Достала старый пуховик. Пах пылью и китайским рынком. Выглянуло солнце, неприятно резануло глаза. Поглядела снова в зеркало, уже без истерик. Нашла солнцезащитные очки. Ох, и будут глазеть прохожие на странную девицу в глухих черных очках посреди зимы! Взяла последние деньги, еще подумала, что если всё потратить, то три дня есть будет нечего.
Впрочем…
Алина внутренне пожала плечами. Сейчас ей было плевать на весь мир. Голод заслонил собой все иные чувства.
На улице еще похолодало, несло вонью с соседней котельной, от помойки тянуло гнилью, прошедшая мимо женщина зацепила шлейфом пота сквозь духи "Альгамбра", кинула подозрительный взгляд на бледную девицу в стареньком черном пуховике и солнцезащитных очках.
–
«неолитическая венера» – скульптурное изображение богини плодородия эпохи неолита.
В магазине народу было – яблоку негде упасть. Запах цитруса поверх стойкого, неистребимого амбрэ подпорченного товара из подсобки. Перегар от мужика в другом конце торгового зала. У женщины в очереди "эти" дни. На прилавке красивое, красное, относительно свежее мясо. Лежало дня два, не больше… Сглотнула слюну.
– Вам чего, девушка? – с легким наносом брезгливости окликнула продавщица. Приняла за наркоманку, наверно.
– Говядины… Вот этот кусок… По сто семьдесят… Ага…
Продавщица была неопределенная, толстая, как свинья, на шее у нее, под складками подбородков, чувствовалась жилка артерии… Хотелось есть…
– Триста восемьдесят шесть рублей с Вас.
Ну вот и агакнулась книжка.
Не жалела. До дома еле дотерпела. Какое-то помутнение рассудка…
Липкие от крови руки.
Теперь спать.
И был день, громко трезвонили в дверь… И был вечер… Тихо. И была, наверно, ночь…
***
… И если вам уже двадцать пять, если вы получили-таки неплохое образование, если привыкли и обжились на новом месте, если чувствуете в себе такую силу, что можно бы горы свернуть, наверно, несколько досадно быть вечной отцовской тенью? Хочется своего, заслуженного, хочется сказать всем: «Вот он я каков, видали?» И чтобы не как всегда: «А, так это младший Шаговский!». Не младший. Просто Андрей Шаговский. И тогда начинаешь пробовать себя. А так ли велика силушка? А если не горы свернуть, а чего помельче? А свою антикварную лавку открыть? И чтобы без оглядки на отца? Но нет, фамилия, она и есть фамилия. Шаговский-младший. Мальчик, позови папу.
И если вы достаточно настойчивы – а силушка-то кипит! – то вы решаете, что тесно вам в Польше. И пробуете, пробуете, пробуете… В Туманном Альбионе пытаетесь втиснуться меж родов, еще с Вильгельмом Завоевателем пришедших, но здесь вас не ждут. Здесь вы разве что управляющим… Хотите? Нет, мальчиком на побегушках вам быть уже надоело. В соседней Латвии вас не любят. Да и не нужен там ваш магический антиквариат. Вы прощупываете почву в Румынии. Нет, местным только вампиры и интересны. Они живут этими вампирами. …А вот, поглядите, зуб самого Графа Влада! Тот самый, который Граф вонзал в лебяжьи шейки невинных жертв! (* Граф Владислав III Цепеш по прозвищу Дракула) … Ах, не зуб? Может, есть осиновые колы? Ну хоть что-нибудь против вампиров! Нет? Тогда извините, это предложение нас не интересует…
Потом еще Венгрия. Но там даже труднее, чем у англичан. В Венгрии коллекционеров мало, а магов еще меньше. Слишком уж активно их истребляли во время «охот на ведьм».
И вот ваша кипучая жажда самостоятельности возвращает вас на историческую родину. На родине в это время по брезгливому определению отца «дикость и варварство». Но ведь вашей силушке все нипочем!
И вот она, Сибирь. Официально – уехал младший Шаговский отдохнуть на годик. Неофициально: птенец расправляет крылья. Земли новые – tabula rasa *. (Цитата из рок-оперы «Юнона и авось». Тabula rasa – букв., «чистая доска» (лат.))
И вот результат: ледяная пустошь. Снег. Хорошо лежать, глядя в небо. Небо высокое, красивое. Темно-синее и все в булавочных головках звезд… И медленно, мягко подступает оцепенелый сон…
Нет. Надо идти. Куда? И зачем?
Алина
Глухо, глухо стонал ветер в водосточной трубе. Громко вздрогнул воздух, когда где-то далеко захрустел фейерверк. Окурок, затушенный примерно полчаса назад, заставил чихнуть. Снег источал неправильный бензиновый яд. Аккуратно, подворотнями и длинными тенями стен и лысых кустов, избегая резких пятен вокруг фонарных столбов, ловко просачиваясь сквозь дыры в заборах и щели меду гаражами, целеустремленно бежала туда, где будет свободней дышать.
По перекрестку Первого Мая и Ленина прокралась опасливо, часто приникая к земле. Здесь везде пахло человеком. На окраине, за высокими трубами химзавода, стало спокойней. Правда, манил частный сектор с его стойкими аппетитными ароматами живой крольчатины и глупых теплых куриц. Но запах псины предостерегал. С трудом преодолела искушение. Тем более, пока еще в крови говорил не голод, а только охотничий азарт.
И новизна… Непривычно-будоражащая, захватывающая, упоительная, какой в жизни не испытывала. За городом отпустила себя окончательно. Каталась в снегу, вынюхивала следы, откуда-то зная всё – когда, кто, куда… из любопытства проследила лисицу до норы, но, конечно, лезть не стала… Набрела на унылый домишко, в котором летом живут археологи. Помнила: сама здесь когда-то месяцами хозяйничала. Помнила, но уже смутно, без интереса и веры. Попугала тетеревов, но поймать не успела ни одного. Пока еще никак не могла привыкнуть к своему новому телу. Раньше … центр тяжести был в другом месте. Раньше. Когда жизнь была тусклой и неинтересной. Раньше, когда один день походил на другой, и цепко держали клетки условностей.
Теперь же жизнь, высвобожденная и сочная, плескала через край. И вся, от колючих и вкусных снежинок до хруста под лапами, принадлежала ей. И делать с ней теперь можно было что в голову взбредет. Можно всё! И сразу.
Сказала себе, что не хочет ничего помнить – и прошлое перестало существовать. Лопнуло, как мыльный пузырь, взвилось легким снежком и осело в ближайший сугроб. А весной и вовсе стает. Навсегда. Так легко. Над головой оскорбительно проухал филин, зашипела на старого для острастки. Тот только расхохотался: он высоко, его не достать. Тут же выкинула глупую птицу из головы. Еще поохотилась на тетеревов и опять не поймала ни одного. Новенькое тело, детски неловкое, промахивалось раз за разом. К этому времени снова проголодалась и решила в следующий раз уже не баловаться, а хватать, что первое попадется. Приникла носом к насту…
А попадались всё застарелые, почти выцветшие узоры запахов: то куропатка, то заяц, то сохатый… Ни одного свежего. Но до рассвета было еще далеко, в воздухе ощутимо теплело, шуршали могучие сосны. А потом нашлось непонятное. Вдруг из ниоткуда, словно бы из воздуха выпрыгнул, появились следы человека. Причем человек пах неприятно – грязью немытого тела, засохшей кровью и усталостью. Фыркнула, хотела бежать дальше, но любопытство пересилило. Принюхалась. Человек был болен, напуган и появился здесь примерно три часа назад. В таком состоянии он легкая добыча. Людей есть нельзя вроде, только забыла, почему. Просто нельзя. И всё-таки пошла по следу. Судя по всему, человек шёл медленно, местами встречались глубокие пролежины – укладывался отдыхать. Через какое-то время след окреп, уже не приходилось напрягаться, выискивая его среди других ярких ниточек и мазков. След человека сделался магистралью, по которой побежала теперь уже быстро и уверенно. Чувствовала – расстояние сокращается. Азарт преследования разгорелся заревом. Побежала уверенно. В брюхе заурчало.
Потом не следы – уже ветер принес отблеск человека, и глаза застило алое голодное и радостное возбуждение.
Рвать и терзать! Рычать, наскакивать, тащить и волочь!
Поиграть, как кошка с мышью!
Пить теплое, вкусное, щедрое! Есть! Наконец-то утолить дикое и тяжелое, что поднимается из глубины! То, чего никак не сумел утолить съеденный где-то далеко кусок мертвого, холодного, несколько раз замороженного и размороженного мяса! Вместо мертвого – живое и трепещущее… Чуждый, но родной целиком, от когтей до кончика хвоста инстинкт. И плевать, что двуногих трогать нельзя. Они вкусные.
Радостно зарычала.
Человек – добыча – пища – первая охота! Близко. Еще ближе. Беззащитен…
Ну же!
Он даже сам упал. Свежая медная кровь.
Попытался подняться… Смешной. Как слепой кутенок.
Подобралась совсем близко. Ноги его не держат. Раненая дичь.
Обошла кругом. Понюхала задумчиво воздух. Двуногих есть нельзя. Вспомнила, почему. У них собаки. Большие, злые. Натравят собак, и полетят клочки по закоулочкам.
Вкусная кровавая дрань. Нет, в воздухе больше не пахло куропатками. А след кроля давно остыл и затерся. И тут нет собак, слишком далеко до человечьего жилья…
И прыгнула. Отбивается руками, дурной.
От меня уже теперь точно не уйдешь… Поиграем чуть-чуть… Хочешь? Даже не вскрикнул. Очень слаб? Так неинтересно. Ну! Играем!
Снег брызгами, медь запаха и весело, весело, весело!
И вдруг прошептал что-то. Что?!
И… словно бы удар под дых – воздух из легких вышибло. А кожу – по живому вывернули наизнанку. Уронило на землю. Закричала от боли, в этом крике меняясь, становясь другой… прежней…
Возвращаясь в себя.
Андрей
