Гонитель

Находился я в сыром, совершенно пустом подвальном помещении. Напротив – стальная дверь. С потолка свисают цепи с кандалами, в которых прочно закреплены мои истерзанные руки. Из одежды на мне – лишь изодранная футболка да трусы. И на том спасибо…

– Привет, соня! Заснул на первом свидании – ни одна девушка такое не простит! – елейным голосом протянула начальница, заметив, что я пришел в себя. – Но мы с Димой, пожалуй, помилуем тебя, если скажешь, где прячешь артефакты и на кого работаешь.

– А если не начнешь говорить, – басом добавил Дмитрий Михайлович, доставая из внутреннего кармана нож-бабочку, – я помогу, можешь быть уверен.

– Стойте! – возопил я не своим голосом. – Погодите! Я уже готов говорить! Уберите нож, пожалуйста…

Дмитрий с сомнением посмотрел на Лену, потом на меня, но нож не убрал. Лишь произнес коротко:

– Говори.

Я постарался собраться с мыслями и преодолеть страх, чтобы вести конструктивную беседу.

– Вы что тут, с ума посходили все?! Оккультисты хреновы, сатанисты недоделанные! Вы чего невинных людей к потолку подвешиваете и холодным оружием угрожаете?! Что за чушь несете? Какие артефакты? Что за орден такой? Прежде чем резать на куски, будьте добры объяснить, что здесь вообще происходит и какого черта вы извращаетесь тут со мной?!

На несколько секунд повисла тишина, и только эхо моего голоса отражалось от бетонных стен. После чего Елена залилась звонким смехом, а Дмитрий, в мгновение ока преодолев разделявшие нас метры, полоснул мне ножом по груди, а затем сразу же последовал удар рукой по лицу наотмашь.

– Ты явно не понял, что от тебя требуется, щенок! – взревел мой недавний начальник.

Замахнулся было для следующего удара, но тут всех нас накрыл жуткий грохот. Источником шума была входная дверь. Складывалось ощущение, что в нее шибанули тараном, причем нехилым, так как верхняя петля тут же слетела. А спустя несколько секунд последовал и второй удар – с диким скрежетом и шумом стальная дверь вылетела вперед, сбив с ног Дмитрия и знатно приложив его о стену. Пролетел он буквально в сантиметре от меня – так что, можно сказать, пронесло.

И вошел зверь. Тот самый, что встречал меня этим утром у работы. Он отряхнулся, совсем как обычная собака, поднял ленивый взгляд на Елену Вениаминовну и с кряхтением улегся на пол, положив морду на сложенные перед собой передние лапы. Девушка, ошарашенно разглядывая собаку, неуверенно попятилась, озираясь на валявшегося без сознания Дмитрия Михайловича. И замерла, когда воцарившуюся тишину подвального помещения нарушил другой звук – свист. Он не был похож на заунывный шум ветра в незакрытом окне или в высоковольтных проводах по осени – нет, это был мелодичный свист, который мог издавать только человек. Какая-то грустная и даже красивая мелодия.

Засунув руки в карманы порванных местами джинсов, в подвал неспешным шагом спустился тот самый незнакомец, что давеча повздорил с моим начальником. Теперь на нем были еще и круглые солнцезащитные очки, а во рту – леденец на палочке. Оглядев помещение, он наклонился, чтобы погладить собаку, однако та отстранилась, фыркнув. Не смутившись, пришелец подошел к Елене Вениаминовне вплотную и улыбнулся.

– Последнее слово, погань? – произнес он спокойно, лишь брезгливо скривив рот.

– Ты кто, к черту, такой? – прошипела Елена.

Не мешкая ни секунды, он ухватил ее за голову и одним невероятно быстрым, ловким движением с силой опрокинул на бетонный пол – так, что основной удар пришелся на затылок. И вмиг распрямился как ни в чем не бывало. Девушка осталась лежать на спине с широко открытыми глазами, словно увидела что-то перед собой и не могла в это поверить. А из-под разметавшихся по полу платиновых волос растекалась лужа крови.

– Рухлядь, – словно выплюнул незнакомец.

И, перешагнув через неподвижное тело, подошел к Дмитрию, пытавшемуся выбраться из-под выбитой двери.

– А с тобой, солдатик, разговор будет более обстоятельный, – уже с заметным интересом произнес очкастый. Небрежным движением руки он отбросил дверь в сторону и наступил ногой на грудь директора.

И в этот момент всё завертелось: Дмитрий Михайлович, несмотря на внушительные габариты, молниеносно схватил незнакомца за ногу, выкрутил ее против часовой стрелки, вынуждая того оступиться, а сам тут же одним прыжком вскочил на ноги – такое я видел только в фильмах с Брюсом Ли и в «Матрице». Пока очкарик возвращал себе равновесие, мой бывший шеф налетел на него с ножом. Его движения были точны, непредсказуемы и быстры настолько, что мне он виделся как размытое пятно. Хотя тут, быть может, и «Вдова Клико» виновата. А незнакомец, не будь дураком, играючи уклонялся от всех выпадов и наскоков противника, спрятав руки за спиной и шаг за шагом отходя назад. И в миг, когда Дмитрий Михайлович поравнялся с собакой, та недовольно рявкнула – да так громко, что уши заложило. Очкарик, заметив, что оппонент на долю секунды замешкался, тут же провел мощнейший апперкот в челюсть – директор аж в воздух подлетел – и одним слитным движением завершил немудреную комбинацию ударом ноги с разворота, впечатывая страдальца в стену. Без проволочек подошел к стекающему на пол телу и, взяв мужчину за волосы, несколько раз с силой ударил головой о твердую поверхность, отчего на бетоне остались кровавые пятна с остатками волос и еще чего-то белесого (о происхождении этого последнего и думать не хотелось).

А я спокойно себе висел, наблюдал. Бывают в жизни ситуации настолько абсурдные или невероятные, что просто не воспринимаются как реальные: переливающееся небесными всполохами северное сияние, величественная громада горной вершины пред взором альпиниста, честные выборы; но я никогда не видел ничего из вышеперечисленного, а потому для философской отрешенности мне хватило и представшей перед глазами картины.

Незнакомец, по-прежнему не обращая на меня никакого внимания, подобрал с пола ножик-бабочку и, деловито насвистывая уже знакомую мелодию, принялся раздевать Дмитрия Михайловича. Потом вынул из внутреннего кармана куртки стеклянную колбу. Оголив лишенного чувств директора по пояс, он сделал надрез у него на запястье и подставил склянку под забившую струйку крови. Затем достал из другого кармана кисточку и, обмакивая ее в собранную багровую жидкость, принялся рисовать замысловатые фигуры и линии на полу вокруг тела. Спустя несколько минут художественной практики он приступил к повторному воспроизведению символов – на сей раз ножом на груди жертвы, бормоча при этом себе под нос что-то нечленораздельное. А через минуту положил раскрытую ладонь в центр рисунка на теле. И в миг, когда я уже смог позволить себе заскучать, началось невероятное: директор, словно связанный по рукам и ногам, принялся извиваться и корчиться в пароксизмах, изо рта полезла пена, а кожа покраснела и задымилась. Дым пошел и от очкарика, хотя тот и не двигался, лишь сильнее прижимал руку к груди трепыхающегося мужика.

А спустя секунд десять-пятнадцать всё закончилось, неожиданно и безрадостно. Очкастый поднялся на ноги, чуть пошатнулся, поправил воротник куртки и подошел ко мне. Ленивым движением оборвал державшие меня цепи, опустил очки на кончик носа и собирался что-то сказать, но тут же был сбит с ног: стремительной фурией на него бросилась Елена Вениаминовна. Инерцией от прыжка повалив незнакомца на пол, она молча принялась полосовать его ножом почем зря, при этом раза три-четыре (насколько я смог разглядеть) загнала «бабочку» под ребра. Пес, выискивавший блох у себя в шерсти, вдруг встрепенулся, взмахнул хвостом, подскочил к Елене и, схватив зубами за ступню, с силой швырнул девушку о стену – видимо, они с очкариком ходили в одну и ту же школу единоборств. И приземлилась бедняга прямо рядом со мной – никогда не подумал бы, что увижу роскошную Елену Вениаминовну в таком виде и так близко: спутанные и слипшиеся от крови волосы, разорванная в самых неожиданных местах одежда, лицо в кровоподтеках.

Неуемный незнакомец тем временем вновь поднялся на ноги, неожиданно ловко – и это с сочащейся из ран кровью – подскочил к нам и обнял Елену, встав на одно колено. Склонил голову, сильнее прижал девушку к себе и пробормотал несколько неразличимых фраз. Затем положил руку на макушку начальницы, и их тела синхронно забились в конвульсиях. Кожа у обоих покраснела, задымилась, а Лена вдруг с усилием повернула голову ко мне – и из ее налитых кровью глаз на меня уставились два вертикальных красных зрачка. Не на шутку струхнув, я попытался отползти, но она, из последних сил рванувшись из крепкой хватки незнакомца, схватила мою руку. Меня затрясло, замутило… А перед тем, как второй раз за день потерять сознание, подумалось, что мы, наверное, смотримся довольно комично: дымимся и трясемся, лежа на полу, словно компания пьяных мужиков, выбежавших из сельской бани на мороз. А еще – почему-то сильно захотелось курить…

***

Высокая стройная девушка с темно-каштановыми волосами, собранными в «конский хвост», стояла за барной стойкой. По сотому разу протирая бокалы, она то и дело поглядывала в работающий телевизор, примостившийся в углу над полкой с алкоголем. Иногда, на мгновение, словно боясь быть замеченной, она замирала, останавливая взгляд на входной или задней двери. И тихонько напевала мотив какой-то грустной и мелодичной песни.

Так шли часы: телевизор чуть слышно бормотал что-то, девушка снимала стулья со столов, методично очищала мебель от налипшей жвачки, расставляла солонки и перечницы, подметала пол. Иногда, заскучав, она принималась делать зарядку – разминка, несколько подходов отжиманий на пальцах, приседания. Затем некоторое время сидела в позе лотоса, глубоко и размеренно дыша, пока вновь не возвращалась к протирке бокалов.

Она была вынуждена чем-то себя занять. Ведь сегодня, спустя каких-то пару дней после последнего изгнания, он снова пошел на дело. Несмотря на уговоры и веские доводы. Она знала, что он не отреагирует на них, – таков уж у него характер – но ничего не могла с собой поделать. Смена сегодня была не ее, но она договорилась с Карлосом. Приходить за полдня до начала смены тоже было излишне: она оставалась почти уверена, что он не вернется раньше полуночи, даже если всё пойдет по плану – а подобное, с его-то методами, случается не так уж часто. С другой стороны – мало ли, вдруг все-таки управится пораньше, такое ведь тоже бывало. Тем более в этот раз с ним Шкет, а тот, хоть и своенравен подобно уличному коту, всё же знает свое дело не хуже остальных. Конечно, всё это – лишь рассуждения и домыслы, но что ей еще остается?

И только поздним вечером, когда солнечный свет из крошечного окошка под потолком сменился алым мельтешением неоновой вывески, она услышала условный стук в заднюю дверь – два коротких, два длинных, три коротких. Пришел!

Скрипя подошвами кроссовок о дубовый паркет, она за пару вздохов добежала до двери, чтобы отодвинуть засов.

– Маришка! Быстрее! – раздался требовательный голос снаружи. – Посылку вам принес. Только я вам ее не отдам – потому что у вас документов нету, – копируя интонацию почтальона Печкина, Наставник сначала просунул голову в приоткрывшийся проем, осмотрелся и, резко толкнув дверь ногой, влетел внутрь.

Рубашка порвана в нескольких местах и пропитана кровью, линзы в очках треснуты, а на руках чуть заметно трясется парень без чувств, в одних трусах и грязной окровавленной майке. Шкет, как и всегда, вальяжно зашел после – осмотрелся и вильнул хвостом, увидев Маришку. Ничуть не суетясь, пес закрыл дверь, слегка бортонув ее всем телом, и пошел к своему месту – постеленной у барной стойки перине.

А вот девушка, напротив, вертелась вокруг мужчины и заваливала его вопросами:

– Что случилось, Наставник? Кто этот трясущийся доходяга? И кто вас так отделал? Со Шкетом всё хорошо? Мне показалось, он слегка помят…

– Ты лучше спускайся в подвал, постели там что-нибудь для доходяги и окажи ему срочную помощь по твоему профилю, – последние слова он произнес шепотом, глядя на Маришку поверх треснувших очков.

– По моему профилю… как же это так? Он что – как вы?

– Как я – только я один и есть, – спускаясь в подвал и укладывая парня на пол, не без гордости заявил мужчина, – а он – кровный гонитель, потомственный охотник. Только сам об этом не подозревает.

– Не может быть! С чего вы решили? И откуда он вообще взялся? – девушка включила свет, постелила на пол старый матрас и, присев на корточки, закатила на него бессознательное тело

– С того решил, милочка, что с полчаса назад он вместе со мной изгнал суккуба-служителя первой ступени. Без пентаклей и крови. Со всеми вытекающими последствиями, – сложив руки на груди, авторитетно заявил мужчина.

Девушку буквально распирало от новых вопросов, но, слыша интонацию Наставника, она не рискнула проявлять излишнее любопытство и занялась страждущим пареньком. От него исходил сильный жар, он вертел головой из стороны в сторону, беспорядочно махал руками и бормотал что-то невпопад, словно его терзали жутчайшие кошмары. Хотя, учитывая произошедшее, сомневаться не приходилось: кошмары его только начинались. Собравшись с духом, Маришка встала на колени и протянула руки вперед, одну ладонь положила парню на лоб, другую – на нижнюю часть живота и, зажмурившись, принялась вытягивать демоническую энергию, гулявшую по жилам новоявленного охотника на демонов.

Глава 3

На этот раз пробуждение и назвать таковым было сложно – настолько быстро я пришел в себя. Словно очень медленно моргнул. В точности как в свое время на лекциях по педагогической антропологии: вроде на мгновение прикрыл глаза, чтобы лучше усвоить сложную науку, а на часы глянешь – двадцать минут прошло. При этом дома в выходной день попробуешь задремать – два часа провозишься, а толку – ноль. Была, видимо, в институтских лекциях какая-то особенная, умиротворяющая атмосфера…

Так о чем это я? Очнулся, и слава богам. Вокруг – темнота, в ушах – свист ветра. Последнее, как наиболее раздражающий фактор, насторожило особенно. Огляделся по сторонам, посмотрел вверх – та же непроглядная темень. А потом, нервно сглотнув, обратил взор вниз и горько пожалел, ибо увидел там плохо различимое светлое пятно, неуклонно увеличивающееся в размерах, а значит – приближающееся ко мне, что могло означать только одно: я падаю.

Внутри всё похолодело, сердце бешено забилось, а я впал в ступор. Пытаясь бороться с чувством обреченности, принялся соображать, что за катавасия приключилась, – во-первых, уже по традиции, надо вспомнить последнее, что происходило перед отключкой. В голове тут же вспыхнули вертикальные красные зрачки Елены, а остальные события, прицепившись к этому образу вагонами скоростного поезда, тут же примчались на станцию «Воспоминания». Подвал, кровь, собака-монстр, с ней очкарик-чудак и внеочередная планерка с начальством. Похоже на бред, но – что есть, то есть. Ах да, теперь еще и непонятно откуда взявшееся падение. Ну да ничего, разберемся. В конце концов, я почти уверен, что это всего лишь сон, ведь не мог я оказаться на столь большой высоте, буквально минуту назад находившись в подвале. Стоило этой мысли укрепиться в сознании, как я с силой брякнулся обо что-то твердое и холодное. Но, судя по боли в груди и спине, – живой! А значит, это действительно сон. Ну, или что-то похожее – кто знает, какие последствия меня еще могут ожидать после «Вдовы Клико».

Оглядевшись, запутался пуще прежнего: насколько позволяли судить мои скромные познания в архитектуре, я оказался в традиционной русской избе. Чистенькой такой, ухоженной. Внушительная кирпичная печь, деревянная скамья под окном, в углу на полке – иконы. И множество деталей, делающих картину правдоподобной, ничуть не похожей на сон: над печкой висят букетики малознакомых, но пахучих трав, на полу валяются испачканные в золе ухват и кочерга, а возле входа стоят калоши и лапти – пыльные, разношенные. На печи, словно выжженный, красуется какой-то знак, напоминающий букву «р», но угловатый и очень уж коряво нарисованный…

На низеньком табурете рядом с иконами, ссутулившись, сидела девушка. В традиционном сарафане, с заплетенной косой русых волос. Я попытался привстать, дабы оглядеться и завести непринужденную беседу с незнакомкой, но понял, что отползти к стенке и сесть, откинувшись всем телом, – вот пока самое большее, на что я способен. Всё же боль в груди и спине была нешуточной. Но, к моему счастью, инициативу проявлять не пришлось: девушка грациозно поднялась и медленно, словно балерина в музыкальной шкатулке, повернулась ко мне. Здравствуйте, приехали: Елена Вениаминовна! Сомнений в том, что это она, – никаких. Волосы другого цвета, сама чуть моложе, но голубые глаза, сверкающие льдинками, и родинка на правой щеке – приметы неоспоримые. Я сильнее вжался в стену.

– Эк вы нарядились, Елена Вениаминовна, – нервно пробормотал я. – Не фанат я подобных переодеваний. У меня и опыта, признаться честно, особого нет, и вся эта славянская тематика – не по мне. Дитя девяностых, что вы хотите! Мне женщину-кошку подавай или Лару Крофт…

– Жаль, что лишь в смертельный миг могу снова ощутить себя прежней… – поправив пояс на сарафане, молвила Лена. – И оттого еще унизительнее быть обреченной на вечные муки из-за такого, как ты.

Брезгливо сжав губы, Елена Вениаминовна снова отвернулась.

– Ну, знаете ли… – начал было я, но, посмотрев на себя, замолчал. Державшаяся на честном слове окровавленная майка, бывшие когда-то белыми трусы и дряблое тело, не отягощенное физическими нагрузками, – картина, по правде говоря, не впечатляющая. Но обидно же всё равно!

– Каждый демон когда-то был человеком. И у каждого человека наступал в жизни момент, когда он ломался – терял собственное «я». И в каком-то смысле обретал новое. Так было и со мной, – снова сев на табурет и уставившись в непроглядную тьму за окном, говорила девушка. – Когда это случилось – никто сейчас и не вспомнит. Вроде бы во времена НЭПа? Меня уже давно следовало выдать замуж, но я противилась. Хотела уехать с хутора, начать новую жизнь. Но папенька был против. Ссорились мы с ним немало. Попробуй объяснить мужчине, рожденному при царе, что у девушки могут быть свои желания, – с горькой усмешкой рассказывала Лена. – Но я пыталась. Порол он меня частенько, как сейчас помню те вымоченные ивовые прутья. А матерь лишь охала да головой качала: сплошная дурь у дочки на уме, откуда только? Они и не подозревали, как я ненавижу их и всю эту деревню. Думали, что выбьют из меня эти глупости. Но ошибались! – голова ее чуть затряслась, и она зажала рот ладонью, словно сдерживая смех. – Однажды папенька пошел в гости к председателю колхоза – тучному борову с куцыми усиками. И взял меня с собой. Они долго пили самогонку, жрали как свиньи и смеялись на весь хутор. Вечером он оставил нас с усатым наедине. Сказал – тот свататься будет. И он сватался. Весь вечер и половину ночи. А потом, – на этих словах Елена часто задышала, – прорыдав до утра, я почувствовала, как во мне что-то сломалось. С первыми проблесками рассвета мне почудилось, что в жизни ничто более не имеет значения, кроме одного моего желания. И желание это было – месть. Наутро я сбежала, а на хуторе обнаружились трупы председателя колхоза и моих родителей. А я начала новую жизнь. С новыми силами! – девушка неожиданно вскочила, наклонилась и отворила невесть откуда взявшуюся крышку погреба. – И ты такой же! Как они! Думал, что можешь остановить меня!

Поначалу хотелось возразить – быть может, даже разразиться гневной тирадой – но отчего-то напала непреодолимая апатия, да и сама мысль противоречить безупречно красивой девушке со столь трагичной судьбой показалась кощунственной.

А Елена взяла меня за волосы и потащила к зияющему чернотой погребу, откуда несло сыростью и холодом. Сил сопротивляться не было, боль в груди нарастала, а руки и ноги повисли плетьми. Да и паники я не ощущал. В конце концов – молодая и красивая девушка прямо-таки силой тащит меня в темное уединенное местечко. Какой мужчина будет сопротивляться? А то, что за волосы, – так у всех свои предпочтения, я ведь завсегда открыт экспериментам.

Мои вязкие, тягучие мысли были прерваны странным дребезжанием. Подняв взгляд, я увидел в окне избы прелестное лицо незнакомой девушки с огромными зелеными глазищами и темно-каштановыми волосами, стянутыми в «конский хвост». Она отчаянно колотила в окно избы, многозначительно приподнимала брови – и то стучала кулаком себе по лбу, то крутила пальцем у виска, намекая на чью-то умственную несостоятельность. Я вопросительно глянул на нее и, слегка кивнув, показал пальцем на себя, как бы спрашивая: «Ты, случаем, не намекаешь, что я тупой?», – на что получил три утвердительных кивка подряд. Потом начались настоящие шарады: она на пальцах показывала, как кто-то откуда-то уходит, и после этого – большой палец вверх. Я выдавил протяжное «а-а-а-а», поняв в конце концов, что она хочет сказать: мне надо уйти из избы, и всё станет хорошо. Видимо, так!

И тут меня как молнией поразило. А чего это я? Не обращая внимания на боль в груди и слабость, я поднялся на ноги с грацией новорожденного жеребенка и с силой оттолкнул Лену. Девушка, не ожидавшая подобного взбрыка, сама угодила в погреб – и подозрительно долго кричала, падая вниз. Думается мне, ничего хорошего ее там не ждет. Промелькнула мысль подойти к провалу, проверить – как там она? Но, всё же справившись с наваждением, я поспешно шагнул к входной двери, напоследок еще раз взглянув в сторону окна: там по-прежнему стояла зеленоглазая – смотрела на меня с осуждением, а потом и вовсе скорчила раздраженную гримасу. Иду уже, иду! Толкнул скрипучую дверь и почти бесстрашно сделал шаг в кромешную тьму.

И снова очнулся! Воздух сперт, дышать тяжело, колотит озноб. В тусклом освещении вижу вездесущего незнакомца в треснутых очках и усталое лицо девушки с зелеными глазами. Вблизи она показалась еще милее, чем в видении: чуточку вздернутый аккуратный носик, россыпь едва заметных веснушек на лице. Смотрела она на меня с точно таким же осуждением, как только что во сне. Но теперь-то я уверен в реальности происходящего. На шестьдесят, а то и все шестьдесят пять процентов!

– Долго еще валяться планируешь, болезный? – поинтересовался незнакомец, скользнув по мне взглядом, и тут же обратился к девушке: – Маришка, помоги доходяге подняться. И срам прикрой ему, будь добра. Раздет он, а стыдно-то мне…

– Сейчас принесу, – покладисто ответила девушка, – в корзине для грязной одежды вроде было что-то из Карлосовых вещей. У него, правда, размерчик поболее будет, – она скептически оглядела меня, – но на безрыбье, как говорится…

– Полностью согласен – стыд и срам! В наше время молодежь себе такого не позволяла, – я приподнялся, поборол тут же начавшееся головокружение, но сумел остаться в положении сидя. – Премного польщен вниманием уважаемых господ к моей персоне. Но не могли бы вы объяснить ситуацию более предметно? – с трудом сдерживая рвущиеся с языка менее литературные слова, едко спросил я.

– И что тебя интересует? – очкарик принялся шуршать фантиком от появившегося у него в руке леденца «чупа-чупс».

– С каким вкусом карамелька? – устало спросил я.

– Клубничка. Со сливками. Любимая! Только пить после нее хочется – в засаде не очень удобно, если ты понимаешь, о чем я, – подмигнул ценитель сладкого.

– Ага. Спасибо, исчерпывающе. Ну и еще, так, в качестве бонуса, хотелось бы узнать: где я нахожусь, как сюда попал, что произошло в подвале и кто вы, к чертям, такие?

– Как-то странно ты спрашиваешь – в обратном порядке. Мне отвечать так же? С конца? Или соблюдать хронологическую последовательность? От первого лица? Сухо и по факту или с сальными подробностями? – сняв наконец очки и сев напротив меня на турецкий манер, продолжал издеваться мужчина.

– Хорошо, прошу прощения за невежливость, – кивнул я в знак раскаяния. – Признаю, что последний вопрос прозвучал грубовато. В принципе, мне многое и так понятно, но учитывая мою недавнюю бессознательность – вы можете быть в курсе некоторых деталей…

– Да, спал ты крепко. Даже Маришка достучалась до тебя с трудом – а она, поверь, пробуждала и не таких, – в голосе собеседника послышались нотки гордости.

– И ей я тоже благодарен, хотя и не очень понимаю за что. Но не могли бы мы вернуться к моим вопросам?

– Ах да, конечно. Мне с самого начала рассказывать?

– Да. С того самого начала, где появляюсь я, – приняв в расчет скверный характер рассказчика, уточнил я на всякий случай.

– Хорошо, – откашлявшись, он положил карамельку за щеку и продолжил, чуть коверкая звуки: – Третьего августа две тысячи двадцать первого года, около шести утра, Шкет вышел на традиционный утренний моцион…

– Шкет? Моцион? А при чем тут я? Можно как-то ближе к делу?! – я понемногу начинал закипать.

– Нет, ну я так не буду, – опустив голову, незнакомец отвернулся и принялся откусывать от карамельки кусочки.

– Извинись перед ним сейчас же, – вытаращив глазищи, зашипела Маришка, вдруг оказавшаяся рядом со мной с какой-то одеждой в руках. – Он не станет продолжать, пока не извинишься.