Его любимая заворочалась. Ра’хард прижался к ее обнаженной спине. Длинно и рвано вздохнул, но будить не стал. Не так долго они и спали, а его любимая слаба после ранения.
Он почувствовал, как женщина словно бы невзначай потерлась о него… Можно посчитать, что спиной.
Он замер.
Выдержка у него всегда была на высоте.
На’Аталия изо всех сил делала вид, что спит, но чуть ли не мурлыкала. Но потом все же спросила, не открывая глаз:
– И вот чего ты дразнишься?
Дзы-ы-ынь! Этот звук был только в его голове? Или же в спальне они оба услышали, как на мелкие осколки разбилась его выдержка?
– Моа! – прорычал он.
– Твоя, – выдохнула она.
Их ликующие голоса слились в такт, когда он ворвался в нее. Непонятно – то ли победителем, то ли побежденным…
– Мне все эти дни хотелось прикоснуться к твоей коже, – погладил он ее по плечу, скользнул к бочку. – Она такая розовая, такая… восхитительная.
– Ай, – дернулась Наташа. – Я щекотки боюсь!
– Чего?
Вот уж какого слова она не знала на иностранных языках, так это «щекотка».
– Неважно, – проворчала Наташа, обнимая Торна. – Просто так не делай.
– Не буду, – пообещал он.
– Странно, – проговорила женщина. – Я все пытаюсь посчитать, сколько я тебя знаю. Получается, что три дня. И мы…
– Просто ты – мое счастье. И хорошо, что я понял это быстро.
– И когда ты это понял?
– Как только тебя внесли на мой корабль.
– Значит, у тебя было на семь дней больше.
– Наташа…
– Ты безумно волнуешь меня, – тихо проговорила женщина. – И я… чувствую, что ожила…
Он провел губами по изгибу ее шеи, нежно прикусил мочку уха. Еще ночью понял, что его женщине это нравится.
Едва тренькнул таймер, отсекая еще один час.
Претемный нахмурился.
– И тебя уже ждут, – улыбнулась она.
– Два часа уже.
– Надо идти.
Он поднялся.
– Ты прекрасен, – в спину ему сказала женщина.
– А сначала ты говорила, что только мои глаза тебе нравятся.
– Ну… я же не видела всего остального! – рассмеялась она. – Хотя глаза… Они просто завораживают. Но в темных эльфах, как я понимаю, все должно быть прекрасно: и глаза, и не… глаза. И помыслы.
– Это точно! – прокричал он ей уже из ванной сквозь шум включенной воды в душевой кабине.
Лур Ра’хард собрался по-военному быстро и сразу пошел к двери. Напоследок обернулся, посмотрел в синие любимые глаза и проговорил:
– Если я приближусь к тебе, если поцелую – я вообще сегодня никуда не пойду. Как мне и хочется.
– Иди! – рассмеялась Наташа.
Он вышел, но через мгновение заглянул опять:
– Ты поспишь? Или приказать, чтобы тебе подали завтрак?
– Завтрак.
Ра’хард кивнул – и ушел.
А Наташа задумалась. Вообще, утро имеет такое неприятное свойство: все, что ночью казалось естественным и правильным, сейчас стало… не совсем естественным и не очень правильным.
Нет, Наташа далека была от мысли терзаться сомнениями или жалеть о том, что произошло. Во-первых, ей для этого было слишком хорошо. А во-вторых – это же попросту глупо.
Но… у нее было стойкое ощущение того, что она чего-то не понимает. Или не знает. И это мучило ее, зудело изнутри, словно обожженная кожа снаружи.
В дверь постучали. Но входить, что характерно, не стали.
Наташа улыбнулась. Она, кстати, сразу заметила бешеные взгляды, которые Торн кидал на беднягу-лекаря.
– Да, – ответила она.
– Прикажете накрыть в покоях? Или… в спальне?
– Давайте в покоях.
Наташе стало интересно: что за покои такие?
