Ивана Купала

4.

Толстый рыжий кот растянулся на кресле, по-хозяйски наблюдая за Кирой. Она, растянувшись на полу, выгребала его импровизированный туалет в углу за диваном, блокированном тумбой с телевизором.

– Мы же из-под Пскова были, Кирочка. Когда немцы стали наступать, нас мама к тётке отправила в Ленинградскую область. Я даже не помню маму. Мне сестра была за маму. Она после войны хорошо вышла замуж, удачно, за инженера, в Москву переехала, деток нарожала. Верочка у нас всегда была умницей, первой красавицей, техникум окончила, бухгалтером в военторге работала, все дефицитные товары у неё были. Ты себе не представляешь, какие чулки она мне на 8 марта дарила… Всегда о нас заботилась. За маму была… Феденька, иди ко мне, иди ко мне, мальчик.

Кот не шелохнулся.

– А мы с Надей в Ленинграде остались. Всё-таки культурная столица. Тяжело, конечно, было… Я-то школу не закончила, не моё это. Это Верочка была умница, а я так, обычная. Ну ничего, жизнь тоже сложилась. В дворничихи устроилась. У нас двор был, ты не представляешь, какой двор! Интеллигентный. Я Костю Райкина гоняла, ох сорванец! Знаешь Костю Райкина?

– Знаю, Любовь Васильевна. Слышала, – сказала Кира, вылезая из-под тумбы.

Она знала этот рассказ наизусть. Он повторялся каждый раз, когда Кира проводила у подопечной уборку, главной целью которой было уничтожение следов жизнедеятельности рыжего Фёдора.

Любовь Васильевна оставалась бодрой для своих 90 лет, но глаза и нос давно её подводили – она напрочь не видела и не чувствовала тех мелких деталей, которые оставлял кот по всей жилплощади.

– Интеллигентный двор. Очень культурно жили. Я таких людей знала! Дай бог тебе с такими людьми повстречаться. Хорошо, конечно, жили. Скромно, но хорошо, по-доброму. Нам с Федей комнатку выделили в подвале. Небольшая, но уютная. Всё рядом. Я тебе рассказывала про Федю?

– Нет, Любовь Васильевна, – соврала Кира.

Бывшего тракториста из Тверской области, бойца Красной армии, а в мирной ленинградской жизни водителя троллейбуса Федю Любовь Васильевна увела у своей средней сестры Надежды, после чего они не общались больше 40 лет, пока не помирились на похоронах старшей сестры Веры.

– Фёдор мой красавец был. Очень красивый мужчина. Сколько женщин на него западало, не передать, а он не такой, не гулящий был. Пить пил. Бывало, бил. Но по бабам ни-ни, никогда. Душа в душу жили. Дай бог тебе такого мужчину, Кирочка.

Кира пропустила пожелание мимо ушей.

– Я когда забеременела, он меня поддержал. Нам дети не нужны были… В деревню что ли? К говну? Нет, Кирочка, мы культурно жили, интеллигенция, от ЖЭКа контрамарки то в театр, то в музеи, на выставки, а то и на концерты. Дефицит. Деревенские в Ленинград по партийным путёвкам, и это ещё заработать надо, а мы свои, ленинградцы. У меня двойня была. Куда мне их?

Рыжий Фёдор соскочил с кресла и, не обращая внимания на хозяйку, покинул комнату.

– Выселили бы нас с Федей. Комнату-то мне ЖЭК дал, а у Феди от парка общежитие на окраине. Это мне потом квартиру дали, почти перед самой пенсией, уже в 81-ом. Тоже наш ЖЭК. 30 лет на очереди стояли. Я уже тогда в котельной работала. Федя недолго здесь пожил, но и то хорошо: своя жилплощадь, с отдельной кухонкой и уборной, всё как у людей. Хорошо жили.

Любовь Васильевна, когда уходила в воспоминания, начинала путаться. Из ленинградской, точнее уже петербургской квартиры, её перевёз в Москву ещё 20 лет назад племянник, младший сын Веры. Он и оплачивал Кире дополнительные услуги по уборке, не входившие в её основные обязанности.

– Ты, Кирочка, лучше предохраняйся. Не знаю, как у вас сейчас у молодёжи с этим, но ты девочка умная, будь аккуратней.

– Любовь Васильевна, у меня дочке уже 10 лет.

– Ах да, деточка, я и забыла. Совсем старая стала.

Кира навещала блокадницу от благотворительного фонда, взявшего во времена пандемии под опеку социально незащищенных жителей района, в первую очередь, ветеранов. Всё, что формально требовалось, раз в неделю помогать с оплатой счетов, поликлиникой, другими бытовыми мелочами, с которыми одиноким старикам всё сложнее справляться.

В свой первый визит Кира чуть не задохнулась, вдохнув с порога насыщенного кошачьего аромата. Но по неизвестным причинам сам источник запаха принял её как родную. Это было исключением из правила. В стандартных условиях рыжий хозяин встречал гостей шипением и когтями. Даже племянник Любови Васильевны был для кота кем-то средним между потенциальным вредителем и лютым врагом.

Для полноты картины остаётся подтвердить, что Фёдором это упитанное и избалованное существо звали в честь усопшего мужа блокадницы. К счастью, она никогда не утверждала (как минимум вслух), что кот являлся его реинкарнацией.

– Кирочка, ты не видела, где билет в Станиславского? Тут в вазочке лежал вроде…

– В серванте на верхней полке, Любовь Васильевна.

– Точно-точно. Это собес даёт. Мы с соседкой договорились поехать вместе. Далековато, конечно, но она помоложе меня… Может, и Витя подвезёт, не знаю, не ответил пока. Он занятой совсем, не до тётки ему.

Кира проигнорировала намёк и не предложила помощь. На вечерние прогулки по театрам времени у неё не было.

– Знаешь, я думала, умру. Еле добрела до дома. Федя на смене был. Иду, а кровь течёт. А в больницу нельзя. Посадить могли. Три дня в горячке пролежала, гноем исходила, а врача не звала. Думала, пусть лучше умру, но Федю не подведу. Ничего, выкарабкалась. Крепкая была. В деревне родилась, войну ребёнком прошла, а тут ерунду пережить – пережила, конечно. Детей, правда, больше не заимела, но мы с Фёдором и не хотели. Некуда нам детей. Федька, иди сюда, кыс-кыс-кыс…

Кот, наконец, соблаговолил отозваться, вернулся в комнату, с трудом прыгнул к хозяйке на диван, выбрал наиболее комфортную позу и замурлыкал.

Любовь Васильевна задремала.

Кира домыла полы, разобрала стираные вещи, собрала мусор в мешок. Уже в коридоре, надев кроссовки и пуховик, она задержалась.

– Фёдор, – тихо позвала она.

В комнате послышалось шевеление, кот грузно спрыгнул с кровати и вальяжно вышел в коридор. Кира пристально посмотрела в его жёлтые глаза.

– Слушай. Я устала убирать за тобой. У тебя есть лоток. Понял?

Животное замерло.

– Я вижу, ты меня понял. Не вынуждай.

Фёдор вышел из оцепенения и настойчиво потёрся о дверь туалета.

– Закрывает? – спросила Кира, кивнув на комнату.

Она открыла старую дверь, помудрила с верхней петлёй и, убедившись, что дверное полотно теперь не до конца входит в дверной проём, повернулась к коту.

– Теперь не будет. Ты меня понял? В лоток.

Кот мяукнул и принялся чистить лапы.

Удовлетворившись ответом, Кира вышла с мешком мусора в подъезд, закрыла своим ключом дверь и достала телефон.

Экран показывал 11:40.

Ни пропущенных, ни сообщений.

Кира перепроверила следующий адрес – недалеко, на полпути к метро.

Выбросив мусор, она пошла дальше дворами, хорошо срезая путь.

5.

– Ты слегка помятый сегодня. Тяжело переживаем смену власти?

– Очень смешно. Как дела? Как обстановка? – спросил Влад, поднявшись к своему подшефному на десятом этаже Центра.

– Да никак. Никто ничего толком не знает, на чемоданах сидим.

– На вашу работу это не влияет. Работайте как работали.

Он расстегнул пуговицу пиджака и развалился в гостевом кресле. Кабинет Влада – соседний – пустовал. Заходить туда смысла он не видел.

– Кадры молчат?

– Молчат. Все молчат. Слышали только, что начальник первым сбежал, как крыса с тонущего корабля. Кофе?

– Давай. Ио не назначали, я так понимаю?

– Маш, принеси два чёрных без сахара. Ты же без сахара?

– Да.

– Не то, что не назначали, даже подумать не успели. Вчера начальник исчез, сегодня уже новая шефиня.

– Так это баба?

– Ага.

– Неожиданно.

– Вроде любовница кого-то из Большого дома.

– Она уже здесь?

– Приехала час назад. Мои, судя по всему, её в лифте видели.

– И как?

– Говорят, ничего.

– Молодая?

– Лет 50, но хорошо сохранилась. Я не знаю, сам не видел.

– Любовница? Может, родственница?

– А кто их поймет.

– Как зовут?

– Босоркан Анна Владимировна. Я пробивал по сети, не находится такая.

– Тоже не слышал.

– А что твой человек из БД?

Влад отмахнулся.

– Не отвечает вторую неделю. Он вечно шхерится. Наверное, опять телефон поменял. Жду, когда сам объявится.

– Так что нам, собирать вещички?

– Сидите пока. Месяц я точно выбью, дальше решим. Если что, переведём временно в одну компанию, есть возможность. Успокой людей. Работаете как работали, не обращайте внимания.

– Ок, шеф. Задачи будут?

– Тебе один человечек скинет материалы, нужно посмотреть, оценить, но тихо, чтоб не привлекать внимания.

– Не вопрос.

– Максимум неделя.

– Хорошо. Сделаем. Маш, ты в Бразилию что ли за кофе летала?

Помощница, проигнорировав замечание, поставила чашки и вышла.

– Кто у тебя делал последнюю справку по приморским терминалам?

– Девочка новая, зелёная ещё, но перспективная.

– Ни хрена не перспективная. Избавься от неё. Цифры нормально подбить в Excel не способна. Если ещё раз мне такой фуфло сдашь, сам у меня на Дальний Восток вернёшься.

– Sorry, шеф. Не перепроверил, каюсь.

– Каяться у батюшки будешь, а мне чтоб без таких подстав. Совещание в главной переговорке?

– Не, в её кабинете.

Влад залпом выпил обжигающий кофе и вышел в туалет.

Опорожнив мочевой пузырь, он тщательно вымыл руки, ополоснул лицо, подтянул галстук.

Тонкий фиолетовый кусок ткани удачно сочетался со строгим тёмно-синим костюмом и лиловой рубашкой. Правда, сегодня от холодных оттенков его чересчур бледное с утра лицо выглядело болезненным. К тому же, расчёт делался на другую аудиторию. Влад снял галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, всмотрелся в отражение, немного растрепал волосы.

Теперь то, что надо.

Из зеркала на него смотрел почти Байрон. Болезненная белизна лица вытягивала образ лирического героя, крупные синие глаза с пока ещё мелкими морщинками вокруг, хорошая мужская челюсть, удачный нос, мудрая седина в чёрных волосах и, в конце концов, поджарое тело под костюмом (хорошая наследственность и тренировки) – всё то, что способно очаровать женщину в любом возрасте.

Влад, с рождения привыкший к женскому вниманию и ценивший его в известной степени, чарующе улыбнулся, тренируя свой стандартный набор приёмов.

Довольный результатом, он вышел из уборной и направился к лифтам, вверх на 12-й этаж.

В коридоре перед приёмной набился народ – заместители и начальники ключевых департаментов и управлений. Большинство этих людей он не знал не только по имени, даже в лицо.

Подошёл первый зам, протянув руку для пожатия. С ним Влад был знаком.

– Такие дела, Влад… Как сам?

– Нормально.

– Погода сегодня какая… Почти весна…

– Да.

Говорить больше было не о чем.

– Уважаемые коллеги, – остановил это бессмысленное мучение женский голос из дверей приёмной. Он показался знакомым, но чужим – точно не Ирина, секретарь бывшего шефа. – Проходите, пожалуйста.

6.

Дом был совсем новым. Часть квартир ещё не заселена. В подъезде, который Кира отыскала не без труда, стоял специфический запах стройки и ремонта.

Квартира располагалась на первом этаже. Судя по записи в графике, ветеран Афганской войны был инвалидом, передвигался в коляске.

На широкой лестнице Кира с удовлетворением отметила наличие пандуса. В новостройках это уже было нормой. В подъезд Кира вошла, набрав нужный номер на домофоне, поэтому, когда подошла к двери квартиры, та уже была приоткрыта.

– Заходите. Добрый день.

Мужчина в кресле-коляске отъехал от дверного проёма.

– Прикройте за собой, пожалуйста. Тапочки на полке возьмите. Или у вас бахилы?

– Предпочту тапочки, спасибо.

Коридор – просторный квадрат с необходимым минимумом мебели, из которого в разные стороны уходят широкие проёмы – две красивые новенькие двери под цвет ореха и две пустые арки. Выключатели и розетки по европейскому стандарту – не выше метра от пола. Удобно для колясочника.

Кира сняла пуховик, повесила на свободный крючок, переобулась, автоматически поправила волосы за уши и пошла за ветераном на кухню.

Ещё одна просторная комната в строгом холостяцком стиле с роскошным дубовым обеденным столом у окна.

– Присаживайтесь. Чаю будете?

Хозяин указал на тяжелый дубовый стул, почти что трон.

– Спасибо, не откажусь.

Пока афганец легко справлялся с подготовкой чаепития (кухня явно была обустроена специально для такого жильца), Кира достала из сумки планшет.

– Чёрный, зеленый, травяной?

– Какая трава?

– А бог его знает. В пакетиках.

– Тогда чёрный, пожалуйста. Сахара не надо.

– А у меня его нет. Сам без сахара давно. Лет 10 как отказался. Зато есть конфеты шоколадные. Без них никак не готов.

– Конфеты – это хорошо. Главное, в меру.

Она улыбнулась.

Афганец поставил стеклянные кружки на стол, чайник с чаем и коробку дорогих конфет.

– Итак, я вас слушаю, – сказал он.

– Обычное знакомство. Мне, Сергей Валерьевич, важно понять, как вы живёте, чем могу быть вам полезна. Ничего особенного, – ответила Кира.

– Понятно. Я, извиняюсь, но сразу вам скажу: вы, конечно, девушка милая, но мне помощь не нужна. Наверняка, есть люди, кому ваша помощь куда больше требуется. Я сыну так и говорил, а он ерунду придумал. Это у него от чувства вины, что не может быть рядом. Он в Штатах живёт. Давно уже. Но после аварии как девчонка стал чувствительный.

– После аварии?

Неприятие помощи у подопечного не было стандартным в её работе. Но работала она преимущественно с пожилыми одинокими людьми, которым не хватало общения и элементарной бытовой поддержки. Сергей Валерьевич оказался самым молодым в списке – согласно анкете, 61 год, а судя по квартире, не только самостоятельным, но и вполне обеспеченным человеком.

– У вас не отмечено?

Кира проигнорировала вопрос.

– Вот это, – он развел руками и крутанул коляску на 360 градусов, – у меня три года только. После Афгана контузия была, а это богатство я от пьяного дебила за рулём получил.

– Сочувствую.

– А не жалейте. Сам же этим дебилом и был. Нажрался и в дерево со всего маху. Дерево, к сожалению, ещё больше пострадало.

– Я не жалею. Я сочувствую. Это разные вещи. А вот дерево действительно жаль, – ответила Кира, поглаживая дубовую столешницу. – Вы любите дерево, я вижу. На заказ делали?

Лицо Сергея Валерьевича разгладилось.

– Сам. Я краснодеревщик. После армии занялся столярничеством. Тем и семью кормил. Только руки спасали в 90-е. Андрея сам поднял. Это сын мой. Его мать от рака умерла в 2000-ом. Он сейчас в Силиконовой долине. Жена американка, Джулия. Юлька по-нашему. Внук растёт, Сергеем назвали, в честь меня. А, может, и в честь Брина, но мне чешет, что в честь меня. Хотел меня забрать к себе сразу после аварии, но куда мне в Америку, да и ему заботы эти лишние зачем. Я и сам нормально справляюсь. Деньги есть, заработал себе на старость, да и сейчас к подработке вернулся, в новую квартиру, видишь, переехал, ко мне женщина приходит три раза в неделю – убирает и готовит. Так что, ты извини, не понимаю, зачем ещё и тебя гонять.

Перешёл на «ты». Это хорошо. Кира выждала несколько секунд, но Сергей Валерьевич, кажется, сказал всё, что был готов сказать на данный момент.

– Смотрите, как мы с вами поступим. Вы всё равно уже в моём графике до конца марта. Я буду приходить раз в неделю, можете пускать меня, можете не пускать, но я должна приходить – это моя работа, а вам придется только расписываться за мой визит.

Кира слукавила. Система работала иначе, но Сергею Валерьевичу не нужно было этого знать.

– В обычных случаях моя основная задача – социализация ветерана и при необходимости поддержка людей с ограниченными возможностями в решении элементарных бытовых вопросов. Но вы, как я вижу, действительно другой случай. Вам такая помощь не нужна. Так что предлагаю действовать дальше по обстановке: если до конца марта придём к выводу, что мои походы к вам абсолютно бесполезны, тогда я подготовлю соответствующий отчёт фонду, и мы с вами распрощаемся.

Сергей Валерьевич молчал.

– А теперь покажите мне квартиру. Для отчёта об условиях проживания.

Афганец, наконец, хлебнул чаю, поставил кружку и, ухмыльнувшись, согласился:

– Хорошо. Пошли.

Он шустро выехал в коридор, Кира пошла следом.

– Давно переехали?

– Третий месяц. Купил ещё на стадии стройки. Я раньше ближе к Садовому жил, но там сталинка, на коляске неудобно. Здесь долго ремонт делали. Безрукие попались мужики.

Кира делала отметки в планшете.

– Сын дизайнера нанял – ну чтоб и красиво, и функционально – под инвалида. А она дурёха молодая, только рисовать хорошо умеет, а с мужиками справиться не могла. Целый год возились, три бригады сменили. Видишь, специальная ванна для колясочника.

Ванная комната – просторная и полностью обустроенная под специфику жильца с ограниченными возможностями: в необходимых зонах к стенам крепятся поручни, душевая без поддона, в неё можно легко заехать на коляске, откидная скамейка, съемный смеситель на уровне плеча сидящего человека, ванна – специальная, с дверцей. На стене телефон. Красиво и функционально.

Вторая арка из коридора вела в жилую комнату. Здесь всё было почти так же лаконично, как в коридоре: минимум мебели. Вдоль одной из стен – шкаф-купе, большая деревянная кровать, на тумбочке – книга и несколько тюбиков с таблетками.

– Кровати пришлось подрезать ножки, высоковата была.

Кира машинально отметила в голове набор лекарств.

– Мастерскую тоже показывать?

– У вас мастерская?

– Ну мастерская или рабочий кабинет. Я мастерской называю.

Это была вторая комната, которая отделялась от коридора дверью.

– Кухню и комнату не стали дверьми закрывать, удобней передвигаться, а мастерскую звукоизолировали. Я, конечно, крупными формами не занимаюсь, но по мелочи иногда пилю, строгаю, под заказ и для души, а это громко бывает и грязно.

Кира никогда раньше не бывала в мастерской столяра. Стены здесь оказались покрыты грубой штукатуркой с эмульсионкой желтоватого оттенка. Поверх кое-где виднелись подтёки. В отличие от других комнат по-мужски уютной квартиры здесь ощущалась сырость. Посереди комнаты стоял тяжелый прямоугольный стол с отверстиями в столешнице, по всей видимости, верстак. На двух смежных стенах – стройные ряды инструментов. По полу разбросаны куски дерева, коряги, хаотично расставлены пластиковые банки, стружка, куски ниток. В углу – перевёрнутая навзничь табуретка с резными узорами. Творческий беспорядок?

– Да что ж такое. Опять!

Лицо Сергея Валерьевича перекосило от боли.

– Что случилось? – дёрнулась Кира. – Сердце? Какие таблетки?

– Да не, – отмахнулся афганец. – Опять это.

Он попытался проехать к верстаку, попутно подхватывая с пола деревяшки, но неловко наезжал на разбросанные мелкие преграды.

Творческий бардак в его положении оказался не настолько уместен.

– Давайте помогу.

– Ты не думай, у меня обычно всё на своих местах. Беспорядок на рабочем месте – беспорядок в голове. Не пойму… Второй раз такое.

Кира не совсем понимала, что мусор, а что часть творческого процесса, но, ориентируясь на афганца, помогла ему навести относительный порядок.

– Я бы понял, если б в окно кто залез, но стеклопакеты же. Милицию вызывал, они только руками развели. Говорят, может, я лунатик.

– А вы лунатик?

– До сих пор не был.

– Спите крепко?

– Всю ночь кошмары мучали. Только лёг, у соседей сверху новоселье что ли, крики, гам, я уж и по батарее стучал, без толку, еле уснул, всю ночь ересь какая-то снилась, задыхался, а разбудить себя не мог. У тебя такое было?

– У всех, наверное, случается.

– Как сонный паралич. Жуткая штука. Всю ночь промучился. А утром захожу в мастерскую – хаос. Полиция говорит, следов взлома нет. Я и сам вижу, что нет. Но что за ерунда? Мистика какая-то. Домовой что ли завёлся. Или точно лунатиком стал, по ночам на своих двоих хожу…

– Может, и домовой. Почему бы и нет? – Кира улыбнулась.

– И леший заодно с русалкой, ага, – засмеялся афганец.

– Ладно, Сергей Валерьевич, мне пора. Вот моя визитка, здесь мобильный, почта, в случае необходимости звоните, пишите. Я доступна 24 часа в сутки, семь дней в неделю, хотя в выходные всё-таки в крайнем случае. И ещё здесь телефоны прямой линии службы поддержки. К ним тоже можно по любым вопросам обращаться.

Он молча взял визитку, наблюдая, как Кира, вернувшись в коридор, переобувается и надевает массивный пуховик.

– Если позволите, завтра к вам забегу с утра. Я совсем забыла про подарочный пакет. Там ерунда всякая – чай, печенье, шоколад, но при первом визите положено, а я забыла.

– Да бог с ним.

– Нет, никак не могу, так положено.

– Ну хорошо. Но раньше девяти не приходи, я долго сплю.

– Договорились. До завтра.

Распрощавшись Кира вышла в подъезд, открыла записную книжку в телефоне и сделала пометку: «Дербенник». Настой его корня хорошо снимал головные боли, облегчал ревматизм, действовал как антисептик широкого спектра, отвар из травы работал как мочегонное и общеукрепляющие. Новому подопечному трава тоже не помешает.

А заодно, на всякий случай защитит.

Плакун-трава, она же дербенник иволистый, издавна заставляла плакать злых духов.

7.

Народ потянулся в кабинет.