Старовский раскоп

Потом не следы – уже ветер принес отблеск человека, и глаза застило алое голодное и радостное возбуждение.

Рвать и терзать! Рычать, наскакивать, тащить и волочь!

Поиграть, как кошка с мышью!

Пить теплое, вкусное, щедрое! Есть! Наконец-то утолить дикое и тяжелое, что поднимается из глубины! То, чего никак не сумел утолить съеденный где-то далеко кусок мертвого, холодного, несколько раз замороженного и размороженного мяса! Вместо мертвого – живое и трепещущее… Чуждый, но родной целиком, от когтей до кончика хвоста инстинкт. И плевать, что двуногих трогать нельзя. Они вкусные.

Радостно зарычала.

Человек – добыча – пища – первая охота! Близко. Еще ближе. Беззащитен…

Ну же!

Он даже сам упал. Свежая медная кровь.

Попытался подняться… Смешной. Как слепой кутенок.

Подобралась совсем близко. Ноги его не держат. Раненая дичь.

Обошла кругом. Понюхала задумчиво воздух. Двуногих есть нельзя. Вспомнила, почему. У них собаки. Большие, злые. Натравят собак, и полетят клочки по закоулочкам.

Вкусная кровавая дрань. Нет, в воздухе больше не пахло куропатками. А след кроля давно остыл и затерся. И тут нет собак, слишком далеко до человечьего жилья…

И прыгнула. Отбивается руками, дурной.

От меня уже теперь точно не уйдешь… Поиграем чуть-чуть… Хочешь? Даже не вскрикнул. Очень слаб? Так неинтересно. Ну! Играем!

Снег брызгами, медь запаха и весело, весело, весело!

И вдруг прошептал что-то. Что?!

И… словно бы удар под дых – воздух из легких вышибло. А кожу – по живому вывернули наизнанку. Уронило на землю. Закричала от боли, в этом крике меняясь, становясь другой… прежней…

Возвращаясь в себя.

Андрей

ПОДНЯТЬСЯ И ИДТИ

Андрей однажды со смешком написал в письме к одному приятелю из той же Франции, но, слава Богу, ладящему с русским настолько, чтобы понимать "тонкие" игры слов собеседника, что он, Андрей, если следовать терминологии одной небезызвестной писательницы, выходит "парнем, который выжил". Это было еще лет шесть назад, после одного весьма рискованного эксперимента с артефактом из отцовской коллекции. Смешок при написании письма вышел нервный. Нет, Андрей знал, что в отличие от родителя, способностями в деле управления энергиями обладает весьма средними, если не сказать грубей. И ему было тогда всего двадцать – глупый возраст, когда считаешь себя взрослым как никогда больше в жизни, когда не сомневаешься абсолютно, когда рвешься реализовывать любую прибредшую в голову идею с энтузиазмом партийного агитатора. К тому же Андрей тогда только-только постигал теорию антикварно-магического дела, а хотел, конечно же, переходить к практике. Но – щелчок по носу. В двадцать лет чудес не случается. Еле выкарабкался после "отдачи". Исключительно благодаря упрямству. Не захотел умереть, раствориться в потоке обезумевшей энергии, а потом еще – карабкался и цеплялся за жизнь после полного, сокрушительного перенапряжения.

Только в Андрее, человеке по натуре скорее импульсивном, чем напористом, упрямству пробудиться было сложно. Нужно было доходить до края и даже чуть дальше. А сейчас, когда пригрелся, когда перестали болеть ссадины и порезы, просто забыл, зачем и куда шёл. Края не заметил. Сколько провел в снегу, не знал и знать не хотел… Утром на реке… вот, пожалуй, единственное хорошее в Заречце, прости, Господи, так это река… Утром, когда жара еще не поднялась, когда город спит, когда далеко-далеко кричат ранние петухи, а туман стелется по речной пойме – хорошо. Клубится и течет длинным молочным потоком… Встань и иди!… да, река… Встань и иди, если хочешь еще хоть раз реку увидеть! Твою ж… дивизию!..

Вздрогнул как от удара и как-то разом очнулся. Почудилось, отец тормошит, как тормошил по утрам давно. Много лет назад… Вставай, пора в школу, Андрюша. Ну, поднимайся!… С трудом сел, огляделся. Переохлаждение, конечно. Вот уже галлюцинации полезли. Вяло подумал, что слишком уж яркие галлюцинации – и река, и отец над ухом, и… совсем уж фантастическое зрелище – пантер на снегу когда-нибудь видели?

Поднялся на ноги, шатаясь, как пьяный. Бегущая навстречу угольно-черная пантера действительно смотрелась фантастично в слабом лунном свечении. Красивая, черно-гибкая на лунной белизне. Зло ощерилась и свернула глазищами, совсем как в передаче про животных. А потом прыгнула.

И тут же понял, что не галлюцинация. Тяжелые лапы, ощетиненные когтями, упали на грудь, вталкивая в снег. Настолько неожиданно случилось, что и вскрикнуть не успел. Острые зубы клацнули в сантиметрах от лица, обдало теплым и прелым дыханием. Пантера в Сибири… Реки не увидеть. Пантера… Шевельнулось в памяти поверх недоумения – пантера! Не может быть!

Рефлекс сработал раньше понимания. Отец натаскивал хорошо.

– Apage, bestia! – выкрикнул вместе с последними каплями таким трудом накопленной энергии.

Хватило. Даже более чем. На оборотней всегда безотказно действует. А это оборотень. Точно. Пантера. Формула изгнания звериной ипостаси.

Оборотень захрипел, откатываясь, забился в конвульсиях, поплыл рябью, задрожал. В следующее мгновение на снегу лежала девушка. Дышала взахлеб, тряслась крупно, как в припадке. Сил удивляться не было, отметил про себя, что оборотница должна быть неопытная, молодая, если обычная смена облика сумела настолько вывести её из равновесия. Матерый оборотень смены мог и не заметить, если очень хотел убить. А эта как упала, так и всё, иссяк запал. Поймал себя на том, что вдруг забеспокоился – всё ли с недавней злоумышленницей в порядке. Но так как день был безумный с самого начала, смело окликнул:

– Оборотень? Ты там живая? – вышло до смешного несолидно и слабо.

Девушка села. Стало видно, что у нее длинные волосы – спутавшийся темный клубок, глаза желтые, пантерьи, лицо худое, скуластое, остренькое и очень бледное. В целом симпатичное, только глаза эти… На щеке царапина. Сама в синих джинсах и пушистом сером свитере.

– Я… я не… я не оборот-тень! – зубы девушки-пантеры застучали пуще прежнего, она всхлипнула и больше ничего не сказала.

– А кто тогда? – ничего ехидного, остроумного или мудрого в голову не шло. Только усталость. – И зачем нападала?

Та охнула, подскочила, полезла суетливо, зачем-то потянула за руку:

– Я… я не хотела! Давайте, я Вам встать помогу, ладно? Я просто… Я не могла… Я… Алина Алина Сергеевна Ковалева. Археолог. Я… ох…

Она очень старалась. Тянула за руку так, что конечность оторвалась бы, будь она «прилажена» похуже. Только вставать Андрей не хотел.

– Да вставайте же! Я Вас ранила? Поцарапала? Сильно?!

Голос у оборотня-археолога оказался резкий, хриплый, как раз такой, какой и должен быть у только что обернувшегося зооморфа. Всё остальное – совсем не как у оборотня. Никогда еще на памяти Андрея оборотни не помогали своим несостоявшимся жертвам, никогда не тряслись как в лихорадке. Осенило.

– Погоди. Ты – новообращенная?!

– Я – что?! – Воззрилась с непонимание и удивлением, но руки не отпустила.

– Где твой учитель, оборотень? Ты потеряла контроль и сбежала от него?

Замерла. Руку отпустила. Обессиленно прилег обратно. Всё, дальше двигаться не мог. Даже и не просите.

–Я не понимаю, о чем вы говорите! Я не сбегала, я просто…

– Так, погоди… – звенела ночь. Звоном же отдавало в голове. – Когда ты… стала оборотнем?

– Понимаете, я не оборотень, вы что-то путаете. На меня напали. Вчера. Мужчина. Превратился в пантеру и поцарапал.

– Ясно… Первая… стадия трансформации. Если у тебя нет… учителя, в город не ходи… Поубиваешь людей, тебя пристрелят… Здесь у тебя есть шанс выжить…

Каждое последующее слово давалось сложней предыдущего. Высоко над головой тряслось рваное полотно неба.

– А … вы? Вам нужно в город, вы замёрзнете…

– Не знаю, сможешь ли ты сохранить разум… но пантерой… тоже неплохо… Голодом не помрешь… только к людям не ходи…

– Господи, вы же совсем замерзли. Вы же погибнете, вы…

– Слышишь, будешь пантерой, если учителя нет… в город не ходи…

Перепутал, с кем разговаривает… Знал одного зооморфа. Но у того контроль был хороший. Валерка-волк. Рассказывал, как его "дрессировали" после обращения. Жутко. Но иначе нельзя. Зверь в сознании всегда сильнее человека.

– Дрессировать надо… Чтоб человеком быть… дрессировать… Ты хочешь… остаться человеком, оборотень?

Глаза – желтые, дрожащие слезами, очень яркие – близко. В них – тоска и безумие.

– Хочу, очень хочу. Помогите мне… Пожалуйста… Я не хочу пантерой! Я археолог!

Облик начинает течь, меняться…

– Терпи. Возьми себя в руки.

– Поднимайтесь! Вы замерзнете! Идемте! Тут есть домик!

– В город тебе нельзя…

– Не город! Там сейчас пусто! Археологи здесь на выездах летом… Сейчас пусто… Ну, вставайте же!

– Пусти, оборотень… Оставь в покое…

– Идемте. Пожалуйста.

Ночь дрожала морозом, плыла паром с горячих, обметенных усталостью и болью губ, топила и засасывала в снегу, как в болоте, чужим голосом уговаривала, потом подпирала плечом, потом волокла, а потом заставила предпринять последний рывок – через порог в темноту и сырой запах погреба. И угасла, как кинолента при смене сцены.

Алина

Мужчина обнаружился замороченный * (диалектное: находящийся в полуобморочном состоянии). В темноте плохо видно, но губы точно разбитые, еле шевелятся, и дышит через раз. Как он забрел так далеко, не понимала определенно. И о чем он говорил, тоже не понимала – какой-то учитель, какое-то обращение… Похоже, у мужчины горячка. Ему к врачу надо, руки ледяные, вообще сам весь промороженный, что полуфабрикат в морозилке, на снегу как минимум два часа, города он не дойдет. Двенадцать километров… Слишком легко одет… Замерзнет совсем.

Кстати, на самой только домашние джинсы и старый свитерок, но не холодно, черт возьми, не холодно! Задумываться было некогда, хотелось есть… Дико, безумно. Снова испугалась – мужчина был вкусный. Больной, но сойдет. Господи-Господи-Господи… Этот, найденный который, кажется, всё понял, хоть и совсем шальной.

– Дрессировать надо… Чтоб человеком быть… дрессировать… Ты хочешь… остаться человеком, оборотень? – шепчет тихо, не разобрать почти.

– Хочу, очень хочу! Помогите мне… Пожалуйста… Я не хочу пантерой! Я археолог! – во рту голодное предвкушение – еда близко, очень хочется есть. Хочется крови и свежего, сладкого мяса.

– Терпи… Возьми себя в руки, – шевелятся черные в темноте, страшные губы, а глаза у него пустые. "Помрет, – проносится в голове. – Как пить дать – помрет!". И трезвое, холодное, заглушающее жалость: "Он должен жить. Хоть сколько-то. Должен помочь! Должен объяснить! Рассказать, что знает!"

– Поднимайтесь! – пихнула. Грубо, почти зло, заставив зашипеть и широко распахнуть глаза. Какого цвета глаза, не разберешь, да и не важно. – Вы замерзнете! Идемте! Тут есть домик!

Потом уговаривала, почти плакала, закусила губу, но сделала только хуже: собственная кровь разожгла аппетит, раздразнила своей солоноватостью. Волокла волоком, била по щекам, и даже не удивительно, что не заблудилась в ночи – лес стал вдруг понятным, как собственная квартира, по которой ночью наощупь бредешь попить водички. Совсем не темно, снег переливается всеми оттенками серебра и ртути, плетутся в ровные, ясные строчки лесной жизни следы. А жизнь в лесу и ночью – ключом. Шорохи, почти незаметные промельки, то там, то здесь обвалившийся с веток белый пушок, и кто-то тихо, старательно завывает. И запахи… от их яркости даже подташнивает временами. Или это от голода? Подводит желудок… Мутится в голове – хочется упасть на четвереньки и… Только и держит дальнее эхо: "Терпи!"

И ведь довела!

Дом стоял совсем такой, как и помнила: серо-зеленый, с облупившейся краской и заколоченными на зиму ставнями, чуть кривоватой невысокой трубой – внутри "буржуйка", если не утащили любители пошарить в чужом хозяйстве. Если опять же не утащили, должно быть немного дров в коробе в углу. Ну и в подполе – спрятаны в тряпье чугунок, чайник, сколько-то мисок и кружек, свечи… Собственноручно всё это прятала, когда в сентябре прошлого года группа уезжала с раскопа в город с пятью ящиками черепков и прочей ценной рухляди в «прекрасном состоянии». Сама проверила, всё ли припрятано, сама заложила засов на двери. Замок не навешивали – бессмысленная затея. Обычно тут не воруют, местные говорят, плохое место, проклятое. Ходят байки, что когда-то здесь кого-то в жертву принесли, с тех пор неприкаянный дух страдальца бродит по окрестностям, предвещая болезни и смерть. Впрочем, за пять лет работы на раскопе «Старовск-1» ни одного призрака Алина так и не обнаружила. Глупости. Зато и не воровали из домика на ее памяти ни разу. Да и с площадки не таскают, если и случится телефон или дорогущий фотоаппарат оставить. Вот и сейчас всё цело.

Заволокла свою "добычу" внутрь, устало выдохнула. Пахло остро, резко, затхло, слегка затошнило… Опять же без удивления отметила, что раньше не замечала за собой склонности чуть ли не на себе таскать мужчин приличного роста и веса. "Добыча" легла на пол в полном бессилии, вяло хватая воздух ртом и даже не пробуя подняться. Решила, что это даже и к лучшему, под ногами болтаться не будет. Быстро пробежала по комнате, пошарила в коробе, нашла на дне спички. Всего три коробка. Кое-как, трясущимися руками, развела огонь в печке, зажгла свечу. Хорошо, когда всё под рукой. Потом сбегала в подпол, притащила посуды и тряпья, и только после занялась отысканным в лесу мужчиной.

– Эй, встать можете? Тут койка есть… Давайте… осторожно… Сейчас уже согреетесь…

Стянула с него, не сопротивляющегося и вряд ли осознающего происходящее, куртку. Попыталась растереть ступни, жаль, спирта нет. Раздражал запах грязного тела… Поглядела под рубашкой – целая россыпь ссадин и синяков. Лиловые ребра и ощупывать не стала – всё равно не разбирается в этом. Тут совершенно точно ничем не могла помочь. Но, судя по виду, могла предположить – били ногами. Поёжилась. Набросала на него тряпья, койку сдвинула ближе к печке. Сейчас бы ему еще чаю горячего…

– Иди… охоться… – прошелестел. – Оборотень должен… охотиться…

Значит, что-то еще понимает.

– Позже. Не могу вас оставить. Расскажите лучше мне про оборотней, а? Можете сейчас? А я воды нагрею, каких-нибудь травок заварю.

– Иди охотиться, оборотень… – с трудом перевернулся на бок, застонал, ощупывая непослушными руками свои лицо, рёбра, колени. Щеки у него были влажные, впалые. – Оттаиваю… Больно, зараза… Тебе нужна свежая кровь… Иначе совсем… крышу снесет… на меня кинешься…

Сглотнула. В самую точку. Терпеть уже сил нет. Он прав. Только он же на ладан, кажется, дышит. Его нужно напоить, согреть, чем-то покормить. Непонятно только, чем. И он сам холодный, а лоб горячий. Тут ни одной таблетки аспирина совершенно точно нет – аптечку здесь на зиму не оставляют.

– Но вы как же?

– Мне …будет лучше спокойно лежать,… чем попасть тебе на зубы, оборотень… Уходи… Если точно хочешь помочь, принеси мяты, толокнянки, тысячелистника, шалфея… чего-нибудь… и жратвы… чего сама поймаешь… мне хоть косточку. Не ел сегодня…

Швыркнул носом, размазал по щекам то ли слезы, то ли истаявший снег, закрыл глаза и задышал часто и тяжело. Только сейчас увидела, что он довольно симпатичен несмотря на измученную бледность. Правильные черты лица, красивой лепки голова. Интересно, какого цвета глаза?…

И он был чертовски прав. Он сейчас самая легкая добыча для неопытной пантеры. Кость перед смертельно голодным животным. Накидала на него еще тряпок, спросила, не хочет ли пить. Отказался.

Хотела спросить, как снова сделаться черной кошкой, но только резануло сытным запахом крови, сама всё поняла. Бросилась к порогу, не оглядываясь, утонула в черной снежной ночи, опять забылась и растворилась в новых запахах, цветах и звуках.

За спиной осталась распахнутая дверь и теплый оранжевый свет в проеме.

Впереди… О том, что будет дальше, она не задумалась. Пантеры не привыкли задумываться о будущем.

***

Переполох вторгся в кабинет руганью и тяжелым топотом ног.

Человек поднял голову от бумаг. Досадливо поморщился.

– Можно? – сунулась в дверь встрепанная голова.

– Можно. Что там? – мужчина устало откинулся в кресле и оглядел вошедшего с раздражением и нехорошими предчувствиями. Вошедший оказался мужчиной лет тридцати и внешности притом настолько несолидной, что воспринимать его всерьез не удавалось при всем старании. Огненно-рыжий, вечно встрепанный, всегда в этих своих вытянутых на локтях вязанных свитерах… Сегодня он был встрепан больше обычного.

– Сбежал. Маг сбежал. Кокнул охрану и сбежал, – на одном дыхании выпалил рыжий.

– Кокнул? Голыми руками? Или пробил барьер?

– Никакой магии. Черенком ложки и кирпичом.

– Умелец… Надо же. Антиквары нынче пошли… кровожадные. Ищете?

– Ищем. Как сквозь землю провалился. Или помер. Вот нет его и всё, – рыжий робко пожал плечами. Сейчас, очевидно, он прикидывал масштабы грядущего начальственного гнева и вытекающие из этого гнева ущербы.

– По вещам выследить не пробовали?

– Он, зараза, ничего не оставил, все с собой утащил.

– Ну и пес с ним.

Рыжий встрепенулся.

– Не искать?

– Нет. Возможно, он уже «выгорел» и как маг нам бесполезен. Или действительно помер от истощения. А если не помер, то точно укатит к папочке. И искать мы его тогда будем до скончания века. Жаль, конечно. Ну да ладно. Им нас все равно не найти. Нет, он не опасен. Для порядка еще пару дней поищите, а потом сворачивайте.

– Хорошо. Я сейчас скажу.

– Да, а ты ко мне загляни еще вечерком, поговорим …