Ниачом и абафсём. Сказки без названия

– Осторожней там, в путешествиях, – шепнул вслед Ивану Ивановичу призрачный человек. – Делать людям нечего, мотаются непойми куда и зачем.

Он помолчал и добавил еще тише, так тихо, что сам еле расслышал:

– Совсем страх потеряли…

Иван Иванович шел по темной дороге и думал, что можно и полететь.

7

Это был странный дом. Иван Иванович пришел туда под вечер. На гвоздике у двери висела внушительная связка ключей. Хозяина не наблюдалось, хоть дом и не выглядел заброшенным. Иван Иванович толкнул дверь и вошел внутрь. Его встретил длинный и извилистый, как лабиринт, коридор. Ключи тихо позвякивали в руке. Иван Иванович пошел вперед. По бокам коридора попадались двери. Одни были старые, рассохшиеся, с облупившейся краской, другие, с блестящими ручками, узорами и вензелями, некоторые солидные, железные, внушающие уверенность и уважение. Были легкомысленные, веселых расцветок, встречались мрачные, словно ведущие в сырые подвалы или камеры пыток. Ни одну из них Иван Иванович не испытал желания открыть. Он просто шел мимо. Вдруг он услышал шорох, и с потолка прямо перед ним свесил крупную голову серебристый змей.

– Ты пришел взглянуть?

Сверкнули изумрудные глаза, раздвоенный язык, дразня, показался из клыкастой пасти.

– Добрый вечер, – поздоровался Иван Иванович. – Вы здесь живете?

– Может быть, – ответил змей. – Или нет… Я не знаю…

– Странный дом, – сказал Иван Иванович.

– А у тебя есть дом? – поинтересовался змей.

– Нет. Я, наверное, к нему не готов.

– Поэтому ты взял ключи и не хочешь ими воспользоваться, – улыбнулся змей. – Дай руку, я спущусь.

Иван Иванович протянул руку, и змей обвился вокруг прохладным телом.

– Я мог бы укусить тебя или задушить, – сказал он, прищурив глаза. – Ты не боишься?

– Я сам могу, – усмехнулся Иван Иванович, – но не буду. И ты это знаешь.

Змей кивнул и положил голову на плечо Ивану Ивановичу.

Они продолжили путь вместе.

– Это бесконечнось, – шептал на ухо змей. – Я ползал тут много дней, а может и лет… Здесь каждый может отыскать свою дверь.

– Нашел? – спросил Иван Иванович.

– Когда найду, я почувствую, она меня позовет.

– И что будет за ней? – Иван Иванович погладил змеиную голову.

– То, что тебе необходимо, что действительно твое. Самое сокровенное и нужное.

Иван Иванович молчал.

– Я хочу жить и хранить, – тихо сказал змей, – правда, не знаю, как и что.

– Смотри, – вдруг остановился Иван Иванович, – я хочу открыть эту.

– Надо же, – протянул змей, – я ее раньше не замечал.

Дверь была простая, деревянная и почти сливалась со стеной, если бы не замок. Ржавый, большой и тяжелый.

Нужный ключ сам лег в руку.

– Ты должен идти один, – сказал змей, – это ведь только твоя дверь.

Иван Иванович кивнул и повернул ключ.

– Подожди, – окликнул его змей. – Я не знаю, куда ты выйдешь оттуда, но уже точно не в дом. Хочу попрощаться. И знаешь что… Я только сейчас понял, почему так и не нашел свою дверь. Я буду здесь жить. Жить и хранить этот дом, для всех, кто захочет прийти.

– Это хорошо, – улыбнулся Иван Иванович. – Прощай.

Внутри было просторно и пусто. Лишь в самом углу комнаты лежала небольшая коробка.

Иван Иванович взял ее, положил в карман и вышел в ночь.

Пройдя немного по дороге, он оглянулся на дом. Достал коробку и открыл. В темное небо взлетела яркая звезда.

Иван Иванович шел и улыбался, звезда улыбалась в ответ. Путеводная.

8

Ворота гостеприимно распахнулись навстречу удивленному Ивану Ивановичу. Обычно приходилось стучать и подолгу ждать, когда откроют.

– Почет дорогому гостю! – у ворот толпились люди. Они кланялись в пояс. Вперед вышел бородатый толстый дядька, в руках он держал хлеб-соль.

Иван Иванович невольно оглянулся. Так его еще нигде не встречали. Убедившись, что за спиной никого нет, он пожал плечами и вежливо поздоровался.

– Что же вы застыли? – воскликнул бородатый. – Проходите скорее, мы вас со вчерашнего дня дожидаемся.

– Вы меня с кем-то перепутали, – смутился Иван Иванович, но в ворота тем не менее прошел. Народ расступался почтительно.

– Никак нет! – сказал дядька. Он отщипнул кусочек хлеб-соли, сунул в рот и передал каравай в услужливые руки длинной, как жердь тетки. – В пророчестве ясно сказано… Минуточку…

Он полез в карман и вытащил засаленную тетрадку.

– Так-так, – бормотал он, – где оно? Ага, ага… Вот!

– Пришедший в новолунье избавит чудовище от опасности! – прочитал он по слогам.

Длинная тетка толкнула его в бок локтем.

– Тьфу! Перепутал! Избавит от чудовищной опасности!

Народ согласно загудел.

Иван Иванович огляделся. Высокий, в два человеческих роста забор, огораживал небольшую аккуратную деревеньку. Все дома были одинаковые. Даже цветы на подоконниках были одного цвета, размера и формы. Подстриженная ровная трава, разлинованные грядки. Признаков домашней скотины не наблюдалось. Никаких следов чудовищной опасности Иван Иванович не усмотрел.

– Ебанутые… – вздохнул обреченно Иван Иванович про себя.

– Мы не ебанутые, – донеслось из толпы, – нормальные мы, как все!

– Точно! – отозвался бородатый. – А чудовище в погребе. Мы его туда заманили, вот идите и разберитесь. Ибо сказано так! Сами посмотрите, ежели не верите!

Он ткнул тетрадью в лицо Ивану Ивановичу.

– Верю, – ответил Иван Иванович. – Где погреб?

– Так бы сразу, – проворчал дядька. – Пошли.

Иван Иванович спустился в сырой темный погреб.

– Эй, – позвал он шепотом, – кто тут будет чудовище?

– Я, – раздалось зловещее шипение. – Сейчас придет тебе пиздец!

Иван Иванович зажег спичку. В углу вальяжно раскинулось мохнатое создание. Одной лапой оно чесало живот, другой держало здоровенный кусок кровяной колбасы. Иван Иванович вспомнил, что уже давно ничего не ел.

– Приятного аппетита, – пожелал он чудовищу.

– Спасибо! – ответил мохнатый учтиво и откусил кусок.

– Извините, – спросил Иван Иванович, делая шаг навстречу, – а вы кто?

– Я-то… – мохнатый энергично работал челюстями, – а хрен его знает. Тут лаборатория была недалеко. Экспериментальная. Чего-то разрабатывали. То ли оружие, то ли моющее средство. Я там родился и жил, а потом мне надоело, и я убег. Предварительно взорвав ее к херам. С тех пор скитался. Пока эти придурки меня не поймали в лесу. Пожрать хочешь?

Иван Иванович кивнул.

– Угощайся! – предложило чудовище, ломая колбасу об колено.

– Слушай, – поинтересовался Иван Иванович, утолив голод, – я одного понять не могу, зачем они тебя в погребе заперли? Чего испугались?

– Понимаешь, – ответил мохнатый, – они меня сразу на вилы поднять хотели, как увидали. Ибо отличаюсь я сильно. И еще хвост имею.

Он стыдливо потупился и помахал голым, как у крысы хвостом с гремучкой на конце.

– А по-моему, – заметил Иван Иванович, – очень мило. Ты на кота похож и на крысу немного.

– Да ебанутые они, – отмахнулось чудовище, – видал, одинаковые все, на морду лица и уклад жизни.

– Заметил, – согласился Иван Иванович.

– Так вот… – продолжал мохнатый, – я им сказал, ежели убьют меня, промеж скота ихнего мор начнется. Поверили.

– Чего-то я у них скота не заметил, – сказал Иван Иванович.

– Я же говорю, ебанутые, – хмыкнуло чудовище. – Нет у них скота. Сплошные огороды. А главный вообще на всю голову ударенный, пророчества сочиняет. По любому поводу.

– Да… – протянул Иван Иванович, – попал ты…

– Как хуй в суп, – хохотнул мохнатый. – Из погреба они меня не выпустят.

– Меня послали еще, – пробормотал Иван Иванович.

– Расслабься, – махнуло лапой чудовище, – посидим вместе, мож и придумаем чего. Еды здесь много, надолго хватит.

– Да не хотелось бы надолго, не люблю я этого.

– Тогда думать надо.

– Вот что, – сказал Иван Иванович, – притворись, будто помер, а я тебя вынесу.

– А дальше что?

– Пойдешь своей дорогой.

– Эх… – вздохнуло чудовище, – я бы пошел, да только куда? Люди кругом живут. Или в цирк сдадут, или в зоопарк, или, что еще хуже, в какую-нибудь лабораторию. Изучать.

– Есть у меня знакомый, – задумчиво проговорил Иван Иванович, – он в детстве мечтал ловить облака. Его считали за ненормального и отовсюду выгоняли. Теперь он живет на вершине самой высокой в мире горы. Там облака цепляются за вершину. Он их ловит, придает разные причудливые формы и отпускает лететь. Чтобы все радовались. Вот какой человек. Хочешь, к нему тебя отнесу?

– А он меня не прогонит? – засомневалось чудовище.

– Нет, – засмеялся Иван Иванович. – Он жаловался, что совсем не с кем поговорить.

Иван Иванович покидал деревню под восторженные крики жителей. На шее у него мохнатым воротником обернулось чудовище.

Через несколько дней, отдыхая в высокой траве и глядя в небо, Иван Иванович увидел облако. Оно остановилось над ним и послало воздушный поцелуй. Иван Иванович засмеялся и подмигнул.

9

Иван Иванович уже несколько дней чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Сначала он пытался выяснить, кто это, но потом решил не тратить времени зря. Рано или поздно наблюдавший себя проявит. Поэтому он спокойно продолжал свой путь.

На землю опускались сумерки. Иван Иванович устроился на ночлег в высокой траве. Он смотрел на зарождающийся месяц и курил, улыбаясь. Рядом послышался шорох.

– Кто здесь? – Иван Иванович приподнялся на локте. – Выходи, я не опасный.

Ответа не было.

Он сел и огляделся. В траве сверкнуло нечто, похожее на два фонаря. Иван Иванович сделал приглашающий жест рукой. Фонари моргнули и погасли синхронно.

– Вот беда, – вздохнул Иван Иванович, – совсем одичал народ. Собственной тени боится. Говорю, не причиню вреда.

Фонари снова зажглись и стали осторожно приближаться. Удивительно, но звуков шагов Иван Иванович не услышал. То, что он сперва принял за фонари, оказалось глазами. Желтыми, с узкими зрачками, как кошачьи.

– А где остальное? – спросил Иван Иванович.

Глаза остановились и заморгали.

– Понял, – сказал Иван Иванович, – остальное подойдет позже.

Один глаз подмигнул.

– Или нет… – Иван Иванович подмигнул в ответ. – Это вы за мной следили?

Зрачки расширились.

– Дааа… – протянул Иван Иванович, – грустно…

Из глаз покатились крупные слезы. Прозрачные, словно утренняя роса.

– Давным давно, – тихо сказал Иван Иванович, – ветер принес мне историю о старом смотрителе маяка. Рассказать?

Глаза согласно сверкнули.

– На берегу седого океана, за много километров отсюда старый смотритель каждый день зажигал на маяке огонь. У него была счастливая жизнь, у маяка тоже. Но однажды смотритель не пришел как обычно вдохнуть жизнь в маяк. Потому что умер. Ничто не вечно. А маяк больше не зажегся. Превратился в темную одинокую башню. И никто больше не освещает путь заблудившимся рыбацким лодкам.

Глаза внимательно смотрели на Ивана Ивановича.

– Хотите, я отведу вас? – спросил Иван Иванович. – Мне кажется, маяку вы очень нужны, а он вам.

Глаза закрылись. Иван Иванович ждал. Долго. Он знал, как нелегко даются важные решения. Наконец глаза снова открылись и засияли теплым светом. Иван Иванович расправил крылья. Глаза взметнулись в небо, словно звезды.

В небольшой рыбацкой деревушке, далеко-далеко, маленькая девочка, стоя у окна, смотрела на сверкающий огонь старого маяка и улыбалась счастливо. Она больше не боялась темноты.

Иван Иванович летел над океаном, соленые брызги касались крыльев.

10

– Слушай, – насторожился волк, – там впереди кто-то есть.

Иван Иванович, не замедляя шага, бросил через плечо:

– Впереди всегда кто-то есть. Привыкнешь.

Вокруг стремительно темнело. Волк нервничал. Он останавливался, нюхал сумерки, напряженно вглядываясь вдаль и прислушиваясь к каждому шороху.

– Подожди, – волк глухо заворчал, – сбегаю, проверю.

– Ладно, – сказал Иван Иванович, – я пока костер разведу. А то холодает, да и устал я.

Волк исчез за деревьями.

Иван Иванович согрелся. Он с наслаждением вытянулся у огня и закрыл глаза. Волк не возвращался. Наверное, кого-то нашел, улыбнулся про себя Иван Иванович, проваливаясь в сон.

Проснувшись, он увидел догоревший костер и волка, свернувшегося клубком неподалеку.

– Пойдем? – спросил Иван Иванович.

– А почему ты не спрашиваешь, где я был? – волк потянулся и зевнул, стряхивая сон.

– Хочешь рассказать?

– Нет, – ответил волк, – не хочу.

Иван Иванович засмеялся и пошел вперед. Волк медленно шел за ним и задумчиво молчал.

Лес заканчивался. Иван Иванович слышал отдаленный шум города.

– Я не могу, – тихо сказал волк и остановился, – не могу дальше с тобой.

– Жаль, – обернулся Иван Иванович.

– И мне, – вздохнул волк. – Я встретил ее. Этой ночью. Когда проверять бегал. Ее глаза светились в темноте зеленым огнем. Укусить пыталась. Она злая и недоверчивая. Волчица. Нам было хорошо вдвоем.

– Почему тогда ты ушел? – спросил Иван Иванович.

– А как же ты? – удивился волк. – Разве я тебе не нужен?

Иван Иванович промолчал.

– Извини, – сказал волк, – я понимаю… Просто боюсь, что это неправильный выбор.

– Неизвестное пугает, – улыбнулся Иван Иванович. —К тому же, я соскучился по полетам. Так и крыльям недолго отсохнуть.

– Ну да, – кивнул волк, – а я высоты боюсь.

– Увидимся, – Иван Иванович погладил волка и расправил затекшие крылья.

– Если я когда-нибудь захочу снова идти с тобой, ты не прогонишь? – спросил волк.

– Ты знаешь, что нет.

Волк постоял немного, глядя, как крылья уносят Ивана Ивановича к новому городу, потом встряхнулся и побежал в лес. Ему было легко и немного грустно.

Иван Иванович летел навстречу неизвестному и почти не боялся. Привык.

11

Иван Иванович шел по степи, увлекаемый шаловливым перекати-поле. Изредка попадались низенькие деревья и одинокие, меланхолично жующие коровы. Иван Иванович присел на жесткую сухую траву и закурил, глядя на собирающиеся у горизонта облака.

– Будет гроза, – донеслось из-за дерева.

– Может быть, – ответил Иван Иванович.

– Угостите сигареткой пожалуйста, – попросил голос.

– Пожалуйста, – Иван Иванович достал из кармана пачку.

– Бросьте поближе. А то я выходить стесняюсь.

– Да ладно вам, – сказал Иван Иванович, – я разное видал.

– А вы в меня камнями бросаться не будете? Или еще чем похуже?

– Коровьей лепешкой? – поинтересовался Иван Иванович. – Не буду.

– Это хорошо.

Из-за дерева показались длинные острые рога, затем осторожно вылез их обладатель. Обычный мужик, только слегка заросший.

– Ну и чего тут стесняться? – спросил Иван Иванович. – Рога как рога. Вы женаты?

– Издеваетесь… – горько произнес мужик, – да кто ж за меня пойдет?

– Рога женитьбе не помеха, – усмехнулся Иван Иванович.

– Если бы к рогам имелся хвост или копыта, сошел бы за черта и жил в морских глубинах с себе подобными. А так что? Ни то ни сё. Везде чужой… И никак от них, поганых, не избавиться, никак! Отпилишь, наутро снова вырастают. Удавиться впору…

– Не надо давиться, – успокоил мужика Иван Иванович. – Раз есть рога, значит они нужны. Ничего просто так не бывает. У меня, например, крылья. Тоже, знаете ли, не совсем обычная вещь. И на спине не поспишь, зато если устали ноги, можно лететь.

– В принципе, – задумался мужик, закуривая сигарету, – рога как средство самообороны можно использовать. Если что, могу ими к стенке припереть. Живет тут на краю села девица одинокая, я у нее иногда кур ворую, с голоду чтобы не помереть, да и приятная она. Ноги сами ведут. Может, посвататься?

– Главное рогами ее сразу к стене не приперайте, – посоветовал Иван Иванович, – пусть сперва привыкнет.

– Что вы! – обиделся мужик. – Рогами только если чужой кто с нехорошим намереньем полезет. Спасибо вам за совет. Можно я в дорожку сигаретку еще возьму? До села путь не близкий.

– Не вопрос, – улыбнулся Иван Иванович. – Желаю удачи.

Мужик заложил сигарету за ухо и размашистой рысью побежал по степи.

– Как вас зовут? – крикнул ему вслед Иван Иванович. – А то неудобно, не познакомились.

– Народ Чубакаброй кличет, – через плечо кинул мужик, – а так я Федор Петрович.

– Приятно познакомиться.

Иван Иванович, устремился в самое сердце грозовой тучи.

Федор Петрович Чубакабра торопливо рвал в степи маки. Он надеялся, дождь не застанет его в пути.

Иван Иванович уговорил молнию не ударять в одиноко бегущий объект.

12

Иван Иванович остановился отдохнуть на берегу живописно заросшего кувшинками болотца. Вокруг было умиротворяюще тихо, лишь иногда сочный квак старой жабы или трепетание стрекозиных крыльев нарушали болотистый покой. Иван Иванович от нечего делать гадал на ромашке. Любит, не любит…

– Тихо ты! – услышал он скрипучий голос с кочки неподалеку. – Не любит! И не полюбит никогда…

Приглядевшись, Иван Иванович различил скукоженную фигуру болотного хмыря. В одной лапе хмырь держал сачок, другой почесывал пятку. Рожа его до глаз заросла похожей на мох бородой, череп же был абсолютно лыс и поблескивал в закатных лучах.

– Почему вы так решили? – поинтересовался Иван Иванович. – Разве меня нельзя полюбить?

– Насчет тебя не знаю, – проворчал хмырь, – а вот меня точно не полюбит.

– Значит, найдете ту, которая полюбит, – беспечно сказал Иван Иванович.

– А мне не надо, – насупился хмырь. – Мне достаточно, что каждое утро я срываю для нее свежие кувшинки и ловлю самых красивых стрекоз. Она смеется, плетет венок и отпускает стрекоз на волю. А я, затаившись в камышах, сижу, и мне хорошо. Просто от того, что она смеется… Знаешь, какой у нее смех? Как первый подснежник, как летящий пух одуванчика. А хвост! Каждая чешуйка ярче блеска солнечного луча в капле росы. Эх… А я…

Хмырь встал во весь свой небольшой рост и пригладил бороду. В изумрудных глазах сверкнули слезы.

– Нормальный мужик, я считаю, – пожал плечами Иван Иванович.

– Не пара я ей, – вздохнул хмырь. – Она самая красивая русалка на свете, ну как я ей о своих чувствах скажу? Ей, небось, морского царя подавай. На смех только поднимет…

– А вы пробовали? – спросил Иван Иванович.

– Ты что! – замахал на него хмырь. – Я заговорить с ней боюсь. Каждый раз, как вижу, язык отсыхает начисто. Да и не замечает она меня. Маскироваться хорошо умею.

– Слишком много вы за нее думаете, – сказал Иван Иванович. – А она тем временем, может, от любопытства изнывает. Кто дарит каждое утро цветы и стрекоз?

– Да ладно… – недоверчиво склонил голову хмырь.

– Будете дальше маскироваться, так и не узнаете.

– А была, не была! – воскликнул после недолгого раздумья хмырь. – Пойду прямо сейчас и все как на духу выложу! Только хлебну для храбрости. У тебя, кстати нет? Чего-нибудь покрепче…

– Есть, – Иван Иванович протянул хмырю фляжку, – только не увлекайся, иначе все дело испортишь.

– Ага, ага, – Хмырь присосался к фляжке, потом пригладил лысину и нырнул в болото.

Иван Иванович догадал на ромашке, вышло, что любит. Потом поднялся и пошел вперед, к горизонту.

На берегу прозрачной речки, любуясь звездами, сидели болотный хмырь и самая прекрасная на свете русалка. В лунном свете переливались серебром чешуйки хвоста и сверкала, словно отполированная, лысина. Стрекотали цикады.

13

Иван Иванович шел вдоль стоящих рядами деревянных заброшенных домов и думал о сиюминутной реальности всего сущего.

В одном из ветхих окон мелькнул свет.

– Любопытно, – пробормотал Иван Иванович. – Если допустить, что реально лишь то, что я вижу и сознаю, что вижу, то эта реальность ни для кого, кроме меня не существует. Или для зажегшего свет в окне реален лишь мир, освещенный внутри этого самого окна, а меня и всего остального нет.

– Хреновый из тебя филосов, – вторгся в запутавшиеся мысли звонкий детский голос.

Иван Иванович остановился и огляделся по сторонам. Из—за щербатого забора высунулась вихрастая рыжая голова мальчишки лет десяти. Он показал Ивану Ивановичу неприличный жест и засмеялся, обнажая редкие неровные хищные зубы.

– Здравствуй, Атом, – поприветствовал его Иван Иванович.

– Адам, – поморщился пацан. – Ударение на первую букву, сколько можно повторять.

– Я слышал, ты уже давно того… В ледяных лабиринтах отдыхаешь.

– Доска почета меня никогда не привлекала, – ухмыльнулся Адам. – Равно как и Великий Понт.

– Великий Понт? – заинтересовался Иван Иванович, прикуривая найденный в кармане джойнт. – Это типа Великой Нереальной Реальности что ли?

– Это типа твоей фляжки в кармане, косяка недобитого и крылышек за спиной, – ответил Адам.

– Понял, – кивнул Иван Иванович. – Хотя странно слышать подобное от человека, с похмельных глаз сровнявшего с землей парочку подконтрольных миров.

– Всего лишь веха в постижении природы Великого Понта, – пожал плечами ничуть не смутившийся Адам. – Где твои манеры, Ваня?

– Извини, – Иван Иванович протянул джойнт пацану. – Просто последний раз, когда мы виделись, убеленный сединами дедушка рассказывал о Внутренней Свободе. У меня небольшой когнитивный диссонанс.

– Дедушке можно, а мальчику нельзя? – Адам глубоко затянулся, его рыжие брови взлетели на веснушчатый лоб.

– Дедушку слушаешь из уважения к сединам и опыту, а мальчишку хочется щелкнуть по носу, утереть сопли и дать конфету.

Иван Иванович сел по-турецки на прохладную апрельскую землю и скрутил фляжке крышку.

– Великий Понт, – понимающе кивнул Адам. – Думаешь, послушал дедушку и обрел эту самую Внутреннюю Свободу? Как там у вас? Спать, где придется, пить, что найдется. Могу иметь, но не владеть. Что еще?

– Не важно быть, умей прослыть, – подсказал Иван Иванович.

– Не в тему, но пойдет, – согласился пацан. – Вань, неужели ты думаешь, что можешь оставить после себя что-либо? Да любого обывателя будут помнить дольше, чем тебя! Череда потомков будет стирать с его фотографии пыль и вспоминать, каким он был. Вернее, каким не был. Он станет легендой. А ты никогда.

– Так мне и не надо.

– Дело не в том, надо тебе или не надо, – вздохнул Адам. – Ты, я, обыватель этот, родственники его, рамочка, пыль и фотография – одни и те же стороны Великого Понта. И за его рамки не выйти. Ни Мученику, ни Путешественнику, ни Страдальцу, ни Человеку, никому.

Иван Иванович почувствовал, как за спиной возмутились крылья.

– Поэтому ты спрятался в собственном детстве, Атом? Если сейчас из дверей любого дома появятся твои любящие родители, я не удивлюсь. Ведь ты был их Великим Понтом.

– Адам, – устало бросил рыжий. – С ударением на первую букву. Не делай вид, будто не можешь запомнить.

– Всего лишь набор букв в случайном порядке, – усмехнулся Иван Иванович, расправляя крылья. – Такое же, как Великий Понт.

– Я забыл, насколько мало ты еще живешь на свете, Ваня.

– А я помню, – ответил Иван Иванович. – И не хочу забывать.

– Мальчишка… – пробормотал вслед улетающему Ивану Ивановичу Адам.

– На себя посмотри, – салютнул из облаков Иван Иванович.

Сиюминутная реальность всего сущего улыбалась нежно.

14

Иван Иванович сидел на обочине дороги и сплетал между собой острые стебли высокой травы, в изобили росшей вокруг.

– Какая необычная техника, – похвалил кто-то.

Иван Иванович оторвался от работы и с любопытством взглянул на говорившего. Перед ним стоял невысокий бородач в бомжеватом с чужого плеча пальто и улыбкой на лице. В стеклах его круглых очков отражался ускользающий день.

– Вы первый человек, который не спросил, что это я делаю и не заявил, что лапти ТАК не плетут.

– Странные люди, – пожал плечами бородач. – Плетет лапти и плетет, как хочет, никому не мешает. Чего тут непонятного?

– Вот и я о том же, – кивнул Иван Иванович, доставая фляжку.

– Согласен, – бородач пошарил в карманах пальто, извлек на свет солидную бутылку с мутным содержимым и два складных пластмассовых стаканчика. —Обменяемся мнениями?

– Пожалуй, – плеснул в один стакан из фляжки Иван Иванович.

Бородач сделал то же самое.

– Твою мать! – закашлялся Иван Иванович. – На вкус как электрический разряд.

– Хммм, – бородач одним махом осушил стакан. – Настойка подорожника? Не слишком крепкая, но освежает.

Иван Иванович скрутил джойнт и некоторое время они с бородачом молча курили.

– Значит это и есть загробная жизнь? – нарушил молчание бородач.

– Курить и выпивать на дорожной обочине с незнакомыми людьми? – уточнил Иван Иванович.

– Не совсем… То есть… – замялся бородач. – Знаете, я ходил по канату. В цирке работал бродячем. Поспорил с приятелем, что смогу пройти по высоковольтному проводу в дождь, без зонтика и страховки, задевая головой тучи. Почти прошел.