– В пятый день ноября, – сказала она и по его прищуренным глазам поняла, что он мгновенно сосчитал все сроки.
– И все эти годы ты молчала! – гневно сказал Вилл, оттолкнув Мартину от себя. – Почему?!
Она посмотрела на него так, что по ее взгляду он понял без всяких слов: она не хотела тревожить его. Вилл рассмеялся недобрым смехом, но его гнев на Мартину сразу остыл. До сих пор оберегать чей-то покой было его привычным занятием, и вдруг он обнаружил, что кто-то годами в молчании хранил его собственный покой, – и это была Мартина, которую он меньше всего мог заподозрить в подобной заботливости, – и именно о нем. Смягчившись, он попросил:
– Расскажи мне о ней. Какая она?
– Она… – и Мартина, вызвав в памяти облик младшей дочери, улыбнулась с гордостью и любовью. – Она очень добрая, веселая, никогда не плачет. Она – как солнышко, все освещает своей улыбкой. Большая умница: умеет читать, пишет, знает латынь, бегло говорит на французском. Уже сейчас она очень хорошенькая, а вырастет настоящей красавицей!
– Есть в кого! – усмехнулся Вилл, выразительно посмотрев на Мартину, но та рассмеялась и покачала головой, отрицая собственную заслугу в красоте младшей дочери.
– Она настолько твоя дочь, что в ней с первого взгляда видна кровь Рочестеров!
– И Реджинальд с Клэр, конечно, знают, что она – моя дочь. А Робин? – Вилл глянул на Мартину и, когда та виновато опустила голову, вздохнул: – Всех уговорила молчать! Ты не сказала мне, как назвала нашу дочь.
– Вильямина. В честь тебя, – тихо сказала Мартина, тут же обжегшись о янтарный блеск его глаз.
В наступившем молчании они долго сидели рядом плечом к плечу и пили вино, передавая кубок друг другу.
– Почему же ты отказала мне? – вздохнул Вилл. – Да еще и сбежала! Ты ведь уехала из Шервуда, зная, что беременна, и не сказала мне ни слова!
– Если бы сказала, ты настоял бы на том, чтобы мы обвенчались, – ответила Мартина. – Зная твою волю, я понимала, что не смогу противостоять тебе: ты бы и слушать меня не стал.
– Не пожалела после? – с иронией спросил Вилл.
Она ответила ему спокойным и уверенным взглядом:
– Ни одного дня. Ты ведь ни разу не вспомнил обо мне, ни разу не захотел меня увидеть. Это не упрек, Вилл. Просто я всегда знала, что постоянство – твоя главная добродетель. – Помедлив, она тихо сказала, глядя ему в глаза: – Ты говорил, что прошлое возвращается?
Он пристально посмотрел на нее, улыбнулся и вместо ответа спросил:
– Куда пойдем? К тебе или ко мне?
– Ко мне, – просто ответила она, – ты ведь делишь комнату с Дэнисом.
Он подал ей руку, помогая подняться, и, не разнимая рук, они пошли в комнату Мартины, ни от кого не таясь, хотя по пути им никто и не встретился. В легком молчании, словно были связаны многолетним супружеством, они разделись, легли в постель, и Вилл привлек Мартину к себе. Она хотела вновь попросить его не задумываться о последствиях ночи, которую им выпало провести вместе, но не осмелилась. Однако оказалось, что ее просьба была ненужной: он и не собирался быть осторожным.
– А если?.. – спросила она, глотая воздух опаленными губами, и он, улыбнувшись, шепнул ей в ответ:
– Ты же сама хочешь, чтобы было именно так. А если надумаешь снова рожать, не вздумай скрывать от меня!
– Не скрою, – с улыбкой прошептала Мартина, осыпая поцелуями лицо Вилла. – Ничего больше не стану утаивать от тебя!
Ей стало легко и радостно. Пылко отвечая каждому движению его тела, она льнула к нему, не в силах оторваться, и сожалела только об одном: почему она в первый же день его возвращения в Шервуд не пришла к нему, упустив столько времени, которое могла провести рядом с ним?
– О, какая ты ненасытная! – рассмеялся Вилл, когда они уже просто лежали рядом. – Тебе за все эти годы ни разу не доводилось делить постель с мужчиной?
– Нет, – ответила Мартина, и Вилл, посмотрев ей в глаза, ласково провел ладонью по ее щеке.
– Я польщен, – улыбнулся он и, пригнув ее голову к своему лицу, поцеловал Мартину.
– Но ты тоже замучил меня! – рассмеялась Мартина, возвращая Виллу поцелуй.
– Слишком быстро просишь пощады! У меня за все лето не было женщины. Так что не жалуйся – сама напросилась, – с улыбкой в янтарных глазах предупредил ее Вилл. – Кстати, могла бы и раньше предложить мне вспомнить добрые старые времена.
– Какой же ты наглый и самоуверенный! – притворно рассердилась Мартина и шлепнула Вилла по руке.
Он расхохотался и, отпустив Мартину, лег на спину. Она, покусывая губы, чтобы скрыть улыбку, пристроилась головой у него на плече, и он обнял ее с такой привычностью, словно они и впрямь были супругами и лежать в одной постели с ней было для него самым обыденным делом.
– Можно задать тебе вопрос? – услышал он голос Мартины и, уловив в нем нерешительность, улыбнулся, догадавшись, что ее интересует.
– О Марианне? Что ты хочешь узнать?
– Что в ней такого, что тебя не отпускает столько лет? – спросила Мартина.
Не услышав ответа, она приподнялась на локте и заглянула Виллу в лицо. Он задумчиво смотрел из-под ресниц отрешенным взглядом и, почувствовав на себе настойчивый взгляд Мартины, лишь усмехнулся, но ничего не сказал.
– Конечно, она замечательно красива, – горячо продолжила Мартина.
Ладонь Вилла легла поверх ее губ, заставив Мартину умолкнуть.
– Дело не в ее красоте, Марти, хотя, несомненно, красота Марианны тревожит любого, кто хотя бы раз видел ее, – наконец сказал он, – но ведь она не единственная красавица на свете. Ты, например, очень красивая женщина, не менее чем Марианна, просто у вас с ней разная красота.
– Если дело не в красоте, то в чем? – допытывалась Мартина.
Вилл еле заметно пожал плечами:
– Какого ответа ты ждешь, Марти? Что я перечислю тебе то, что меня влечет к ней? Все, что в ней есть, все, что ее отличает. Ее ум, ее душа, твердость ее духа, слитая с мягкостью ее сердца. Влечет ли она меня телесно? Безусловно, и очень влечет. Что ты пытаешься узнать своими расспросами?
Выслушав его, Мартина подперла рукой голову и, не сводя глаз с Вилла, сказала:
– Скажи, а тебе никогда не приходило в голову, что ты просто мучаешься неутоленной жаждой?
Он скользнул взглядом по ее лицу, очень красивому в обрамлении распущенных черных волос, и отрицательно покачал головой.
– То есть мог ли я хотя бы однажды воспользоваться ее минутной слабостью? Мог, но зачем? Чтобы ради утоления, как ты говоришь, жажды погрузить и ее, и себя в бездну вины и раскаяния? Нет, Марти! – и он глубоко вздохнул. – Я хотел бы не один раз, а всю жизнь засыпать и просыпаться рядом с ней, делить с ней днями досуг и заботы, постель по ночам, радоваться детям, которых она бы рожала мне. Я хотел ее в жены, и никак иначе. Но она любит Робина, она его жена – не моя, поэтому не о чем говорить.
Вилл посмотрел на Мартину уже другим, насмешливым, но ласковым взглядом и едва ощутимым прикосновением очертил кончиками пальцев ее скулы.
– Ты получила то, что желала: я открыл тебе свое сердце. Теперь твой черед исповедоваться! Ты ведь обещала ничего от меня не утаивать? Любить дочерей – это достойно и замечательно, но для матери. А что для женщины? Что для самой себя? Кого ты все-таки любишь, Марти? Ведь любишь кого-нибудь? – рассмеялся он.
Она улыбнулась, склонила голову набок и, глядя ему в глаза, сказала:
– Наглый, самоуверенный, но еще и недогадливый! Тебя. Я давно уже люблю тебя, Вилл!
Ее изумрудные глаза, не отрывавшиеся от его лица, наполнились нежным светом. Вилл взял в ладони лицо Мартины и, приподнявшись, поцеловал ее, прошептав:
– Я все понял, Марти! Просто хотел услышать, как ты скажешь об этом сама.
