Кукурузный сон

– Да, знаю, – Артем грустно посмотрел на него. – Но, видишь ли, я также знаю и то, что история развивается по спирали, а значит, повторяется. Кто только не примерял образ ариев на себя – викинги, италики, последними были германцы… Теперь вот вы. Не удивлюсь, если через десяток лет какой-нибудь продвинутый папуас из Новой Гвинеи, незаконнорожденный сын вождя племени Тумба-Юмба, вдруг ощутит себя прямым потомком Нибелунгов, да еще искренне поверит в это, а? Почему нет? Бастарды, они ведь склонны к таким штучкам. Вы же себя считаете потомками ариев.

– Это уже слишком! – юноша хотел встать, но Артем удержал его за руку, и тот остался на месте.

– Почему ты бежишь от полемики?

– Это не полемика…

– Потому что единственно верное мнение – это твое, да? Малыш, но так уже ведь не будет. Ты сам прекрасно понимаешь, пустое это все – раса господ и прочая подобная мура… Разве история вас ничему не учит?

– Но духовное возрождение мира начнется именно с России!

– Во-от! Вот, Кирилл! Ду-хов-но-е! Понимаешь разницу: духовное и то, что вы пытаетесь навязать? Вахту с баней перепутать несложно, только помыться там не удастся.

– Мы – высокодуховная нация! – совсем уж лозунгами заговорил юноша.

– Не отрицаю, только попрошу не забывать о том, что фанатизм разъедает не только мозг, но и душу.

– Что здесь происходит? – возле нашего столика стоял голубоглазый блондин в наглухо застегнутом камуфляже, статью не уступающий Артему.

Из-за его спины выглядывала блондинка, не имеющая представления о приличиях. Юноша подскочил и вытянулся по стойке смирно.

– А-а, Таракан… Привет, – Артем вяло махнул рукой.

Белокурый великан опустился на стул, который до этого занимал бледный юноша. Того вместе с блондинкой как ветром сдуло.

– Дисциплину разлагаешь? – Таракан в упор смотрел на Артема.

– Ага, у тебя разложишь, – кисло улыбнулся тот.

– По крайней мере, у тебя получается. Мне один тут, знаешь, что на днях выдал?

– Что? – Артем с интересом посмотрел на Таракана.

– Что Вторую мировую выиграли евреи, – блондин даже не улыбнулся.

Артем так и покатился со смеху. Затем отхлебнул из стакана и прямо посмотрел на Таракана.

– И в чем же неправ отрок, додумавшийся до этого?

– В том, что так не только говорить, так думать нельзя. Еврейство выполнило свою историческую роль, и пора о нем забыть.

– Не получится, Таракан.

– Почему?

– Потому что это будет ошибкой, а второй раз ошибиться нельзя. Никогда еще побежденные не чувствовали себя так уверенно на земле победителей. Это – во-первых, ну а во-вторых – для выполнения того, что ты подразумеваешь под «исторической ролью» еврейства, потребовалось залить людской кровью полмира, а осознание этого приходит только сейчас, сто лет спустя. Не все так просто, как бы вам хотелось. Думаю, голем не разрушен окончательно, а потомки Бецалеля еще отыщут священный шлем, и потому забывать о них никак нельзя.

– Тех, кто это понимает, мало. Улавливаешь?

– В общем, ты хочешь сказать, что не желаешь больше видеть меня среди своих сторонников?

– Так было бы лучше.

– Интересно, для кого?

Таракан ничего не ответил, встал и проследовал в дальний конец зала, где была установлена палатка.

Тучи разбрелись по небу, и выглянуло солнце. Его робкие лучи струились в прозрачном воздухе, а достигнув магазинных витрин, переливались разноцветными бликами. На улицы высыпали толпы ярко одетых горожан, забурил живой водоворот бестолковой суеты. Под солнцем город выглядел уже совсем по-другому: он похорошел, принарядился и вроде даже приосанился, словно стареющий жених перед молодой невестой. Через поры в коже потихоньку заползало ощущение полноты жизни.

– Пойдем в «Пещеру»? – Артем глянул на меня.

Вид он имел несколько растерянный. Непривычно было видеть его таким.

– Пойдем, – я пожал плечами и кивнул головой в сторону старого здания университета, из которого мы вышли: – Что это было?

– А, «Русские арии», – Артем махнул рукой. – Пустозвонство одно. Единственный по-настоящему опасный человек среди них – Таракан. Остальные еще совсем дети, пытающиеся искать только чистое, светлое, доброе, да, как обычно, по наивности заблудившиеся в своих поисках. Одним словом, дети.

– Как тебя вообще туда занесло?

– Я уже две недели к ним присматриваюсь, – улыбнулся Артем.

– Зачем?

– Во-первых, у них пьют только водку. И ее у них много, – его улыбка стала шире. – Ну а во-вторых… Помнишь «Арарат»?

– Да…

Это было недели четыре назад, мы сидели в придорожном ресторанчике «Арарат». Воздух, казалось, пропитался ароматом цветущей сирени. Нас было шестеро – я, Артем, Саша-Флин, Костя-Грач, Наташа-Нат, Оксана-Рыжая. Сидели, трепались о том о сем. В общем, все как обычно. В самый разгар общения к нашему столику шаркающей походкой уставших от жизни аксакалов подошли трое парней. На аксакалов они не тянули точно, так как по возрасту были, скорее всего, нашими ровесниками, а вот от жизни, видимо, устали сильно. Весь их вид говорил: «Включите Круга – я сидел». Обычно так блатуют алкоголики, после того как вдоволь намахаются метлой на акциях «Чистый город» в период своей пятнадцатисуточной отсидки в ИВС за какие-либо административные правонарушения. Вдобавок эти прикиды а-ля девяностые – широкие спортивные штаны, наполовину расстегнутые олимпийки и цветные мокасины. Нахально-быдловатое выражение на лицах. Угрожающего вида не придает, но неплохо подчеркивает некоторую недоразвитость и легкую степень слабоумия. Легкая степень – это я скромничаю, так как степень слабоумия у парней была далеко не легкая, а скорее тяжелая. Любой здравомыслящий человек или хотя бы просто неплохо ориентирующийся в пространстве, видя Жижу, не будет искать случая идти с ним на конфликт. А эти трое шли, причем напролом. Так что, возможно, степень слабоумия была критическая. А может, у них просто напрочь атрофировался инстинкт самосохранения. Не знаю. В общем, подваливают эти трое и открывают рты. Я имею в виду то, что они начали говорить. То есть говорил только один – высокий, прыщавый, да к тому же худой, как штапик. Если отбросить междометия, паузы и мат, то смысл сказанного им сводился к тому, что цвет кожи некоторых из нас смуглый, а потому нам здесь не место, но раз мы оказались на их территории, то должны платить за спокойную жизнь, и платить необходимо стабильно, раз в неделю. В принципе, это был прямой наезд на Жижу, так как найти монголоидные черты на лицах остальных пяти, присутствующих за нашим столиком, не смог бы ни один антрополог в мире, а о цвете кожи вообще говорить не приходится – лето еще даже не началось, и мы не успели загореть. Возможно, у парня, ко всему прочему, прогрессировал дальтонизм, но я все-таки склоняюсь к тому, что это был наезд на Артема. Он помрачнел, но пока молчал. Лично меня больше всего взбесило то, что это, оказывается, их территория! Сука! Егеря хреновы! Если честно, то они даже на недогопников не были похожи, а речь Штапика вообще смахивала на лекцию не понятно о чем. Причем лекцию от имбецильного любителя халявного пивасика, у которого к тому же прослеживается явное отвращение к работе, в принципе. Длилась лекция около десяти минут. Нужно отдать должное оратору – его словарный запас превышал лексикон Эллочки-людоедки слов на десять, ну, от силы пятнадцать. Но все же – десять минут! Талант, однако. Закончив свой монолог, Штапик смачно сплюнул себе под ноги и уставился на нас, переводя взгляд с одного на другого. В воздухе повисла звенящая тишина. Грач, расстегнув пиджак и откинув одну полу, продемонстрировал наплечную кобуру с травматическим пистолетом. Не подействовало – стоят, пялятся. Тихо ругнувшись, Жижа сказал:

– Пацаны, мы просто отдыхаем, и проблемы нам ни к чему. Впрочем, и вам, наверное, тоже?

Это был их шанс, за который необходимо было хвататься двумя руками и, сохранив достоинство, убираться куда подальше. Они проигрывали во всем – в телосложении, в количестве… Но по воинственному виду Штапика было ясно – не поймет.

Пошевелив несколько секунд своими извилинами, так, что при желании можно было услышать скрип шестеренок в его мозгах, он процедил сквозь зубы:

– Выходите на улицу, там пообщаемся, – развернулся и зашаркал на выход.

Все-таки он был главшпаном этой небольшой гоп-компании – двое других последовали за ним, спинами выражая нам презрение.

– Какие мысли по этому поводу? – поинтересовался Флин.

– Не хочется их бить, щупленькие они какие-то, – Жижа пожал огромными плечами.

– Чем дольше мы будем высиживать, выжидая непонятно что, тем больше вероятность того, что, когда мы все же выйдем, нас будет ожидать уже целая орава таких вот парней. Они ведь только и могут, что кучей нападать. Когда их один на один вылавливаешь, то сразу становится ясно, что они никто и звать их никак. Шелуха быстро спадает, – Флин закурил и выпустил струю дыма в потолок.

– Надо просто выйти и объяснить им, кто есть кто в этом бренном мире, – Жижа вновь пожал плечами.

– Ты дурак? – не выдержал я. – Не будем мы первые драку начинать.

– Зачем сразу драку? Просто поговорим…

– А ты что предлагаешь? – взвился Грач, уставившись на меня. – Подставить левую щеку, когда тебя ударили по правой? Типа по заповеди? Так я тебе вот что скажу, эти ребята только язык силы понимают, другой им просто недоступен. Не знаю почему, но это так и есть. Может, мне кто-то объяснит причину? – он обвел всех взглядом.

– Ладно, что толку рассуждать. Давайте поступим следующим образом: мы выходим на улицу и встречаемся с этими парнями, а девчонки сразу идут на остановку и уезжают на первом подъехавшем автобусе. Ну а мы… пытаемся договориться с этими парнями, – объяснил свой план Флин.

– Тряпка мягкотелая, – выдохнул Грач.

– Сам такой. Упырь! – не остался в долгу Флин.

В общем, мы так и поступили. Выйдя на улицу, Наташа с Оксаной сразу пошли на остановку. У меня до последнего было предчувствие, что за ними кто-нибудь увяжется, но в этот раз моя интуиция меня подвела – «крутые» ребята в олимпийках решили не опускаться ниже плинтуса.

Мы реально хотели просто поговорить с этими гоблинами, но Штапик не предоставил нам ни одного шанса для этого. Подозреваю, он не учился в МГИМО, по крайней мере, переговорщик бы из него точно не вышел – даже что-то отдаленно напоминающее дипломатию в его словах трудно было найти:

– Ну что, хачи черножопые, валите с нашей земли или платите, – это были его первые слова, когда, убедившись в том, что за нашими девчонками никто не увязался, мы подошли к ним. Они же оказались и последними, так как о диалоге речь уже не шла. Я успел заметить, как удивленно вытянулся греческий профиль Грача, и закрыл глаза, услышав, как тихо выдохнул Жижа:

– Вот это зря. Сейчас я вам носы с затылками поцелую.

Ну зачем?! Он что, вообще больной, этот Штапик? Или бессмертный? Нет, видимо, инстинкт самосохранения у него действительно на нуле. На что он рассчитывал? Для меня это осталось загадкой.

Исход был очевиден с самого начала. Я, Грач и Флин просто стояли и глазели, как Жижа перемалывает этих дрищей одного за другим. Наше участие не потребовалось.

Минут через пять из ресторана выбежал охранник и крикнул:

– Я полицию вызвал!

Оставив на асфальте изрядно побитых парней, мы убежали, скрывшись в переулках частного сектора…

– Да, помню, – повторил я.

– Ну вот, хочу я того худого найти, – как-то странно улыбнулся Артем.

Сейчас он не казался уже потерянным, а выглядел уверенным и спокойными. Пьяни ни в одном глазу. Сколько же в него влазит? Я всегда поражался его способности пить невероятное количество водки и оставаться при этом в твердом уме. И даже немного завидовал этому его умению, на то у меня были свои причины. А еще я не мог понять, как он умудряется при столь обильных возлияниях поддерживать отличную спортивную форму.

– Ты его тогда неплохо отделал.

– В том-то и дело… Зря его побил.

Я остановился от неожиданности.

– Пошли, пошли, – Артем хлопнул меня по плечу, и я чуть не бегом побежал следующие два метра. – Помнишь, Костя говорил, что такие ребята понимают только язык силы?

Я согласно кивнул.

– Ну вот. Вроде бы мы и объяснили им на доступном для их понимания языке, да?

Я вновь кивнул, соглашаясь с ним. Мы вышли на центральную улицу и теперь шагали вдоль витрин дорогих бутиков, оккупировавших все первые этажи зданий на ней. Еще десять минут назад совсем робкое солнце теперь светило вовсю, щедро одаривая мир своим теплом.

– Но мы ведь, Антох, ничего не сделали для того, чтобы показать им, что существует и другой язык. Мы даже не пытались этого сделать, понимаешь?

– Нет, – честно ответил я, не понимая, куда он клонит.

– Мне кажется, что ответ на вопрос «почему они не понимают ничего, кроме силы?» нужно искать в их прошлом. Думаю, что в детстве они часто подвергались насилию и побоям. И не только со стороны ребят с улицы и одноклассников, но и родителей. К ним редко применяли чувство любви, понимаешь? Со временем они привыкли к побоям и другого отношения просто не знают.

– А может, они и не хотят его знать? – вставил я свои пять копеек. В принципе, я понимал то, о чем говорит Артем, и не просто понимал, но прочувствовал это на себе: я учился в четырех школах и, не обладая богатырским здоровьем, зачастую являлся объектом не только насмешек, но и побоев со стороны сверстников, но меня это ведь не озлобило. Правда, дома я не был обделен любовью.

Артем вроде как и не слышал мой выпад, продолжая рассуждать вслух:

– А вот если взять ребенка, побывавшего в подобной ситуации, и проявить к нему самую малую толику заботы, ласки и любви, и если ребенок почувствует это, то мне кажется, что он просто растеряется, потому что раньше он такого отношения к себе не видел и совершенно не знает, как к этому относиться и реагировать.

Артем замолчал, широко шагая по улице. Он возвышался над пестрой толпой, словно Гулливер в стране лилипутов, и мыслями, казалось, был где-то далеко от суеты повседневности, там, в бескрайних степях Казахстана, в своем детстве. Я больше не пытался вставить свои реплики, вдруг четко осознав, что совершенно не знаю идущего рядом со мной человека. В задумчивости я налетел на него. Он стоял, провожая взглядом влюбленную парочку, которая, взявшись за руки, медленно двигалась сквозь расступающуюся перед ними разноцветную толпу.

– Как думаешь, почему такое стало возможно в наши дни? – Артем перевел взгляд на меня.

Я растерянно хлопал глазами, не понимая, что он имеет в виду. Говорю же, у него мышление очень образное, понять вообще сложно.

– А-а, ну да! – он хлопнул себя по лбу и расхохотался. – Тоха! Это не влюбленные мальчик с девочкой, это мальчик плюс мальчик. Два мальчика, понимаешь?

Я вновь посмотрел на удаляющуюся парочку. Они отошли довольно далеко от нас, и рассмотреть их гендерную принадлежность уже не представлялось возможным. Толпа продолжала расступаться перед ними, словно боясь какой-то неведомой заразы, исходящей от этой пары и способной передаваться через прикосновение.

– Мальчики, – выдавил я из себя.

– Ты что, в первый раз геев увидел? Э, братец, да ты отстал от жизни! – Артем слегка хлопнул меня по плечу и на этот раз я устоял на месте. – Ну, так что скажешь? Почему это стало возможно в наши дни? Или вот это, – он развернул меня в сторону проезжей части и пальцем указал на молодого паренька, двигающегося какими-то странным зигзагами по аллее.

Паренек подходил к одной скамейке, неторопливо обходил ее, внимательно изучая землю под ногами, заглядывал в урну, стоящую возле скамейки, и переходил к следующей.

– Кто это?

– «Закладки» ищет, – махнул рукой Артем. – Современная разновидность халявных наркоманов. Им бы в кружке по спортивному ориентированию заниматься. Уверен, многие достигли бы хороших результатов, – он двинулся дальше.

Мы уже почти дошли до «Пещеры».

Найдя свободный столик в конце зала, Артем плюхнулся на стул и обезоруживающе улыбнулся:

– Друг, я на мели.

На какое-то мгновение в его улыбке мне померещился оскал степного волка. Но разве я ожидал чего-то другого?

– Водки? – спросил я, ставя сумку на пол и усаживаясь на стул.

Улыбка Артема стала еще шире, он утвердительно кивнул. В принципе, я мог бы и не спрашивать, мне кажется, он вообще не питался, а только пил. Причем, как я уже говорил, всегда оставался в твердом уме, и я еще никогда не видел его по-настоящему пьяным.

Я мало разбираюсь в таких вещах, но мне кажется, что интерьер «Пещеры» был явно скудноват для тех цен, что значились в меню заведения. Хотя, что тут удивительного – система ценообразования сама по себе относится к категории чего-то таинственного и необъяснимого, покрытого завесой мрака, за которую не каждый аудитор-то может проникнуть, а потому искать какое-то рациональное начало в этой системе глупо априори. И все же интерьерчик, на мой взгляд, был скудноват: стены, покрытые неряшливо накиданной глиняной «шубой», монолитные бетонные колонны, изображающие сталактиты и сталагмиты, настенные светильники, декорированные под факелы, но дающие намного меньше света, чем если бы факелы были настоящие. В общем, мрачно и не очень-то уютно. Хорошо еще, что официантки не в набедренных повязках из грубо выделанных шкур, а в кокетливых белых фартучках и с приветливыми улыбками на лицах. Хотя кто знает, возможно, повязки принесли бы дополнительный доход. В принципе, «Пещера» пользовалась популярностью и без них. Вполне возможно, что это объяснялось тем, что располагалась она в подвале легендарного в нашем городе универмага «Под шпилем» и некогда здесь обитал не менее легендарный ресторан «Пицца», а еще раньше было бомбоубежище… Не знаю, но посетителей здесь всегда было полно. Вот и сейчас – середина дня, а почти все столики заняты.

Ослепительно улыбаясь, возле нас материализовалась официантка с грудью размера пятого. Я невольно уставился на огромные полушария, натянувшие тонкую ткань блузки с такой силой, что казалось, они вот-вот порвут ее.

– Что будем заказывать, мальчики? – голос тягучий и приторно-томный.

У меня моментально пересохло во рту. Что ж ты делаешь-то?! Я ведь сегодня не усну. Последнее время меня во сне и так постоянно преследуют две очаровательные тайки, неведомо каким способом пробравшиеся в мое подсознание. Правда, преследуют они меня почему-то вдали и от своей, и от моей родины – во влажных джунглях Амазонки. Я сильно-то и не убегаю… Теперь еще и вот это пышногрудое чудо присоединится к ним. Чувствую, она уже там, ждет меня… в набедренной повязке.

До слуха донесся грудной смех официантки и слова Артема:

– Уверен, мальчик бы с огромным удовольствием заказал тебя, Аллочка, но у него, к сожалению, пост. А мне, как обычно, графин «Беленькой» и… – он посмотрел на меня, – ты карьерный рост отмечать будешь?

Я молча кивнул.

– И бутылку «Туборга»!

– Джигит, – и вновь приторно-томная истома в голосе, – а у тебя поста нет? – Аллочка чуть наклонилась к Артему.

Ткань блузки оказалась качественной – груди не вываливались.

Мне казалось, что весь воздух вокруг насквозь пропитан сочащимся из ее пор желанием. Мне вдруг стало жарко и душно одновременно и почему-то захотелось, чтобы сейчас, вот в эту самую минуту, здесь оказалась моя мама…

Артем рассмеялся, обнажив два ряда белых ровных зубов.

– Я слишком грешен, чтобы соблюдать посты. А может, просто слишком люблю жизнь. Нет, Аллочка, у меня другой недостаток, – я временно не изменяю своим «мультяшкам».

Так Артем называл девчонок из движения анимешников, которые все, как одна, сходили по нему с ума и готовы были раздвинуть ноги по одному его взгляду. Если не ошибаюсь, девчонок в движении было сотни две. Подозреваю, что мы и пришли в «Пещеру», чтобы встретиться с кем-нибудь из них, так как заведение было их негласным местом сбора.

– Насколько временно? – Аллочка наклонилась чуть ниже, уже явно рискуя…

– Это мы обсудим позже.

Я видел, как рука Артема скользнула по бедру официантки. Плотоядно улыбнувшись, Аллочка отошла от нашего столика, вильнув тугой попкой, упакованной в кожаную юбку.

Мы сидели уже часа два, второй графин был пуст наполовину, а подмога в лице «мультяшек» все не появлялась. Артема всегда было интересно послушать, но соловья, как говорят, баснями не кормят, а кушать хотелось. Истратить последние деньги на мизерную порцию салата из крабов – единственное, на что их еще могло хватить в этом заведении, было нецелесообразно: и голодным останусь, и деньги кончатся. А так пару дней еще можно протянуть. Глядишь, в воскресенье предки что подкинут.

– Нас обокрали, Тоха! – Артем плеснул из графина в стакан и залпом выпил.

Я уже даже и не пытался угадать, что он имеет в виду, лишь согласно кивнул.

– Нагло! Цинично! Среди белого дня! – продолжал он гнуть свое.

Я вновь кивнул.

– И ведь ничего нельзя поделать, понимаешь?

– Конечно. Тут уже ничего не поделаешь.

– Ты не чувствуешь себя обворованным? – это уже звучало как обвинение.

– Нет, как раз я-то чувствую себя обворованным! – с жаром сказал я, понимая: мы говорим о совершенно разных вещах. Я-то знал, о чем говорю я, а вот что имеет в виду Артем, говоря о том, что нас обокрали, оставалось только догадываться.

Как же я хотел сейчас напиться! Нажраться до зеленых человечков, до поросячьего визга, или как там еще говорится? Упиться в хлам, хотя бы просто для того, чтобы не чувствовать себя обворованным. Но мне, к сожалению, нельзя пить. На то есть пара причин, и я обязательно вам о них расскажу, но чуть позже, хорошо? Просто то, что сказал Артем дальше, мне кажется, и послужило толчком ко всем последующим событиям. Во всяком случае, впоследствии я часто задумывался над тем, что тогда сказал Артем.

– Нашему поколению не досталось ни одной самой завалящей войны, ни одного серьезного военного конфликта, – он вновь набулькал в стакан из графина.

Услышанное было настолько неожиданно, что я удивленно взглянул на него:

– Разве в этом есть что-то плохое? Люди всегда мечтают о мире.

– Плохое? – переспросил Артем. – Нет, Антон, ничего плохого в мире нет, и люди действительно мечтают о нем всегда, здесь ты прав. А знаешь почему? Потому, что его у них никогда не было, только… Как бы это объяснить? Мы варимся в собственном соку… Никогда у нас так долго не было мира, а мы оказались не готовы к нему и потому чувствуем себя обворованными – нам кажется, что нас лишили возможности проявить героизм и отвагу, заложенные в наши гены воинственными предками. Вот предки бы знали, что делать с миром, а мы… Для нас он пустой звук. Мы все чего-то ждем. Но чего? Ожидание разъедает душу, а затем и растлевает ее… Мы просто не знаем, что нам делать со свалившимся на нас богатством. Племя, одаренное миром, но не ведающее, как им распорядиться… Ожидание медленно убивает нас, мы мертвеем – ржа, гниль, плесень человеческих пороков облепляют нас со всех сторон, и мы ничего не можем с этим поделать. Мы обесценили все, что можно и что нельзя, – любовь, дружбу, честь, но и этого нам мало. Мы просто не знаем, что нам делать, мы заблудились в суррогатных ценностях, которые придумали сами, и заблудились окончательно. Теперь нам лишь осталось пуститься во все тяжкие, а мы этому и рады – мы начинаем верить в иллюзорные идеалы с принципами мыльных пузырей, кидаемся из крайности в крайность, в надежде хоть где-нибудь пригодиться… Мы оказались на задворках истории, Антон, – он вылил из графина остатки водки и залпом выпил. – Кто-то заучивает «Майн Кампф» и бреет затылки, кто-то прячется в грезах расширенного от наркотиков сознания, а кто-то, как те «мальчик плюс мальчик», помнишь? – Артем усмехнулся. – Эти вообще научились измерять счастье в сантиметрах… Оказалось, что для того, чтобы уничтожить нас, совершенно не нужны никакие войны – от них мы только закаляемся и крепчаем. Дайте нам просто долгие годы мира, и мы сами уничтожим себя. Порой хочется выйти на улицу, встать посреди дороги и крикнуть во все горло: «Люди! Остановитесь, люди! Что вы делаете? У вас есть то, о чем мечтали все поколения ваших предков, – мир! Сейте хлеб, рожайте детей, любите друг друга!», но кто услышит? А если и услышат… – он махнул рукой. – Мы, действительно, оказались на задворках истории, но самое печальное не в этом, а в том, что мы ведь и не знаем, кто мы вообще такие.

– Не понял, – и я действительно не понимал, что он имеет в виду.

– Ну, вот кто ты? – похоже, на этот раз Артем опьянел по-настоящему: мышцы лица расслабились, и сейчас оно больше напоминало резиновую маску, надетую на слишком маленькую примерочную болванку.

– Человек, – неуверенно сказал я.

– Да, да, примат, млекопитающее… Нам предлагают множество теорий происхождения человеческой расы, но ни одна из них не выдерживает серьезной критики. Несмотря на всю серьезность умозаключений ученых мужей по поводу научных изысканий в этом вопросе, несмотря на их убежденность в правоте своих теорий, которую они доказывают с трибун на своих симпозиумах и форумах, несмотря на все это, суть – кто мы? – ни на йоту не становится нам ближе, – он задумался и замолчал.