Только не в этот раз
Василий Боярков
В Москве орудует жестокий маньяк-убийца. Его поимка поручена двум сотрудникам МУРа: старшему оперуполномоченному Кирову и его молодому напарнику Бирюкову. В ходе розыска им предстоит столкнуться со множеством препятствий и ввязаться в неприятнейшие истории. Кто же на самом деле окажется преступником, терроризирующим столицу?
Василий Боярков
Только не в этот раз
Пролог
Где-то в самой середине девяностых годов. В те суровые времена в прославленном городе Нижний Новгород, расположенном на красивейших берегах Великой русской реки, носящей громкое название Волга, в том самом месте, где происходит ее слияние с Окой, другой, не менее значимой водной артерией нашей страны, проживала обычная, ничем не выделявшаяся, семья. Эта небольшая ячейка нижегородского общества состояла из двух родителей, а также их единственного несовершеннолетнего сына, едва достигшего шестилетнего возраста. И все, казалось бы, у них было нормально, но лишь до поры до времени: однажды глава семьи, собрав свой незначительный скарб, состоявший из носимых вещей и бритвенных принадлежностей, вдруг ушел к другой женщине, к которой испытывал очень страстные чувства, и через какое-то время сочетался с ней браком. Далее, новоявленная чета из провинциального города перебралась поближе к столице, и, соответственно, ребенок на долгие годы потерял след безответственного отца – подлого человека, не пожелавшего до конца пронести ответственность, связанную с полноценным родительским воспитанием.
Мать, дородная и физически сильная женщина, единолично взвалила на себя обязанности, идущие на содержание малолетнего сына. Про нее следует сказать, что, обладая низеньким ростом, она имела еще и очень полное телосложение, неуклюжее и несуразное, не позволявшее ей надеяться на скорое изменение личной жизни, незавидной и крайне непривлекательной; говоря иначе, в сочетании с большим, круглым лицом, обвисшими щеками и заплывшими жиром глазами, она выглядела, не сказать, что ужасно, но очень отталкивающе, мало походя на ту хрупкую, красивую девочку, коей была еще до рождения сына. В те далекие времена будущий супруг, «обрюхативший» ее еще до наступления совершеннолетнего возраста, был счастлив взять ее замуж и пообещал содержать будущую семью в самой достаточной мере, утверждая, что она никогда и ни в чем не будет нуждаться. Наивная простушка очень любила того молодого парня, симпатично и прекрасно сложенного, и, не имея достаточного образования либо освоенной профессии, поверила его клятвенным заверениям и стала ему верной и покорной женой, причем ровно за месяц до исполнения ей восемнадцати лет и за четыре месяца до рождения несчастного мальчика, зачатого в грехе и пороке; к тому времени девушка только что успела закончить школу и получила основное образование.
Сначала все было вроде бы гладко, и складывалось, как и обещал ей бывший кавалер, теперь уже ставший законным супругом, – он успешно справлялся со своей обязанностью добытчика и любящего мужчины; все же свое свободное время они проводили вместе и старались друг с другом ни на секунду не расставаться. Однако постепенно девушка, так и не устроившаяся работать, до такой степени поддалась все более тяготившей ее необузданной лени, что стала энергично прибавлять в своем весе, быстро набрала избыточных килограммов и в конечном итоге совершила обратную трансформацию, превратившись из принцессы в «лягушку». Видя такую отвратительную метаморфозу, по своей грандиозности просто ужасную и происходящую прямо перед его глазами, муж стал все меньше оказывать супруге должного мужского внимания; нередко он подолгу задерживался на работе, создавая тем самым плодородную почву для душившей женщину ревности. Отчаявшаяся жена, оказавшаяся в незавидном, если и не плаченом, положении, где полностью было растоптано то высокое чувство, какое некогда вспыхнуло в ее красивом и тогда еще юном теле, постепенно становилась омерзительной и склочной «мегерой» и начинала придираться к каждому маломальскому промаху, совершаемому теперь уже, конечно же, бывшим возлюбленным (тем более что ее подозрения относительно того, что он имеет «на стороне» любовниц, не были такими уж и сильно беспочвенными).
Итак, настал тот ужасный момент, когда в одно прекрасное утро супруг не выдержал общества некрасивой женщины, ставшей и вредной, и злобной, и, предав близких ему людей, покинул семейный очаг, навсегда оставив их общую квартиру и отправившись создавать совершенно другую семью.
Мать хотя и призирала своего бывшего мужа, но такое неслыханное вероломство стало для нее настолько огромным ударом, что в дальнейшем, на протяжении аж долгих полутора лет, она никак не могла прийти в себя и все более горевала; ее «упадническое» настроение подкреплялось еще и тем неприятным фактом, что на приличную работу ее нигде не брали, и женщине с большим трудом удалось устроиться уборщицей, где окладом служила жалкая, практически нищенская, зарплата; едва-едва сводя концы с концами, она каждую ночь плакала, коря жестокую участь и злую Судьбу за предоставленное ей убогое существование и влаченную, ничтожную жизнь, не посылающую ей ни одного мало-мальски успокаивающего просвета. Сначала, обуреваемая безудержной ненавистью, она мечтала своему бывшему муженьку безжалостно отомстить, в ходе чего намеревалась с ним рассчитаться и полностью воздать за свое оскорбленное самолюбие, крайнюю бедность и все те унижения, что ей пришлось перенести в результате его бездушного предательства и презренной измены; однако ему удалось благополучно исчезнуть, и теперь он был для нее абсолютно недосягаем.
Конечным итогом всех ее кошмарных переживаний, разумеется, стало то неотъемлемое условие, что ее безграничная ненависть вылились на малолетнего сына; в те нелегкие времена ему только-только исполнилось чуть более семи с половиной лет, но он уже в полной мере смог испытать на себе всю ту необузданную бесчеловечность, которая предназначалась больше взрослому мужчине, нежели несовершеннолетнему мальчику; в частности, стоило ему лишь малость провиниться либо проштрафиться, как агрессивная женщина в тот же миг начинала его избивать с особой жестокостью, вкладывая в удары всю силу своей безудержной ненависти, на какую в своей безудержной мести оказалась способна. Избивая, каждый раз она не забывала ему выговаривать:
– Получай, «ублюдочный выродок»! Это тебе за все те несчастья, что причинил мне твой «драгоценный папочка». Ты весь, «паскудная падла», в него… только и желаешь мне несчастья и зла, да и рожа у тебя, «выродок», точно такая же мерзкая и ехидная, ничем от него не разнящаяся.
Мальчик в таких ситуациях мог только просить пощады, не в силах сопротивляться своей много более сильной матери:
– Мамочка, милая, прости меня, я больше так никогда не буду!..
Он прекрасно понимал, что никакие мольбы не смогут остановить жестокого истязания, и произносил мольбы исключительно в силу своей детской беспомощности, лишь бы любыми путями избавиться от невыносимых побоев; надо понимать, что в большинстве случаев его вина не была столь уж пагубной, чтобы подвергаться безжалостным избиениям, а порой ее и не было вовсе – просто брошенной супруге, так безжалостно и жестоко униженной, нужен был какой-нибудь незначительный повод, чтобы выместить на ребенке свою всепожирающую озлобленность, беспощадную и жестокую, не знающую хоть чуточку жалости. В результате мальчик сделался настолько забитым, зашуганным, что по большей части старался сидеть в квартире, прячась в самом темном углу, специально им выбранным, чтобы поменьше попадаться на глаза разгневанной матери, и по вполне объяснимым причинам предпочитая из него не высовываться, лишь бы только лишний раз не навлечь на себя гнев жестокой родительницы.
Так он и рос в бесчеловечных, варварских зверствах и бессердечно-оскорбительных унижениях. Постепенно взрослея, он частенько стал убегать из жуткого дома и подолгу прятался в раскинувшихся за городом фермерско-крестьянских угодьях, скрываясь среди многочисленных тыквенных насаждений. Мамаша его все чаще стала прикладываться к стаканчику, и едва ему исполнилось полных семнадцать лет, опившись горячительными напитками, умерла в самых страшных мучениях, наполненных безобразной жутью, но только не раскаянием, выраженным по отношению к сыну; ее смерть случилась за полгода до окончания юношей школы; учебу парень хотел тут же забросить, но сильно развитая интуиция подсказала совсем еще юному отпрыску, что свое школьное обучение он непременно обязан закончить. В дальнейшем, чтобы хоть как-то себя в то тяжелое время кормить, нередко ему приходилось выходить подрабатывать грузчиком и осуществлять ночною разгрузку-погрузку товарных вагонов.
Все, что он смог вытерпеть за свое детство и юность, конечно же, сказалось на его психическом состоянии, выработав в нем такие кровожадные качества, как-то: ненависть, безжалостность, жестокость и беспощадность…
***
Отец подросшего мальчика, во второй раз женившийся на более молодой и красивой девушке, уехал жить в небольшой пригородный поселок, расположенный недалеко от Москвы, где оба они устроились на хорошую, респектабельную работу и смогли родить двоих несовершеннолетних детей – хорошенького мальчика и прекрасную девочку. Жили они мало того что в приличном достатке, но у них в семье еще и царили счастливый мир, полное взаимопонимание и уравновешенная гармония. Поселились они в двухэтажном доме коттеджного типа, где прилегавшая территория, отличавшаяся внушительными размерами, огораживалась красивым железобетонным забором, украшенным замысловатым, изящным рисунком.
С того момента, как мужчина безжалостно бросил свою первую супругу, оставшуюся в глубокой провинции вместе с маленьким сыном, минуло уже долгих семь лет. За весь существенный период, для измученного ребенка просто невероятный по своей продолжительности, он так ни разу и не помог своей бывшей жене ни с алиментами, ни с моральной поддержкой, ни каким-либо другим образом – подлец! – он даже не пытался хоть как-то участвовать в содержании сына, своим молчанием и отсутствием только еще больше распаляя жуткую неприязнь, копившуюся в сердцах беззастенчиво брошенных им людей. Среднестатистический человек, перебравшийся на окраину Москвы из Нижнего Новгорода, он считал свою жизнь вполне устроенной и наслаждался каждой минутой беззаботного и всецело благополучного бытия; переселенец был наполнен исключительным счастьем, предполагая, что его безмятежная реальность никогда не прервется; однако, как оказалось, он ошибался, и очень…
Однажды, придя домой после трудного рабочего дня, он неожиданно обнаружил, что входная дверь чуть-чуть приоткрыта; по большому счету такая ситуация в этом двухэтажном коттедже не представлялась чем-то уж чересчур необычным (нередко ее забывали запирать как его супруга, так и их общие дети); но в этот раз хозяин дома почувствовал, как его уже изрядно изношенное сердце сжалось мучительной болью и мгновенно наполнилось «заледеневшей» кровавой жидкостью. Никогда прежде не доводилось ему испытывать ничего хоть сколько-нибудь похожего: его полностью захватило чувство сверхъестественного, кошмарного ужаса, которое сейчас словно сковало в общем-то не такое уж и мнительное сознание; разум захватила невероятная паника; мышцы свело неестественным ужасом, будоражившим разум и доселе неведомым; на лбу, показывая защитную функцию организма, выступил холодный пот, струившийся крупными каплями; а по спине побежали отвратительные мурашки, бесконечные, доходившие, наверно, до миллиона и еще более усиливавшие жуткое чувство, вдруг возникшее и сравнимое разве что со сверхъестественным суеверием.
Несмотря на угнетенное состояние, хозяин, пересилив коварные страхи, чуть не лишившие его воли, поспешно забежал внутрь жилых помещений. Между тем там его ждала еще более шокирующая картина: все полы в зале были залиты кровью (однако – что странно? – следов борьбы либо сумасшедшего буйства среди обстановки не наблюдалось); в само?м же доме, в эти минуты обычно наполненным весельем и шумом, распространяемым счастливыми детками, резвившимися в своих нескончаемых играх, на этот раз оказалось до такой степени тихо, что гнетущая тишина представлялась настолько пугающе мрачной, насколько ее можно было сравнивать с гробовой. В голове главы семейства промелькнула злосчастная мысль: «Что же такого невообразимого могло здесь случиться?», – не находившая никакого разумного объяснения.
Стремясь побыстрее выяснить причину неожиданных перемен, глава семейства бросился бежать на второй этаж, где у них располагались общие спальни. Пробегая по залу, мужчина впопыхах поскользнулся на кровянистом полу и, не удержавшись на ногах, плюхнулся навзничь, больно ударившись головой о деревянное перекрытие пола; на секунду он потерял ориентацию, но страшное предчувствие гнало его дальше – хозяин быстро поднялся и весь перепачканный бурой жидкостью продолжил свой путь, но уже стараясь ступать как можно более осторожней.
В первую очередь он бросился в спальни своих малолетних детей – там, к его нескончаемому ужасу, оказалось пустынно. Тогда он решил обследовать спальную комнату, занимаемую им лично и, разумеется, милой супругой; через пару секунд немолодой уже представитель сильного пола был рядом, и, резко распахнув фигурную створку, вмиг похолодел от охватившего его ужаса… а в следующий миг он чуть было не лишился чувств от увиденной им жуткой картины: на кровати лежали его жена и двое крохотных малышей (мальчик девяти лет, девочка, достигшая чуть больше семи), ни словом ни жестом не подававшие признаков жизни. Детей, по всей видимости, убивали одновременно, безжалостно перерезая обоим горло; но вот женщина… ей досталось как следует: она лежала полностью обнаженная, имея на своем теле множественные колото-резанные ранения; судя по всему, перед тем как начать ее умерщвление, страдалицу подвергли безжалостным пыткам, а для того чтобы она не кричала, губы супруги (прямо так, «на живую», без применения обезболивающей анестезии) были сшиты между собой тонкой жилкой медного провода, легко проходившей в небольшое ушко стальной иголки, отличавшейся маленькими размерами. Сколько же ей пришлось вытерпеть? Подобное невозможно себе даже представить! Однако уже при первичном осмотре было отчетливо видно, что на ее бесподобном теле не оставалось живого места: все оно было в надрезах, порезах и других всевозможных резаных ранах, неглубоко проникавших под кожный покров… единственное, нетронутым оставлено было лишь восхитительное лицо (разумеется, если не считать пришитых друг к другу бескровных и безжизненных губ). И кроме всего перечисленного кошмара, постельное белье, устеленное в кровати, насквозь было пропитано еще не высохшей кровью, обильно вытекавшей из мертвых тел, убитых самым что ни на есть безжалостным способом.
До этого чудовищного мгновения еще как-то крепившийся, сейчас хозяин особняка вмиг почувствовал острые позывы, производимые в желудке непереваренной пищей, уверенно начавшей проситься наружу; не в силах сдерживать естественной защитной реакции, он, спотыкаясь и падая, побежал в туалет, располагавшийся на том же этаже, но только в другом конце недлинного коридора. В дальнейшем, закончив с неприятным занятием и после представившихся его взору ужасов более-менее приведя свои мысли в порядок, он решил все-таки выяснить, что же в действительности случилось в его благопристойном доме, всегда казавшимся спокойном и наполненном счастьем и смехом. Искать разгадку самому? Наверное, вряд ли был получилось: ничего хоть сколько-нибудь здравомыслящего ему в голову почему-то не приходило (очевидных врагов у его семьи не было, по крайней мере именно так считал бывший житель Нижнего Новгорода, некогда совершивший омерзительный и подлый поступок).
Для того чтобы разрешить мысленные сомнения, всецело завладевшие его в общем-то неглупым сознанием, мужчина решил воспользоваться помощью местной милиции (именно так в те времена называлась существующая правоохранительная система), и, не заходя уже в комнату, где находились растерзанные трупы дорогих и самых ближайших ему людей, отправился к городскому, проводному телефону, установленному в холле их двухэтажного дома (мобильные телефоны уже были, но они пока еще не были так популярны, поэтому к их помощи прибегали только в том случае, если рядом не было стационарных комнатных аппаратов); через пару минут он уже набирал службу «02» – однако! – едва только звонивший поднял стандартную трубку, то по характерному отсутствию требуемого гудка, легко сумел догадаться, что линия кем-то предусмотрительно обесточена – и вот уже тогда он стал шарить по карманам одежды, пытаясь найти свой мобильник, но в итоге с ужасом понял, что случайно оставил его на работе.
Общее внутреннее состояние хозяина жилого помещения было сейчас таково, что он, все больше поддаваясь охватившей его необузданной панике, активно приближался к потере сознания; единственное же, что в столь сложной ситуации смогло прийти ему в голову, было интуитивное предчувствие, что необходимо срочно бежать к соседям и попробовать найти себе помощи через них. Так он, собственно, и поступил, и что есть силы побежал к входной двери, выходившей на улицу. Вместе с тем едва только он, задыхаясь от душивших его эмоций, распахнул уличную створку, как прямо перед собой увидел ужасного человека, практически полностью одетого во все черное, где вместо физиономии оказалась невероятно страшная маска, изображенная в виде омерзительной тыквы (словно бы уже наступил Хэллоуин), плотно облегавшая голову неизвестного и зашнурованная от темени и вплоть до своего окончания, располагавшегося на затылочной части, чуть повыше окончания шеи… сквозь неприятные дырки, вырезанные под тип неправильной звездочки, блестели бесчувственные глаза, наполненные кровью и не выражавшие ни чувств ни эмоций.
При виде возникшего чудовища и пережитого за последние мгновения ужаса, глава семьи совсем уже готов был повалиться без чувств и, естественно, не смог бы оказать никакого действенного сопротивления; не званный же гость, находившийся в облике отвратительного страшилища, будто явившегося из самых страшных ужастиков, по-видимому, не ожидал столь простого исполнения своих кровожадных замыслов, и для пущей убедительности (по сути, наверное, все же страховочной) применил бейсбольную биту, добавив обескураженному противнику, перепуганному до дикого ужаса, еще и мощнейший удар, направленный точно по темени.
Когда тот лишился чувств, нападавший взвалил его бесчувственное тело себе на плечо и с удивительной легкостью понес наверх, чтобы присоединить к обескровленным жертвам, чуть ранее оставленным в спальной комнате на кровати. Достигнув намеченной цели, он обмотал ноги и руки владельца дома липкой, клеящей лентой, после чего вкрутил в потолок (оказавшийся деревянным) незамысловатый металлический крюк, принесенный им с собой в специальной дорожной сумке; дальше он подвесил к нему полностью обездвиженного мученика, еще живого, но находившегося в бессознательном состоянии, и, словно бы наслаждаясь открывшимся видом, стал дожидаться его пробуждения.
Ждать пришлось довольно-таки долго, но незваный гость, видимо, никуда не спешил. Прошло не менее часа, прежде чем страдалец смог открыть измученные глаза. Заметив его непроизвольное движение, изверг промолвил:
– Ну что, папаша, очнулся? Рад ты вот такому окончанию своей никчемной, предательской жизни?
– Я Вас не понимаю? – переспросил зрелый мужчина, надежно привязанный к потолку; обычно в себе уверенный, сейчас он обливался слезами, самопроизвольно лившимися от страха и предоставленного ему на лицезрение вида, ужасного и кошмарного, ни с чем не сравнимого. – В чем мы перед Вами смогли провиниться?
– Это вопрос риторический, – даже сквозь маску яснее-ясного ощущалось, как злорадно надсмехается истязатель, – на него я отвечу чуть позже, а сначала закончу с твоей женой, пока, гм, она еще не совсем остыла.
На этих словах он встал с занимаемого им кресла и, подойдя к мертвому, страшно изуродованному, телу, представлявшему голую и красивую женщину, предварительно достал предохранительный контрацептив, после чего совершил омерзительное половое сношение. Бывший житель далекой глубинки, свешиваясь вниз головой и повергнутый в тягостное уныние, бессильно рыдал, отлично понимая, что ничем не сможет противостоять этому жестокому и безучастному человеку (своя собственная участь страдальца уже практически не заботила, потому как к этому неописуемому словами моменту от всего пережитого и недавно увиденного ум его был близок к полной потере рассудка). Между тем мужчина беспрестанно кричал и отчаянно матерился, надеясь, что его услышит хоть кто-нибудь из соседей; но особенность современных подмосковных коттеджей отличается тем, что все они устанавливаются на значительном удалении друг от друга и конструируются как можно более звуконепроницаемыми; принимая же во внимание этот существенный недостаток, не следовало и надеяться, что крики о помощи, пусть и невероятно громкие и издаваемые уже почти обезумевшим человеком, смогут хоть кого-то достигнуть.
Касаясь маньяка-некрофила, он от его мучительных стенаний возбуждался еще много сильнее и все интенсивнее продолжал доводить свое ужасное дело до логического конца и отвратительного, но и закономерного завершения. В конце концов, получив наслаждение в самой какой есть достаточной мере, насильник неспешно поднялся и, сняв контрацептивное средство, спокойно, как будто тот омерзительный поступок, что он сейчас совершил, представлялся ему нормальным, обыденным делом, убрал использованный предмет в просвечивающий полимерный пакет, а тот в свою очередь в находившуюся при нем дорожную сумку, где, кроме всего прочего, имелись всевозможные виды режущего оружия и хирургических инструментов; порывшись внутри, он остановил свой выбор на медицинском острозаточенном скальпеле.
Мученик еще раз взмолился:
– Что мы Вам сделали? За что Вы так с нами?
– Я же сказал – папа! – проговорил изувер, сделав особый упор на последнем, произнесенном им сейчас, слове, – что же тут еще непонятного?
Только тут до бесстыжего изменника дошло, что он сейчас общается со своим старшим сыном, брошенным им вместе с матерью долгих одиннадцать лет назад и оставленным в далекой и глубокой провинции без возможности к нормальной, человеческой жизни; удрученный и в чем-то даже пристыженный, отец был не в силах сейчас поверить и, собственно, осознать, что вроде бы как, по его мнению, никчемный поступок может вылиться ему таким ужаснейшим «бумерангом»; единственное, что он все-таки отчетливо понял, что дождаться пощады либо же снисхождения от мстительного сыночка ему при любых условиях не получится. Как бы там ни было, но он посчитал возможным, что к безжалостному и жестокому истязателю следует обратиться с немаловажным вопросом, сильно озаботившим его разум и тревожившим подлого изменщика в самые последние минуты бесчестно прожитой жизни:
– Послушай, сынок, – я знаю теперь, что это ты – может я и вправду заслужил свою смерть за мой бесчестный и скверный поступок, не знающий никаких оправданий, когда бросил вас вместе с мамой на произвол судьбы и когда никоим образом не помогал вам все это долгое время; но почему ты, кроме меня, убиваешь еще и всех тех, кто никак не повинен в твоих бедах и делаешь это, поступая с особой жестокостью… что с тобой стало, ведь ты же вроде был таким хорошим, прилежным мальчиком?
– Много говоришь, папа! Приготовься уже умирать.
– Я понимаю, что мне не избежать этой мучительной участи, – взмолился мужчина, без пяти минут уже, несомненно, мертвый, – только сделай всё, пожалуйста, без тех ужасных мучений.
– Это вряд ли, – грубо ответил сын, скрипя сквозь маску зубами и еще более нагнетая на приговоренную жертву жуткого страху, – сейчас ты, папаша, на своей шкуре почувствуешь, что я испытывал все те ужасно долгие годы, что мне приходилось терпеть издевательства от полностью обезумевшей матушки, и так-то выжившей из ума, а после твоего ухода и совсем «слетевшей с катушек».
Собственно говоря, именно в период переходного возраста и была сломлена его подростковая психика; с тех пор самой что ни на есть жуткой ненавистью он возненавидел своих мучительницу родительницу, подвергавшую его просто нечеловеческим мукам, и подонка отца, бросившего их в самый тяжелый этап его жизни и тем самым создавшего оставленной им жене некий психологический катализатор, подтолкнувший женщину невзлюбить малолетнего сына, «как две капли воды» похожего на родителя – и вот теперь с каждым надрезом, проводимым по телам своих жертв, человек в страшной тыквенной маске передавал своим родным некое зашифрованное послание, наполненное душевной болью и исходившее из самой глубины его ожесточенного сердца.
С этого момента юный изверг не проронил больше ни слова, методично орудуя скальпелем. В самом начале он стал делать неглубокие, непродолжительные надрезы, оставляя их в тех местах, которые расположены в стороне от основных вен и артерий; последовательно он изрезал отцу сначала всю грудь, затем верхние части предплечий, потом перешел на спину и закончил лицом; в кульминации своих нечеловеческих пыток, юный терзатель вспорол родителю брюхо и вывалил из него наружу кишки и другие жизненно-важные органы, расположенные в нижней части брюшного отдела – всё это он проделал таким манером, чтобы кишечник непременно опустился на пол, оказавшись прямо перед лицом своего «носителя». Все то время, пока «палач», интересуясь его ливерной составляющей, методично теребил ее своими длинными, худыми пальцами, отец все еще находился в сознании и был свидетелем этого мучительного и жуткого зрелища.
Пытка длилась около двух часов; за период ее протекания представитель народонаселения, когда-либо бессовестно бросавшего свои семьи, претерпел невероятные муки и наполненные нестерпимой болью страдания; жуткая боль закончилось лишь тогда, когда сын залез отцу рукою под ребра и вырвал из его груди еще трепещущее сердце, навсегда избавив от радостей жизни, а заодно и угрызений собственной совести, навеки им сейчас успокоенной. Извлеченный из тела орган изувер аккуратно разместил в полиэтиленовой упаковке и положил в свою дорожную сумку, куда одновременно с ним убрал и другие орудия совершенного им безжалостного убийства.
Глава I. Знакомство
Лето 2014 года, самый конец августа месяца.
В то непростое время старший оперуполномоченный Киров Роман Сергеевич числился сотрудником «убойного отдела» Главного Управления Министерства внутренних дел России по городу Москве, расположенного по адресу: улица Петровка, дом номер 38; он являлся полицейским со стажем и богатым послужным списком, практически только что получившим звание майора полиции и едва успевшим примерить на свое форменное обмундирование новенькие погоны; в свои тридцать два года он имел необходимые полицейскому качества: средний рост, коренастую фигуру и накачанные бицепсы – всё это свидетельствовало о его значительной физической силе, поддерживаемой периодическими посещениями тренажерного зала; «живая», легкая, слегка прыгающая походка и непринужденные движения тела предупреждали, что, кроме всего прочего, он немало внимания уделяет отработке приемов рукопашного боя; приятное лицо служивого человека казалось несколько смуглым и смахивало на тип латиноамериканского континента, где в основном округлая форма книзу выражалась легкой продолговатостью; особо на нем можно выделить большие выразительные глаза, отличающиеся каре-зеленым оттенком, – располагаясь под густыми черными бровями и по краям небольшого носа с еле заметной горбинкой, они выражали необыкновенный ум, поразительную проницательность, а где-то даже и лисиную хитрость, как бы заранее предупреждая, что этот представитель мужского народонаселения планеты невероятно сообразителен, профессионально подкован и способен к рассудительному, логическому мышлению; прическа офицера состояла из коротко остриженных черных волос, с боков убранных чуть больше, нежели сверху; маленькие ушки плотно прилегали к ровной голове, имевшей удивительно круглую форму, словно бы у футбольного мячика. Он мало походил на коренного жителя славной столицы, да и России в целом, но, как-то? не покажется странным, в совершенстве владел местным наречием и укоренившимися традициями; говоря о его происхождении, можно сказать, что Роман – выходец из детского дома, а соответственно, при всем своем огромном желании не мог точно вспомнить и рассказать о своих родителях (скорее всего, его либо бросила непутевая мать-цыганка, либо же он был подкинут иностранными «гастарбайтерами»; по сути, ему, разумеется, очень хотелось узнать, кто же все-таки в действительности дал ему сиротскую жизнь, но до настоящего времени возможность постичь сущность загадочной тайны своего рождения ему пока так и не представлялась). О его характере, в общем и целом несколько неуравновешенном, можно сказать основное, что в случае конфликтных ситуаций он мгновенно «вспыхивал» словно огонь, подчас совершал не совсем обдуманные поступки, но по прошествии совсем короткого времени легко успокаивался, быстро восстанавливал эмоциональное равновесие, всякий раз умудряясь сглаживать последствия своей взбалмошной, «взрывной», а в чем-то и дерзкой, и экспрессивной натуры; с другой, положительной, стороны, с течением времени он научился управлять и своими чувствами, и неконтролируемыми раньше эмоциями и выработал в себе удивительную особенность, с легкостью помогавшую справляться с природными страхами и возникающими сомнениями, – словом, вместе с невероятно эффективно работающим умом он стал способен находить пути решения даже, казалось бы, из самых безвыходных ситуаций. Одевался оперативник почти всегда «по гражданке» и редко когда можно было встретить его в форменном обмундировании, выдающим принадлежность к полиции; выражаясь иначе, свое предпочтение он отдавал черной футболке, поверх которой неизменно красовалась темная куртка, изготовленная из крокодиловой кожи, сшитой маленькими клочками, а также легкие, не стесняющие движений, свободные брюки; обувался он в дорогие и очень прочные туфли.
Говоря про его служебную деятельность, следует обратить внимание, что среди своих сослуживцев он славился неординарным подходом и умением наиболее быстро и оперативно строить правдоподобные версии, в результате чего пользовался у коллег огромнейшим уважением и не одно серьезное преступление не обходилось без его непосредственного участия. Вместе с тем методы, с какими он нередко подходил к исполнению своих прямых служебных обязанностей, не отличались своей исключительной законностью, потому как этот сотрудник не гнушался никакими приемами, способными в кратчайшие сроки привести его к достижению поставленных целей; здесь можно сказать, что зачастую, причем даже после очередного удачно раскрытого особо тяжкого преступления, его вызывали к начальству для строгого разбирательства, где нещадно «песочили», вменяя в вину, конечно же, явное превышение должных полномочий; однако, удивительное дело, несмотря на все его грубые (а где-то и преступные) выходки и существенные перегибы в работе, Романа «настойчиво» продолжали держать на службе, всякий раз «отмазывая» и прикрывая, когда над его головой «сгущались темные тучи» (по мнению руководства, оперуполномоченный – пусть даже и со всеми своими незаконными методами – отлично делал свою работу и успешно ловил мерзавцев, безнравственно преступающих уголовный закон и безжалостно отнимающих жизни). Так вот, аккурат и сегодня, он стоял в кабинете начальника своего отдела и держал ответ за вчерашние недоразумения, произошедшие, естественно, не без его прямого участия.
