоблудием? – Артем выглядел искренне возмущенным. Он ткнул пальцем в дальний конец зала, где виднелось небольшое возвышение. – А кто из нас час назад вон с той трибуны с блеском в глазах и с пеной у рта уверял этих наивных юнцов в том, что пришло ваше время и вот-вот грядет господство русских ариев? Я?!
– Но время ариев действительно пришло! – не сдавался юноша.
– Великая Мара! Какие же вы твердолобые. Ты сам-то веришь в то, что говоришь? И с чего ты вообще решил, что русская ветвь цивилизации имеет какое-то отношение к легендарным ариям?
– Все исторические источники указывают на это!
Я видел, что Артем просто потешается, слишком хорошо он был начитан, чтобы видеть в бледном юноше достойного соперника в споре на подобные темы. Я не понимал, как его вообще сюда занесло. А он тем временем втягивал юношу в такой омут, из которого тому самостоятельно уже точно было не выбраться.
– Насколько мне известно, современная официальная наука, в том числе и история, славянской ветви цивилизации отводит, мягко выражаясь, второстепенную роль в формировании современного общества, тем более во влиянии на геополитику в планетарном масштабе. А уж о русских и говорить нечего. Ты ведь не глупый и сам знаешь, что весь цивилизованный мир считает вас зарвавшимися варварами, ни на что, кроме как писать душещипательные стишки да пить горькую, не способными. – Артем залпом осушил стакан и вновь наполнил его.
– Ты знаешь, что это подтасовка исторических фактов! Русский след сейчас обнаруживается везде! Даже в Америке! – с вызовом сказал юноша.