Тяжелый вздох сотряс его грудь, и Робин, осторожно подхватив Вилла под плечи, приставил к его губам флягу с вином. Вилл с трудом сделал несколько глотков и уронил голову на колени Робина.
– Отец! – с отчаянием прошептал Дэнис, стискивая руку Вилла. – Как ты мог позволить так изранить себя?!
Вилл посмотрел в полные горя глаза сына, с заметным усилием высвободил руку из его рук и ласково провел ладонью по щеке Дэниса.
– Справедливый упрек, сынок! – тихим вздохом слетело с его губ. – Не рассчитал своих сил.
– Но ведь ты поправишься? Крестный и леди Мэри вылечат тебя? Ведь правда? – умоляюще шептал Дэнис.
Но все, к кому он взывал, молчали, и по щекам Дэниса побежали слезы безысходности, прокладывая светлые дорожки по испачканным скулам.
– Дэнис! – неожиданно сурово и с прежней силой прозвучал голос Вилла, и Дэнис немедленно вытер слезы.
Вилл молча смотрел на сына, и в его глазах отразились светлая грусть и любование Дэнисом – статным, отмеченным врожденным изяществом и грацией, как сам Вилл.
– Сражался все-таки? – спросил Вилл, от чьего внимательного взгляда не ускользнула ни одна черточка в облике Дэниса, и когда тот виновато кивнул, усмехнулся: – А я надеялся, что ты все же удержишься!
– Прости меня, отец! – и Дэнис низко склонил голову, почувствовав, что для Вилла было куда важнее умение сына держать слово, чем число ратников, которые пали от меча Дэниса.
Улыбнувшись Дэнису в знак того, что принимает его извинения, Вилл поднял глаза на Робина и тихо сказал:
– Позаботься о моем сыне, Робин!
– Обещаю, Вилл.
Они смотрели друг другу в глаза, и, как ни разрывалось сердце Марианны от горя, она не могла не поразиться суровой сдержанности братьев. Два воина, равных друг другу, прощались. Один уходил и хотел уйти достойно, а второй утаивал скорбь, чтобы не омрачить уход брата и друга. Они молчали. За столько лет, которые Робин и Вилл прошли рядом, плечом к плечу, они не нуждались в словах.
– Все правильно, Робин, все хорошо, – наконец сказал Вилл. – Умереть стариком в постели – не для меня.
– Я провожу тебя, – ответил Робин.
Зная, что тем самым он будет избавлен от предсмертных мучений, Вилл тем не менее едва заметно покачал головой.
– Нет, проводы отнимут у тебя слишком много сил, а ты и так почти исчерпал себя. Я знаю дорогу и не боюсь боли. Придет время, и я встречу тебя в Заокраинных землях. Ты лишь не торопись следом за мной, брат! Это мой час пришел, а не твой. Элизабет устала ждать меня, да и с отцом мне давно пора помириться! Все, Робин, не удерживай меня больше.
– Быть твоим братом – честь для меня, – сказал Робин, глядя в глаза Вилла, и тот, улыбнувшись, ответил:
– Я знаю.
Подчинившись его настойчивому взгляду, Робин молча склонил голову, ласково провел ладонью по лбу Вилла и, сделав над собой усилие, сказал:
– Легкой тебе дороги к лугам Одина, Вилл.
Вилл утомленно вытянулся под плащом.
– Да, пора в путь. Устал я, Робин, от забот этого мира. И как это люди живут в нем иной раз три четверти века! – Он нахмурился, все еще чувствуя приток жизненной силы, который продолжал идти от руки Робина. – Перестань! Все равно не удержишь.
Робин медленно отнял ладонь от плеча Вилла и, не сводя потемневших глаз с его лица, крепко сжал пальцы в кулак.
Едва оборвалась нить жизни, связующая братьев, как началась агония. Смерть получила сегодня щедрые дары, но самого желанного она забирала, не торопясь, медленно завладевая израненным телом Вилла. Сознание Вилла оставалось ясным и сопротивлялось смерти так же упорно, как и тело. Его лицо исказила судорога нестерпимой боли, и Вилл не смог сдержать хриплого стона. Встретив полный муки взгляд Дэниса, Вилл резко отвернулся лицом к груди Робина, чтобы сын не видел его. Не в силах больше сдерживать слезы, Марианна порывисто поднесла руку Вилла к губам и ладонью провела по его щеке. Он медленно повернул голову и посмотрел на Марианну.
– Вилл, милый! – прошептала Марианна, глядя в его загустевшие смоляной темнотой глаза. – Скажи, чем помочь тебе?!
Стиснутые губы Вилла разжались, по ним пробежало слабое подобие прежней улыбки, и, как когда-то она в Ноттингеме, Вилл почти беззвучно попросил:
– Поцелуй меня, Мэриан.
Проглотив слезы, Марианна склонилась к нему и дотронулась губами до его губ, ответивших ей слабым трепетом. Тогда, задохнувшись от горя, она резко выдернула заколку, удерживавшую тяжелый узел ее волос, и светлый водопад обрушился на грудь Вилла, закрыв его пронизанным солнцем шатром. Глядя в полные слез глаза Марианны, Вилл улыбнулся, благодарный за то, что она отделила его и себя от всего мира, оставив их вдвоем. Марианна гладила его по лицу, стирая с него гримасу боли, и целовала потрескавшиеся, сухие губы Вилла, пока его глаза не посветлели. Темная пелена боли растворилась в них, они вновь стали янтарными, и Марианна утонула в их светлой медовой глуби.
– Скажи Тиль, чтобы не горевала слишком сильно, – прошептал Вилл. Высвободив руку из ладони Марианны, он дотронулся до ее волос и вздохнул: – Так я и не расплел их ни разу! Оно и к лучшему – тебя Элизабет мне не простила бы. Все, теперь поднимись.
Он почти неощутимым касанием холодеющих пальцев отстранил Марианну. Она послушно выпрямилась и дрожащими руками заколола волосы. Вилл посмотрел в раскинувшуюся над лугом бездонную синь неба, глубоко вздохнул и улыбнулся. Его глаза неподвижно замерли и погасли, словно солнечный свет вобрал в себя янтарное тепло его взгляда.
Робин осторожно положил ладонь на грудь Вилла, но не почувствовал биения сердца. С заметным усилием подняв руку, он бережно, самыми кончиками пальцев провел по лицу Вилла, закрывая его глаза. Позволив себе это единственное ласковое касание, Робин подозвал Джона, чтобы тот помог ему перенести Вилла в повозку, где лежали другие павшие в битве.
И только глухой ночью, когда он погрузился в тяжелый сон, выпив по настоянию Марианны сонный отвар, она услышала, как короткое и страшное рыдание без слез сотрясло грудь Робина.
Глава девятнадцатая
Победа, одержанная вольным воинством над королевскими ратниками, сильно воодушевила простых обывателей Ноттингемшира. На следующий же день в Шервуд вновь устремился поток тех, кто желал примкнуть к победителю. Но Робин, едва Джон рассказал ему о первых добровольцах, пришедших пополнить ряды вольных стрелков, решительно и жестко ответил:
– Нет. Отправляй их по домам, и немедленно. И передай мой приказ дозорным заворачивать всех, кто вознамерился поиграть в войну.
– Почему? – удивился Джон. – Ведь мы тоже понесли потери, их восполнение не будет лишним!
– Наши потери эти люди не восполнят. Они не умеют воевать.
– Обучим! – с энтузиазмом возразил Джон, пытаясь переубедить друга.
– Обучим чему? – усмехнулся Робин. – Твердости и бесстрашию? Воспитаем в них воинский дух? Не смеши меня, Джон! Они разбегутся раньше, чем постигнут азы этой науки.
– Напрасно ты так, Робин, – угрюмо сказал Джон, – они полны решимости помочь нам. Весь Ноттингемшир бурлит, обсуждая нашу победу у Трента. Все ждут, что ты со дня на день двинешься на Лондон, и рвутся идти вместе с тобой, с нами!
– На Лондон?! – и Робин расхохотался. – Ну конечно, куда же мне еще идти! Пройти военным маршем половину Англии, захватить Лондон, сбросить Иоанна с престола и занять его трон!
Джон тоже невольно расхохотался, но не удержался, чтобы не сказать:
– А что? Ты был бы лучшим королем, чем Иоанн! Твой род ведет начало от королевского дома Мерсии[2 - Одно из семи королевств так называемой англосаксонской гептархии (семицарствия), располагалось в долине реки Трент на западе центральной Англии.], через браки Рочестеры породнились и с династией Вильгельма Нормандского, и с королями Шотландии, а благодаря матери ты доводишься родней и герцогине Аквитании – королеве-матери Алиеноре, упокой Господь ее душу! Право же, Робин, если вдуматься, у тебя не меньше прав на английскую корону, чем у Иоанна!
Не обращая внимания на слова Джона, Робин повторил:
– Пройти половину Англии, – и, помедлив, он тихо сказал: – По дороге они начнут грабить города и селения, такие же, в которых живут сами. Ради того чтобы добыть еду и просто для забавы. Не имеющие уважения к себе, они с таким же неуважением отнесутся к другим, кто отличается от них только одним: тем, что живет не в Ноттингемшире. Мародерство, насилие, грабежи, поджоги – вот чем они отметят свой путь. А когда им преградят дорогу королевские войска, они разбегутся.
Его глаза сузились в жестком прищуре, словно он видел перед собой все, о чем говорил.
– И что же делать? – растерянно спросил Джон, придя в замешательство от картины хаоса и разрушений, нарисованной Робином.
– То, что я тебе сказал: отправлять всех по домам. Но слухи о походе на Лондон нам на руку. Не стоит их разжигать еще больше, чем они уже есть, но и отрицать ничего не надо. Молчание, Джон, просто молчание.
