– Отец был бы сейчас признателен тебе за каждую из них. Ты ведь плачешь о нем, леди Мэри? – сказал он севшим голосом и нашел в себе силы улыбнуться. – Я никогда не видел Заокраинные земли, но если все, что о них говорили мне отец и крестный, правда, – не плачь. Он сейчас вместе с моей матерью. Они оба долго ждали встречи.
– Мне жаль, Дэнис, что я не знала ее. Возможно, мы бы стали подругами, – тихо ответила Марианна.
Пальцы Дэниса нашли ее руку и сжали запястье Марианны:
– Не сомневаюсь в этом, леди Мэри. Вы с ней очень похожи! Не обликом и не нравом, но силой духа.
Отпив вина, Дэнис посмотрел вглубь огня и печально усмехнулся:
– Они были достойны друг друга – отец и мать. Помню, в день нападения Гисборна на Локсли многие женщины плакали, цепляясь за мужей, пытаясь отговорить их, склонить к бегству. А моя мать не пролила ни единой слезинки. Когда отец взял оружие и приказал ей укрыться в лесу, она благословила его, сказав, что будет молиться о нем и о моем крестном. Отец поцеловал ее и ответил: «Я горжусь тобой, моя супруга Элизабет!» Потом, через много лет, он как-то признался мне, что воспоминание о прощании с ней причиняло ему постоянную боль. «Я должен был сказать твоей матери, что не только горжусь ею, но и люблю ее, люблю всем сердцем!» – так он сказал мне, и теперь, несомненно, повторил ей самой.
Марианна коснулась ладонью лица юноши, впервые увидев в нем черты не только Вилла, но и Элизабет, с которой ей не довелось встретиться, ощутив сплав силы духа отца и матери в сыне, и сказала:
– Они оба сейчас гордятся тобой, Дэнис, тем, с какой выдержкой их сын вел себя сегодня, не позволив себе омрачить праздник.
Дэнис криво усмехнулся и, поцеловав ладонь Марианны, ответил:
– В том не моя заслуга, леди Мэри, а крестного. Если бы не он, не его слова и строгость, в первый миг показавшаяся мне жестокостью, я бы утонул в горе и утопил бы в нем остальных.
Посмотрев Марианне в глаза, Дэнис, не выдержав, склонил голову ей на колени.
– Ах, леди Мэри! Как же я сейчас завидую крестному! У него есть ты. Если бы я повстречал свою Деву, она так же помогла бы мне умерить боль, как ты помогла крестному.
Он потерся щекой, уколов ее сквозь сорочку щетиной, и обжег через ткань жаром невольных скупых слезинок. Положив ладони на голову Дэниса, Марианна поцеловала его в затылок и шепнула:
– Всему свое время, мой мальчик. Час встречи с твоей избранницей однажды придет, а пока терпи, Дэн.
Дэнис выпрямился и с грустной усмешкой посмотрел на Марианну:
– Не тревожься обо мне, леди Мэри! Ведь у меня остались крестный и ты.
Они выпили еще по глотку вина, и Дэнис спросил:
– Мне проводить тебя?
Марианна, угадав сердцем, что юноша хочет побыть один, отрицательно покачала головой.
– Нет, Дэн, со мной все хорошо. Твое присутствие вернуло мне силы.
С этими словами она поцеловала Дэниса в щеку, поднялась на ноги и, провожаемая его одновременно и восхищенным, и недоверчивым взглядом, вышла из купальни. Но стоило ей закрыть за собой дверь, как Марианна была вынуждена прижаться спиной к стене, чтобы отдышаться. Как она и сказала Дэнису, силы вернулись к ней, но ровно настолько, чтобы Марианна смогла, держась рукой за стену, дойти от купальни до комнаты, радуясь, что ей никто не повстречался и не обнаружил ее в таком состоянии. Она – леди Шервуда – не может позволить себе быть беспомощной и слабой, так же, как не позволяет себе этого Робин.
Остаток ночи она провела без сна, но утром почувствовала себя почти так же хорошо, как всегда. Пусть у нее и кружилась голова от слабости, главное, что обряд помог Робину, который спал спокойно, не так, как прошлой ночью, когда он стонал и метался по постели, несмотря на все усыпляющие снадобья, которыми она его напоила. Когда он открыл глаза, Марианна улыбнулась ему, но ее бледное лицо выдало правду.
– Бедная моя! – прошептал Робин, целуя Марианну в лоб. – Я, наверное, почти до смерти тебя отравил!
– Ты же видишь, что нет, – ответила Марианна, лаская его сиянием светлых глаз. – Я здесь, с тобой, и со мной все хорошо.
****
Несколько дней пролетели в странных событиях. В Шервуде царил покой. Обычная служба дозорных, обычный объезд леса патрулями. А за границами Шервуда бурлили Средние земли, и даже в самых глухих и отдаленных уголках не смолкали разговоры о предстоящем походе на Лондон. И на седьмой день со дня битвы в Шервуд прибыл очередной парламентер – на этот раз от графа Солсбери. Он с поклоном вручил Робину послание и сказал, что должен вернуться с ответом – устным или письменным, не имеет значения.
Робин развернул письмо, прочитал и вдруг просиял улыбкой. Джон, все это время не сводивший тревожных глаз с лорда Шервуда, даже оторопел: со дня гибели Вилла Робин впервые настолько просветлел лицом!
– Такие добрые вести? – осторожно спросил Джон.
– Более чем! – с той же улыбкой ответил Робин.
– Он предлагает от имени короля переговоры? – догадался Джон. – То, о чем ты и говорил?
– Да, и на самых выгодных для нас условиях. Король испугался.
– Может быть, дашь и мне прочитать, о чем пишет граф Солсбери? – не вытерпел Джон.
– Не только тебе одному, – ответил Робин. – Вести, которые прислал граф Уильям, стоят того, чтобы о них узнали все. Объявляй сбор всех стрелков, Джон!
Так и не заполучив письмо, Джон кивнул и вышел из трапезной, созывая к себе стрелков, которых собирался отправить гонцами с призывом на сбор. Робин сделал Марианне незаметный знак и ушел. Выждав несколько минут, она поспешила следом за ним.
Когда она пришла в комнату, Робин сидел за столом, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза. Его лицо разительно отличалось от того, каким оно только что было в трапезной. Сдержанное, замкнутое, без самой слабой тени улыбки – снова такое, каким стало со дня битвы на берегу Трента. Письмо лежало перед Робином на столе, и он, услышав шаги Марианны, подтолкнул его к ней. Она прочитала и медленно опустилась на стул напротив Робина.
– Поэтому ты и не отдал его Джону? – тихо спросила она.
Робин открыл глаза, устало посмотрел на Марианну и молча кивнул.
– Почему ты объявляешь сбор и что скажешь стрелкам, я догадываюсь, – медленно произнесла Марианна, внимательно глядя на Робина, – но что ты собираешься делать сам?
Он глубоко вздохнул и слегка пожал плечами.
– Тебе надо возвращаться, милая, к детям, в Веардрун. Долг перед Фрейей оплачен, и твое дальнейшее пребывание в Шервуде уже ничем не оправдано. Тем более при таких обстоятельствах, – он выразительно указал подбородком на письмо.
– Я не могу оставить Шервуд, – просто ответила Марианна.
– Почему?
– По ряду причин. Во-первых, ты сам сказал: будь что будет, останемся вместе. Во-вторых, я обещала Гвен, что мы вернемся оба – и ты, и я.
По его взгляду она поняла, что он не находит в ее словах действительно веских причин, по которым она должна оставаться в Шервуде. И его слова только подтвердили ее мысли:
– Глупо, Мэри! Брайану де Бэллону нечем оправдаться перед Иоанном за поражение в битве у Трента, кроме как убить меня или захватить в плен. Оставаться рядом со мной опаснее, чем разгуливать по Ноттингему в ярмарочный день в зеленой куртке со знаком Шервуда. С меня довольно гибели Вилла. Я не хочу потерять и тебя.
– Но именно так и выйдет, если ты настоишь на том, чтобы я покинула Шервуд, – спокойно ответила Марианна.
– Почему? Ты же прочитала, что граф Уильям выражает отдельную и особую заботу о твоей безопасности. Он сам заберет тебя из убежища, в котором ты укроешься, и даст тебе большую охрану, чтобы ты добралась до Веардруна без малейшей угрозы для себя.
– Да, но сначала ты должен будешь назвать графу Уильяму мое убежище. Сделаешь ли ты это на словах или в письме, у тебя не может быть полной уверенности, что гонца не перехватит Бэллон. И тогда он, а не граф Уильям узнает, где меня надо искать. В лучшем случае он просто убьет меня, в худшем – поступит так, как поступил его дядя Роджер Лончем, и потом убьет. Если, конечно, я еще буду жива, – сказала Марианна, глядя на Робина бесстрастными серебристыми глазами.
Он грустно улыбнулся:
– Шантаж, милая?
