Ивана Купала
Проходя через приёмную, Влад на секунду завис. За секретарским столом сидела нимфа. Та самая. Как минимум девушка, очень похожая на ту, из сна. Лица он не помнил, его черты размылись, но волосы – тот же цвет, та же фигурка.
Она оторвалась от блокнота, пересеклась с Владом взглядами, улыбнулась ничего не значащей улыбкой и вернулась к записям.
Внизу живота шевельнулось желание, в ушах зашумело, но он взял себя в руки, и прошёл в кабинет.
Здесь уже собралась вся толпа. Помещение преобразилось с тех пор, как Влад был здесь в последний раз: холодная серая коробка с белыми жалюзи, металлическими стеллажами и креслами на колёсиках превратилась в тёплую кремовую комнату с яркими абстракциями на стенах. Присаживаться, по всей видимости, не предлагалось. Из помещения пропал большой переговорный стол (на его месте теперь лежал пушистый персидский ковёр), стояли только три кресла, не считая глубокого кожаного для самой шефини за деревянным столом с причудливо витыми ножками.
Вся обстановка предполагала короткий формат совещания, чему Влад в общем-то был рад.
Анна Владимировна Босоркан приветствовала подчиненных стоя у стола.
Первое, что бросилось в глаза, – её красные волосы. Наверняка, у этого оттенка есть специальное название, но Влад не считал себя знатоком таких нюансов. Он (впрочем, как и остальные коллеги-мужчины) просто видел красный. Довольно опасный цвет для женщины в таком возрасте, тем более что в природе подобных оттенков не бывает, краситься, очевидно, приходится часто.
Однако шефиня, надо отдать должное, выглядела безупречно.
Определить длину волос не представлялось возможным, они были собраны в причёску, и, если бы Владу предложили её описать, он, скорее всего, воспользовался бы определением «что-то во что-то».
Фигура не девочки, но и не бабы. Важная деталь, безусловно, бросавшаяся следом за цветом волос: грудь не меньше четвёрки. Её подчеркивала глубоко декольтированная бежевая блуза причудливого кроя.
Ничто земное нам не чуждо, с одобрением отметил Влад.
Формат совещания не подразумевал диалог один на один, поэтому он не рисковал слишком уж откровенно утонуть в декольте. Стараясь сдержать улыбку, Влад представил, каково это – общаться с ней с глазу на глаз, точнее, с глаза на грудь.
Оставалось надеяться, что дамочка не ханжа.
На груди – длинная серая нить жемчуга с инкрустированными вставками логотипа Шанель. Юбка-карандаш чуть ниже колен могла бы быть строгой, но её тёплый коричневый цвет и кожаная фактура, обтянувшая точёные ягодицы, не располагали к строгости. Или это грудь сбивала с толку?
Цвет глаз рассмотреть издалека было невозможно, но точно не чёрные или карие, скорее, светлые. Крупные чёрные стрелки, подчеркивавшие контраст. Глубоких морщин опять-таки не видно, но для них и рановато, особенно с нынешним развитием косметологии. В ушах массивные кольца, того же серого оттенка, что и жемчуг.
Словом, «я бы вдул», резюмировал Влад.
В этот момент штучка, кажется, выделила его из толпы и, сверкнув стрелками, будто ответила: «Я б дала».
– Добрый день, коллеги, – прервала, наконец, она поток его (и не только его) мыслей. – Думаю, нет смысла представляться, вы и так уже знаете, кто я и зачем я здесь. Поэтому буду краткой. На данном этапе для вас ничего не меняется – продолжайте работать, как и прежде. Центральный офис ожидает, что несмотря на некоторые, скажем так, корпоративные изменения, Центр будет выполнять свою работу с тем же уровнем качества, как было до сих пор. Возможно, позднее, когда я ознакомлюсь с текущими делами более подробно, мы с вами вернёмся к обсуждению перспектив. Но пока мне больше нечего сказать. Прошу вернуться к своим рабочим местам. В случае необходимости дополнительные встречи я назначу индивидуально.
Несколько растерянные от такой скорости и отсутствия определённости подчиненные молча потянулись к выходу. Таких оперативных совещаний в их карьере ещё не было. Новых вводных для диалогов в курилке оно не добавило.
Один Влад, чрезвычайно довольный быстрой развязкой, задержался в приёмной.
– Милая красавица, я немного заблудился, поможете мне найти выход?
Секретарь подняла на него удивлённые глаза.
– Заблудился в ваших волосах.
Влад, выбрав из всего своего арсенала самую откровенную улыбку, понизил голос до томного шёпота.
Она обворожительно засмеялась в ответ. Звук молнией пробежал по телу, вновь разбудив воспоминания о сне.
– Вы не поверите, вы мне снились сегодня. Это судьба.
– Может, снилась, а может, нет.
Нимфа заморгала ресницами и чувственно закусила нижнюю губу.
– Давайте поужинаем, прекрасная дева.
– Давайте, – немедленно согласилась она. – Но не сегодня. Сегодня не могу, я приду к тебе завтра.
– Лета, зайди, – раздалось из переговорного устройства на столе.
– Лета… какое красивое имя. До завтра, Лета.
Она легко выпорхнула из-за стола и, проводив Влада из приёмной воздушным поцелуем, вошла к Анне Владимировне.
Шефиня сидела за столом, перелистывая страницы многостраничного блокнота в кожаном переплёте с бесчисленным количеством закладок.
– На 15:00 первого заместителя.
– Да, Анна Владимировна.
Лета ждала. Она слишком давно и хорошо знала шефиню, чтобы понимать: разговор не окончен.
– Это он?
– Ага.
– Красавчик.
– Ага.
– Обязательно его?
– Анечка Владимировна, а что, а? Почему нет? Пожалуйста, – умоляюще затараторила Лета. – Мне скучно, а он такой сладенький. Ну пожалуйста. Он же вам совсем не нужен.
– Семья?
– Жена, но она не здесь живёт, он туда на выходные только ездит.
– Любовницы?
– Раньше много, сейчас постоянная, уже почти год, но не живут вместе, он один живёт.
– Любовники?
– Вроде нет.
– Хорошо. Только не перегибай.
– Спасибо, Анечка Владимировна, спасибо родная моя, вовек не забуду. Уж больно он милый, сладенький такой, сочный как персик.
– Иди, – отрезала шефиня.
Осчастливленная Лета вылетела из кабинета, постукивая каблучками красных сапожек.
8.
Пропитавшиеся оттаявшим снегом мокасины размякли и скользили по босым ногам, но Иван Иванович не чувствовал холода. Втянув голову в плечи скорее по привычке, чем от промозглого февраля, он дошёл до назначенного места и остановился. Замер.
Покрытая плиткой широкая пешеходная площадка отделяла здание музея народного искусства от плотного потока машин. Из площади торчали в строгом порядке в четыре ряда голые деревца. Иван Иванович не чувствовал их. Так, одна декорация – равно как и те металлические конструкции в форме деревьев с гирляндами вместо листвы.
Он не чувствовал этот город. Зато ощущал порцию приземного озона, оксид углерода, щепотку сероводорода и диоксида серы.
Что ж, каждый сам делает свой выбор.
Из-под стеклянного здания появился невзрачный персонаж в тёмно-синей куртке. Он быстро огляделся по сторонам, заметил Ивана Ивановича. Подошёл. Не вытаскивая рук из карманов, шмыгнул носом.
– Здорова. Меня ждёшь?
– Тебя, – по-прежнему не двигаясь, ответил Боровой.
Персонаж недоверчиво обернулся, расстегнул куртку на три четверти, достал из-за пазухи конверт формата А4. Он протянул его Ивану Ивановичу и быстро застегнулся. Боровой сложил конверт вдвое и спрятал за пальто.
– Ну, это, я пошёл, – сказал персонаж, но замялся.
– Что-то ещё?
– Да не… – решался тот. – Слушай, ты, это, Анне Владимировне привет передай. Скажи, я всегда готов.
– Скажу.
Он всё ещё мялся.
– Как она?
Боровой вопросительно молчал.
– Ну, это, всё такая же?
– Такая же, – ответил он, хотя не до конца представлял, какой она была для этого тёмно-синего человека.
Тот, удовлетворившись ответом, развернулся и, не прощаясь, быстрым шагом скрылся под стеклянной конструкцией.
Иван Иванович выждал и двинулся по плиточному пути.
Дорога до второй точки на машине заняла бы 15 минут, но Боровой, несмотря на лёгкую хромоту, предпочитал передвигаться ногами. Тем более время до следующей встречи позволяло.
Он шёл почти бездумно, как обычно погружённый в себя, пока его внимание не привлёк молодой человек на стремянке, установленной на газоне. Одной рукой он держал у рта мегафон, другой размахивал воздушными шарами. Парень призывно вещал про распродажу курток и пуховиков по сниженным ценам.
Боровой с недоумением огляделся: вокруг редкие прохожие, поток машин, уходящий под эстакаду, по левую руку – дорожки парка, где в будний день, когда яркое весеннее солнце без остановки менялось местами с тусклым серым небом февраля, не было ни души.
Странные эти горожане.
Когда-то, в другой жизни, он, пожалуй, и сам был таким.
Через пару перекрёстков поток прохожих стал плотнее. На светофоре скопилось c десяток человек, из которых пятеро – на самокатах, в жёлтых и зелёных куртках, с прямоугольными рюкзаками за спиной. Иван Иванович не сразу понял, кто эти «близнецы», пока не вспомнил, что теперь так доставляют еду.
Похоже, уже нет необходимости выходить из коробок. Для всего есть интернет.
Боровой не осуждал цивилизацию. Каждый делает свой выбор, каждый несёт его бремя. Новому времени – новые боги.
Так было от рождения первого человека и будет до скончания времён.
Неизменным оставался только страх человека неизвестностью и вера во всемогущество – сначала непознанной природы, потом – единого бога под разными именами, наконец, самого себя, Homo sapiens.
Что дальше? Чего боялся Homo digital?
И вновь неизвестности: что будет, когда или если машина, плод труда Homo sapiens, вытеснит создателя из реального мира, как вытеснил когда-то человек Бога и его армию?
Какие демоны проснутся, когда виртуальный мир заменит реальный?
Из страха человек стал всемогущим, или, скорее, уверился в своём всесилии. Но тысячи лет он оставался неизменным в своих страхах и вере. Не изменился и сейчас.
К чему осуждать цивилизацию, если она как вода найдет себе путь через твёрдую скалу. Всё равно что осуждать людей, которыми с сотворения мира движет всё то же мельничное колесо.
Всё равно что осуждать Бога.
Боровой, не глядя на часы, которых у него просто не было, определил, что до назначенного времени оставалось около 10 минут. Он ускорил шаг и вскоре дошёл до площадки с 6-метровой бронзовой стеной из человеческих тел. Ещё одно напоминание человеку о его истинной природе, жестокой в своем псевдо-всемогуществе.
Напротив, через широкий перекрёсток, светло-красная восьмиэтажка со скруглёнными углами и сплошным ленточным остеклением, авангардный эксперимент позднего конструктивизма с каркасной системой, где внутреннее пространство опирается на колоны, а стены – только защита от окружающего мира.
Иван Иванович ухмыльнулся иронии – два полюса 30-х годов прошлого века на одном перекрёстке.
Какие напоминания останутся от нынешнего времени?
– Прошу прощения, вы не меня ждёте? – прервал его размышления высокий сутулящийся парень в очках, мутных от капель.
Иван Иванович не заметил, как солнце опять сменилось тучами, и над кварталом повисла морось.
– Вас, – ответил он.
– Здравствуйте, – незнакомец протянул для пожатия руку.
– И тебе не хворать, – отреагировал Боровой, но рук из карманов не достал.
Парень смутился, но использовал поднятую руку, чтобы снять очки и протереть платком от воды.
– Принёс?
– Да-да, сейчас. А обязательно на бумаге? Я бы мог сканы через «облако» переслать. Мне не очень удобно отходить с работы в такое время, шеф может дёрнуть.
– Так спокойней, – сказал Боровой.
Парень напрягся, с мелкой дрожью в руке открыл портфель, достал пухлый бумажный свёрток формата А4 и протянул Ивану Ивановичу.
– Думаете, это настолько опасно? – наконец, выдавил он из себя.
– Жизнь вообще штука опасная, а хорошая жизнь – вдвойне.
– Извините, а можно тогда наличкой?
Иван Иванович усмехнулся:
– Быстро учишься.
Он достал из пальто пачку новеньких тысячных купюр.
– Прощу прощения, извините, они настоящие? Без подстав?
– Перегибаешь, парень.
– Извините. Конечно. Благодарю. Если что я на связи.
Он развернулся и широким неуверенным шагом, как кукла на шарнирах, направился к подземному переходу. Боровой, не двигаясь, смотрел ему вслед.
Страх – древнейший механизм управления человеком.
Преодолев на время извечный страх, сегодня вечером этот человек отдаст все деньги в полулегальном притоне на юго-западе Москвы, где чистенькая шлюха, плотно обтянутая кожей, даст выпороть себя, театрально умоляя о пощаде. Там, на задворках большого года, он почувствует себя всемогущим, накажет за детские обиды мать-диктатора, ранившую когда-то девушку, смеющуюся над ним коллегу – да бог его знает, кого ещё. И успокоится ещё на время.
Такие всегда найдутся. А, значит, пусть спускает пар в жестокой игре. Всё лучше, чем настоящая охота.
Боровой ухмыльнулся: выходит, он сделал доброе дело.
9.
Пётр обнаружил на счёте написанный от руки номер телефона. Расплатился, оставил щедрые чаевые миловидной официантке, но чек не захватил.
Его не интересовали спонтанные развлечения. В своём деле он был мастер. В отличие от Леты, лишённой интеллекта, Пётр предпочитал запутанные сценарии, живые эмоции и настоящую драму.
Он вышел из кафе и неспешно направился в сторону ЦУМа. Столичная слякоть, превращаясь от заморозка в шугу, грозила безжалостно испортить его новенькие ботинки Santoni, но Пётр не замечал таких мелочей.
Он думал.
Ближе к двум скандинавский бог в шерстяном пальто от Loro Piana, джинсах и тёплом свитере с высоким горлом вошёл в универмаг.
10.
Тряхнув вымокшей головой, Иван Иванович пригладил мокрую бородку, поднял плечи повыше, чтоб вода не затекала за ворот, и неспешно отправился в тот же подземный переход, но другой его «рукав». Выйдя на противоположную сторону широкого проспекта, он ускорил шаг и через несколько перекрёстков был на проходной Центра анализа и экспертизы.
Из лифта вышел бледный мужчина в тёмно-синем костюме с лиловой рубашкой. С невидящим взглядом он шагнул прямо на Ивана Ивановича.
– Ой, простите, – остановился Влад в последний момент, очнувшись от грёз.
– За рулём осторожней.
– Да, конечно. Спасибо.
Иван Иванович поднялся на 12-й этаж в одиночестве.
В коридоре было безлюдно. В приёмной Лета, устроившись в кои-то веки за столом (а не на нём), стучала по клавиатуре.
– У себя?
– Добрый день, Иван Иванович. У себя. Минуту, пожалуйста, – ответила девица. Она нажала на клавишу переговорного устройства. – Анна Владимировна, Иван Иванович подошёл.
– Пусть заходит, – услышал он голос в ответ.
Боровой скинул промокшее почти до нитки пальто, повесил на плечики и пристроил на пустой гостевой вешалке. Пакеты он предусмотрительно выложил на кресло.
– Дай полотенце.
Та выпорхнула в соседнюю кухню, принесла рулон бумажных полотенец и протянула Боровому.
– Других нет.
– Ладно, давай.
Иван Иванович намотал побольше мягкой бумаги и прошёлся по мокрым волосам на голове и подбородке. Лучше выглядеть он точно не стал, но теперь с него хотя бы не капало. Взяв со стола оба пакета, Боровой вошёл в кабинет.
Анна Владимировна сидела, погрузившись в блокнот. Боровой молча положил пакеты на край стола и традиционно устроился в кресле, прикрыв глаза.
– Все нормально? – не отрываясь от записей, спросила она.
– Да.
Спустя несколько минут Босоркан, наконец, закрыла блокнот, подняв взгляд на Борового. Почувствовав его, он медленно открыл глаза.
– Тебя что-то волнует.
– Не люблю город, – почти не шевеля губами, ответил он.
– Неважно.
– Да.
– Здесь все? – спросила, взяв со стола пакеты.
– Не открывал.
– Мог бы проявить больше рвения.
– С какой целью?
– Это общее дело.
– Я делаю достаточно.
Босоркан замолчала. Отведя взгляд от Борового, открыла пакеты, пролистала бумаги и с удовлетворением отложила на край стола:
– То, что надо.
Он не ответил в ожидании дальнейших распоряжений.
Медленно покачивая бёдрами, она вышла из-за стола.
С каждым её шагом Ивана все настойчивее обволакивал запах лесных ягод в утренней росе. Он понял её намерения.
– Не надо.
– Такая мелочь, Ваня…
Она мягко пристроилась на подлокотнике кресла. Кожа юбки натянулась до предела. Дыхание участилось. Грудь, казалось, стремится вывалиться из декольте. Опьяняющий аромат многократно усилился, погружая Борового в сладкий миг прошлого.
– Не надо, – еле слышно сопротивлялся он.
Но Анна затягивала его всё глубже и глубже.
Не было больше ни кресла, ни кабинета, ни этого абсурдного безликого здания. Только пьянящий аромат летних цветов, трав и ягод. И на самой кромке леса та самая поляна, где он впервые увидел её – свою юную босую красавицу в белой длинной рубахе. Одиноко идёт по кромке поля, напевая слова одной ей известной песни. Останавливается, срывает василёк, вставляет цветок в копну длинных каштановых волос и, закрыв глаза, вдыхает полной грудью аромат летнего поля.
– Анна Владимировна, ваш первый заместитель здесь, – прервал наваждение голос из динамика.
Аромат мгновенно исчез. Босоркан резко встала, вернулась к столу и, нажав на клавишу, попросила подождать. Она повернулась к нему спиной, поправила блузку, оправила юбку, резко развернулась и холодно распорядилась:
– Можешь идти. С этими персонажами я сама разберусь.
Боровой молча встал и покинул кабинет.
11.
Голова с непривычки закружилась от никотина. Саша давно не курила, но сегодня купила пачку Vogue с ментолом. Пальцы моментально пропитались сигаретным запахом. Она поморщилась, достала из сумки санитайзер, протерла руки, огляделась, увидела мусорку, смяла початую пачку без одной сигареты и вместе с зажигалкой выбросила. Постояла еще несколько минут, разглядывая выходящих из магазина покупателей с черно-оранжевыми пакетами, за которые когда-то душу могла отдать, и, наконец, вошла в ЦУМ.
– Привет, Наташ! Как дела? АннаВанна в зале?
– Привет, дорогая. Нет, сегодня отгул взяла.
Наталья недолюбливала Александру, и это было взаимно. Но ещё больше обе они не любили старшего менеджера торгового зала Анну Ивановну. В её присутствии на рабочем месте просто потрепаться было невозможно.
– Ты по делу? Или так?
– По делу, Наташ, конечно, по делу, – бросила Саша на ходу, ускоряя шаг. – Ой, простите…
Она влетела в молодого человека, неспешно прогуливавшегося по первому этажу.
– Ничего, – ответил он, широко улыбнувшись.
Ещё осенью Саша уволилась из ЦУМа – с тех пор как переехала в Хамовники, в трёшку с видом на Москва-реку. Работать ей было не положено. Во всяком случае, так считал Вовчик. На увольнении из продавцов-консультантов настоял он.
Александра обогнула прохожего, неудачно оказавшегося прямо на пути, и по инерции продолжила движение.
Зачем она возвращается сюда?
Гардероб Александра уже обновила кардинально, оставив от прошлой жизни всего несколько вещиц – как, например, эти кроссовки от Gucci, первые в ее жизни брендовые кроссовки, купленные пару лет назад с хорошей скидкой. Они стоили, как три отцовских зарплаты.
Нет, она возвращалась в ЦУМ от скуки.
Новых подруг у неё так и не появилось. Статус был не слишком определенным. А старые работали в ЦУМе.
Тонкий, едва уловимый аромат. Саша резко обернулась. Что за одеколон? Она достала телефон и, якобы отвечая на вызов, приложила к уху. Как бы невзначай она оглядывала зал.
Мужчин было немного. Обладатель аромата среди них не просматривался. Он был высоким, выше Саши как минимум на голову, крепким, но не широким, в темно-синем пальто – всё, что успела отметить в момент столкновения.
Убедившись окончательно, что в зале его нет, она с лёгкой досадой оборвала несуществующий звонок, спрятала телефон в карман и направилась к эскалатору.
Вовчик не скрывал её существования. Они вместе ходили на хоккейные матчи с компанией его друзей, ездили за город и даже в Австрию на лыжах кататься. Но эти друзья не пересекались с той, другой жизнью Вовы. Когда он ходил в Большой театр или на выставки, она узнавала постфактум, из его рассказов о том, как спалось на очередной опере.
Пустая трата денег и времени. Она бы в отличие от него оценила…
Но брать её в оперу ему в голову не приходило. Удел любовницы – хоккей.
Вообще он был добрым, веселым, умным и, главное, щедрым. Саше Вовчик вправду нравился. С ним было уютно и надёжно. И то, что в отцы годился, не смущало. Её собственный отец родил её после 40, когда Сашиной матери было 19. Мать через три года сбежала, бросив мужа и дочку, так что Александра ничего о ней толком не знала.
Конечно, всё это было временно, но многое ведь зависело от её способности как можно дольше сохранить Вовин интерес. И получить от него как можно больше.
Вкус у Вовы вкус отсутствовал напрочь, зато была широкая душа. Он не мог оценить гармонию цвета и крой, а если речь шла об экстрамодной новинке, ржал как деревенский увалень.
Уральский валенок и в столице валенок.
Мерилом Вовы был ценник. Достаточно было назвать цену, чтобы он проникся ценностью: закатывал глаза, но признавал необходимость существования в природе (и сашином гардеробе).
Саша однажды из любопытства и безделья отыскала аккаунт Вовиной жены во ВКонтакте. Страничка давно не обновлялась, фотографий было мало, но даже по ним можно было смело сделать вывод, что отсутствие вкуса – то общее, что роднило Вову с супругой.
А, ну да, общими ещё были дети и имущество.
Зато её вкус был безупречен. Природа наградила неплохим стартовым пакетом: кошачьи ореховые глаза, пухлые губы, не нуждающиеся в дополнительной подкачке, густые тёмно-русые волосы, стройные ноги, красивая грудь, но главное – чувство гармонии. Благодаря врождённому безупречному вкусу, она получила правильную работу, следом – требуемого мужчину, а там, глядишь, до Королевского колледжа искусств дойдет.
В крайнем случае залететь можно. Вовчик души не чаял в своих детях, это она хорошо знала. Так что ребёнка Саши вместе с Сашей обеспечит. Но это на крайний случай. Александра не о детях мечтала. Её целью был Королевский колледж искусств Великобритании. А для этого ей был нужен такой Вова.
– Прошу прощения, вы, кажется, потеряли варежку, – прозвучало за спиной.
Саша чуть повернула голову влево, незнакомец стоял совсем близко, окунув её в дорогой аромат одеколона, на ступеньке эскалатора через одну. Он поднялся выше, и глаза их оказались почти на одном уровне.
– Простите, кажется, это ваша варежка, – повторило божество, не дождавшись ответа. – Аккуратней…
Дорожка эскалатора закончилась. Пётр аккуратно подхватил Александру под локоть, не дав оступиться.
– Ох, боже мой, спасибо, я сегодня не с той ноги встала, – опомнилась Саша. В ушах шумело, ноги буквально подкашивались, кровь прилила к лицу.
– Я заметил, – ответил он, широко улыбнувшись. – Так что с варежкой?
Александра полезла в карманы, достала перчатки и с ответной улыбкой пожала плечами:
– Не моя, как видите.
– Хм. Мне показалось, у вас выпала, когда вы на меня так удачно налетели. Что же с ней делать?
– Думаю, мы можем оставить её у любого кассира, они отнесут администратору.
Саша сама не ожидав, выдала «мы», от чего ещё больше раскраснелась.
– Поможете?
– А что мне остаётся после того, как я вас чуть не сшибла, а вы мне жизнь спасли на эскалаторе?
– Премного благодарен, – сказало божество, слегка поклонившись. – Могу я на правах жертвы и спасителя представиться?
– Представляйтесь.
– Пётр, – сказал он, легко кивнув головой.
– Александра. Можно просто Шура.
– Рад познакомиться, прекрасная Александра. Куда идти?
– Следуйте за мной, Пётр.
Уже неделю Вовчика не было в Москве.
Саше не вдавалась в детали его другой жизни, ей было неинтересно. Достаточно того, что не надоедал. Она надувала губы и строила оленьи глаза, разыгрывая грусть и печаль из-за его отсутствия, но на самом деле её это устраивало.
Почему бы уже не влюбиться по-настоящему? С бабочками в животе, шумом в ушах и подкашивающимися ногами.
Удовлетворенный эффектом, Пётр неспешно прошествовал следом за летящей Александрой.
12.
На автобусной остановке скопилась очередь. Опять зарядил снег. Шанс застрять в пробке рос с каждой минутой.
Дорога до пригорода заняла около часа.
Кира вышла на две остановки раньше своей, зашла в супермаркет, и с сумками, облепленная густым мокрым снегом, добралась до дома к половине восьмого.
Катя давно вернулась из музыкальной школы и теперь делала вид, что делает уроки.