У мордоворота номер один лицо сделалось, словно безобидная мышка вдруг обернулась страшным драконом, когда черенок вошел… Андрею некогда было задумываться. И смотреть тоже времени не было. Номер два ругнулся громко и испуганно, он явно не понимал ситуацию, пошел на пленника. Кирпич!
Верещала какая-то дрянь на запястье номера один. На ватных ногах подошёл, наступил на запястье. Визг умолк. На мордоворота старался не смотреть. Скорее всего, уже мертв. Второй, которого кирпичом, лежал без движения. Никакого торжества свершившейся мести или боевого восторга Андрей не ощутил. Вытащил связку ключей у номера два из-за пазухи. Как во сне нашел нужный. С полу поднял свою кепку и запихнул в карман – нельзя, чтобы у них осталась хоть одна вещь пленника, а то выследят. Вздохнул глубоко – стучало в висках. Еще позавчерашние побои. Решился. Распахнул дверь.
Навалилось плотным месивом – звуки, запахи, яркий свет. Магия… Теперь чувствовал. Не ошибся. Тогда – пробормотал привычную формулу концентрации и "прыгнул". К себе домой. Хоть это и глупо, и ожидаемо. Если будет погоня…
Всё равно.
А погони не было.
Родной квартиры – тоже.
Была ослепительная белизна. Был холод. Такой, что сразу понял: декабрь. Начало или середина. Или вообще конец? Сибирь. До горизонта – ни деревца. И ни намека на жилье. Куртка вельветовая, поскольку – это вспомнилось с трудом, как давно прочитанная сказка – тогда был ноябрь, начало, и снег еще не лег. Слякоть и лужи, грязь, редкие снежинки даже до земли не долетают. Градусов пять ниже нуля. Жара почти. Вспомнилось – и тут же забылось за паникой. Должен был быть дом. Дома тепло, стоит собственный барьер, есть еда, оттуда можно дозвониться до друзей и попытаться понять, что происходит. Переждать угрозу. Почувствовать себя в безопасности. Помыться, в конце концов.
Вместо квартиры – вот эта белизна. Попробовал снова: формула концентрации, тщательное припоминание ориентировок. А прыжок… не состоялся. Может, всё дело в том, что после месяца плена не удается точно вспомнить? Начнем сначала. Обои в спальне, по совместительству рабочем кабинете, зеленые с темно-золотым рисунком… ромбы… или квадраты? Квадраты, наверно… Стол – этакий аляповатый гигант из темного дерева. Дуб морёный. Шторы… Штор не помнил совсем. Черт побери, это бессмысленно! Вот абсурд! Не помнить собственного дома! Это ж надо быть таким клиническим идиотом! Глупо, глупо, до чего же глупо! Убил двух человек, чтобы замерзнуть на заснеженной пустоши. Сразу встало как в живую перед внутренним взором тот, номер один, которого ложкой. В конце концов, этот дуболом всего лишь исполнял свою работу. Второй, может быть, жив… Ни разу за всю свою жизнь не убивал. Ни разу…
Дом… дом родной… Ну, чуток еще! Господи, если ты всё-таки есть… помоги? Единственный раз, а? Трясущимися губами снова повторил формулу концентрации сил… А потом понял, что память тут ни при чем. Просто сил на прыжок уже не было. Закончились.
Расхохотался. Вдруг очень смешным показалось: сил оказалось точнехонько на один прыжок, и силы эти были растрачены так бездарно! Смех перешел в клекот и хрипы – холодно было. И все равно смешно. Идиот!
Огляделся. Белизна поникла вечером. В сером свете снег еле заметно поблескивает, а небо темно-серое. Руки в царапинах и ссадинах начинают неметь. Далеко впереди угадывается едва заметная черная полоска. Город? Наверно, город. Или деревня… Знать бы еще, где находишься… Знать бы…
Потом паника вдруг прошла. Уступила место некоему трезвому осознанию: "Скорее всего – не дойду. Замерзну. Но всё равно можно попробовать. Если очень повезет, кроха сил на разведение огня наскребётся. Ветки нужно найти. Погреться и добрести до города." Оказалось, что этой немудреной цели – найти ветки и развести огонь – на первое время достаточно, чтобы полностью занять сознание и больше не бояться. Глубже запахнулся в куртку, напялил осеннюю легкую кепку, поднял воротник, брюки заправил в носки, руки спрятал в карманы. И пошел в сторону темной полоски.
Алина
В следующий раз проснулась от хриплого телефонного звонка. Телефон в прихожей. И до него нужно было идти. Идти показалось непосильным трудом. Звонок мысленно послала к чертовой бабушке и вознамерилась спать дальше. Телефонные вопли не прекращались. Какого лешего?!
– Ох, твою же!…
Пока стремглав летела к телефону, вспомнилось и про лешего, и про вчерашнее, и про нынешний день недели. От и до. И еще про то, что мусор не вынесен – от запашка тошнило. И даже заранее догадалась, чей голос услышит в трубке.
– Алло? – там, в прихожей, над телефонной полкой висело зеркало. Мимоходом глянула на себя, подумала, что выглядит весьма паршиво.
– Алина! Алина Сергеевна, ты?! – пролаяли в трубку, по всей видимости, сглотнув пару ругательств. Анатолий Петрович, прямой начальник. Суров, но справедлив. Если наорет, то только за дело и не прилюдно. Быстро вспыхивает, но и остывает тоже быстро. Доктор исторических наук. Один из лучших специалистов в области сибирских культур верхнего палеолита. Терпеть не может нарушения дисциплины. Господи…
– Я, Анатолий Петрович… – договорить про то, что, к сожалению, не сумеет прийти сегодня на работу, поскольку прихворнула и сейчас собирается к врачу, не дали.
– Алина! Это что за безобразие?! Ты где шляешься?! Тут из универа студентов привезли, им нужно показать экспозицию и прочитать лекцию по железному веку в Сибири! И вот они стоят у меня под дверью и их тридцать человек! И что мне с ними делать? У них есть два часа, после чего их увезут обратно! У них на дорогу три часа ушло! Где ты шляешься?! Проспала?! – вспомнила, что Анатолий Петрович по гороскопу, кажется, дракон… Вот уж воистину.
Вчерашнее приключение вдруг стало казаться не таким уж и значительным. Ну, подумаешь, пантера… Плечо поцарапала… Может, и показалось вообще! С кем не бывает? Тьфу! Может, и не нужно ни к какому врачу? Бросила в зеркало внимательный, испытующий взгляд. Если замазать круги под глазами тональным кремом, да румян немного… В прихожей было темно, но прекрасно различила и нездоровый желтоватый оттенок кожи, и синеватые собственные губы. Тогда еще помаду… А потом разглядела такое, отчего закружилась голова и затошнило сильней. И поняла, что на работу точно не пойдет. И к врачу тоже. И вообще никуда не пойдет. Сошла с ума. Точно сошла с ума!
Не своим, чужим и придушенным голосом пошептала:
– Анатолий Петрович… Я очень сильно… заболела. Я не могу прийти. Я… я…
И бросила в трубку. С губами всё было в порядке. И с носом тоже. Даже бледность – ничего. Тональник… толстый слой… Тонну румян… Ничего, сойдет…
Только с нормального, привычного лица на Алину смотрели желтые кошачьи глаза с вертикальными остренькими зрачками.
Она пошла в ванную комнату, там больше зеркало и ярче свет. Закусила губу и снова заглянула… Ничего не изменилось. Желтые глаза. Вертикальные зрачки. Телефон опять разрывался, только Алине не было больше до этого никакого дела. Сползла на холодный кафельный пол, сжалась в комок. Сидела, тихонько всхлипывая и подвывая. Потом поднялась и снова посмотрела в зеркало. То же самое. Глаза оставались желтыми, как старые фонари. Захотела позвонить Кольке. Испугалась. Что же это такое?! Это не гепатит. Там тоже глаза желтеют, но зрачки остаются нормальными. Что за бред?! Вчера поцарапала пантера. У пантеры тоже глаза были желтые глаза. Был такой фильм с Алеком Болдуином, "Люди-кошки". Там девушка была…
Что-то еще важное упустила. Поняла – плечо не болело больше. Осторожно отодрала пластырь и долго тупо разглядывала розовую полосочку шрама. Так мог бы выглядеть порез месячной давности. К врачу идти теперь уже в любом случае несколько поздновато.
Дрожь прошла.
На работу нельзя. Несмотря на тридцать человек студентов, которые жаждут в течение ближайших двух часов услышать про железный век. Телефон звенеть перестал. И, кстати, голова больше не болела. Тошнота опозналась как сводящий желудок голод. С кухни пахло мясом. Продолжало трясти, но есть хотелось сильней.
Из духовки достала вчерашнюю недожаренную курицу. С нее еще стекал красный жирный сок. Дожарить? Нет, есть определенно хотелось сильней. Сильней и сильней…
Андрей
Зубы давно уже перестали выбивать дроби. Пальцев ног не чувствовал. Корка подшившей ссадины на плече стесалась и под рубашкой кровило. Кружилась голова. Был пролесок… один… Но там негде было наломать веток. Только высокие сосны, голые почти до самых верхушек. А снег лежит такой толстый, что выковыривать из-под него хвою и шишки бессмысленно. До второго пролеска еще минут десять идти. Последний час Андрей разговаривал с коллегой "по цеху" Эсташем. Мысленно, конечно, и с воображаемым Эсташем, который никогда, в общем, особо хорошо по-русски не говорил. И особо близким другом тоже не был. Почему выбрал его собеседником, и сам не знал… Почему не приятеля Валерку? Не подругу Анабель? Почему не отца?
– Что, Эсташ, случалось тебе в такое дерьмо вляпаться?
Возможно, случалось… Эсташ ничего не отвечал, только таинственно хмыкал, собирая у черных сицилийских глаз морщинки намека. Невысокий, легкокостный, с манерами какого-нибудь пиратствующего дворянина из романов Сабатини, явно потрепанный жизнью, он мог вляпаться и в худшее. И выходил живым.
– А я вот, представь, и не знаю, что теперь делать… Я пару раз в пионерском лагере бывал и однажды в выезде на два дня. Всё. Я вообще не умею костер разводить. Но это чушь, конечно… Чушь… Я не знаю, что мне делать дальше… Кто меня заказал? Не ты ли? Что мы с тобой могли не поделить? Нет, вряд ли. Ты слишком далеко и ты слишком хорошо ко мне относишься. Тебе легче. У тебя небольшой замок в Иль-де-Франс и гарантированный доход. А я вот сижу… в своем… Урюпинске, блин, и черт знает, когда теперь уеду отсюда. Думал, ненадолго приехал, только отдохнуть от суеты и последних событий… Ну, ты помнишь… И застрял. У нас, знаешь… жизнь засасывает… как болото…
Эсташ молчал. Никак не прокомментировал. Холодная пустота вокруг тоже молчала.
– Ты мне скажи, я хоть правильно иду? Впрочем, откуда тебе знать…
Пальцев ног уже, кажется, не было. Бледное декабрьское солнце зашло за далекую темную полоску предполагаемого города. Осталось только светло-желтое, как сливочное масло, сияние на полнеба. Но и оно быстро таяло. Странно, но, кажется, потеплело…
Когда в следующий раз свалился в снег, прикосновения холодной твердой корочки ко лбу показалось даже приятным… Утолил жажду тем же снегом. Что-то подсказывало, что тут уж не до боязни дизентерии и прочей пакости – тут бы до города дотянуть.
Позже он уже и про Эсташа забыл, и про то, что ищет ветки на костер. В темноте показалось, что за спиной разговаривают люди. Как будто обсуждают какой-то ремонт… Обернулся – никого не было.
Еще позже явственно различил силуэт одинокого домишки с длинной трубой, рванул к нему, как сумасшедший, завяз в снегу, упал, когда поднялся – домик уже исчез. Или еще вот… Шум мотора застрявшего автомобиля.
Сначала Андрей всё раздумывал над тем, не сошел ли с ума, потом перестал заморачиваться по таким мелочам.
Было и холодно, и жарко одновременно.
Было темно. Уже не видел дальней полоски, как ни приглядывался. Зато плясали перед глазами красные крохотные искорки, и, кажется, уже потерял и верное направление, и последние капли способности мыслить.
– Знаешь, Эсташ, у нас, конечно, профиль один и тот же… Но, черт, ты в Сибири не жил… Хорошо тебе там в твоей Франции, тепло, светло и мухи не кусают… А у нас…
Давно казалось, что за спиной кто-то есть. Оборачивался – только темнота. Луна опять спряталась в облака, вертелся в воздухе мелкий снежок, признак грядущего потепления…
– У нас глушь…
Ноги подкосились… В сугробе было тепло и сонно… Чуть-чуть полежать и дальше идти…
Алина
Сидела на кухне за столом в полной прострации. Только что съела ту несчастную курицу, что так и не запекла толком вчера. Целиком. Даже погрызла косточки. А планировала растянуть ее до понедельника, до зарплаты. Съела. И продолжала испытывать голод. В кошельке есть четыреста рублей, отложенные на покупку молока и давно предвкушаемой книги по "неолитическим венерам"*. Теперь книга не казалась такой уж привлекательной.
