Тайный советник императора Николая II Александровича
– Для этого не ругань нужна, тем более не оскорбления, а систематическая работа.
– Они считают, что самодержавие тормозит полезную работу.
– Целят по самодержавию, а попадают по России.
– Ха-ха, интересная фраза. Попадают по России – да, так и есть. Не зря к вам приехал, есть теперь, что повторить в обществе. Да я не против, хотите с ними поговорить – говорите. Помогу вам. Соберу этих гавриков, кто повлиятельнее. А они остальным расскажут, ещё и приукрасят. Но здесь неудобно. У меня в министерстве – тоже. А вот что: поговорю я с Фредериксом, есть здесь, во дворце, зал приёмов царский, но им давненько не пользовались. И не собираются. Вот хорошее место для такой встречи. И идти вам недалеко. Вы думаете, будет толк от этого разговора?
– Конечно, нет. С чего им меня слушать, из уважения к чину? Так они его не очень-то и уважают. Сказать им что-то великое я не собираюсь. Нет, всё это будет действенно настолько, насколько настойчивы будут ваши меры. Написал гадость – привлёк внимание налоговых органов, всяких инспекций, пожарной и так далее.
– Значит, опять всё зависит от нас… Не помощи от вас ждать, а дополнительных заданий.
– Ну, это будет совместная операция. Им напрямую подчиняться полиции неудобно, а советник Государя – вроде, другое дело. Кто-то же должен решать, что можно, а что нет. Вот я и буду. Ну и есть у меня для них пряник: хочу организовать пресс-службу, чтобы писали и о царской семье, и о великих князьях. Так сказать, светская хроника. Кто с кем, в каком платье, на каком балу.
– Они итак это пишут. Ну что же, Сергей Михайлович – приятно было поговорить. Это, видимо, и есть ваше дело ко мне – воротил прессы к вам собрать, не так ли? Не слишком я верю в эту затею, но… Вижу, действительно вы несколько с другой стороны берётесь, чем Зубатов и Гапон. Поработаем, а не выйдет – так мы честно старались примирить общество и династию. Если больше вопросов у вас нет…
– Вячеслав Константинович, по главному вопросу, если вы их соберёте и о зале договоритесь – то начало положено. У меня к вам есть ещё просьба – я и сам пока неясно её понимаю. Дело в том, что мне не хватает связей. Кроме Государя, адмирала Нилова, Сергея Юльевича мало кого знаю. Теперь вот вас ещё. Может быть, посоветуете, или даже поможете… С кем бы здесь, в Петербурге, познакомиться? Меня кроме прессы и господина Ульянова ещё и промышленность интересует, особенно моторостроение. Ну, или ещё кто-то замечательный есть.
– Да теперь, летом, многие разъехались. Тут ещё прославление Серафима скоро, вся знать там соберётся. Ну, с заводчиками поговорить всегда можно. Можно и по железным дорогам, но там Витте… В общем, в обход его не годится. Да, вот Менделеев сейчас здесь. И, как мне донесли, ругается, что сокровища Эрмитажа и зимнего дворца недоступны народу. Ему, правда, уже под семьдесят. Но как прикажете вас с ним познакомить? Я ведь и сам не имею чести быть знакомым лично.
– Да мне бы только адрес, а там я и сам к нему зайду. Надеюсь, он меня примет.
– А вот что тогда: я пришлю вам пролётку с моим человеком, но ничем не отличается от обычного кучера, а он вас и отвезёт. Сегодня вас устроит? Тогда примерно через час он подъедет, вы уж прикажите вашему Еремею ожидать и доложить.
И солидный дородный министр слегка склонив голову «откланивается».
Этот час я использую на то, чтобы договориться с Евтуховым о предстоящем осмотре коллекции. Всё-таки не один я, а с гостем. Камергер колеблется, но когда я сообщаю ему о предстоящей встрече в приёмной Государя, начинает талдычить о правилах поведения: не трогать, не портить, не курить. Я ждал, не скажет ли, не воровать, тогда бы я это не оставил без последствий. Но он от такого воздержался. В общем, принимаю весь этот инструктаж за согласие, а вскоре и пролётка подъехала. Летом передвигаться по Питеру на таком экипаже даже прикольно: свежий ветерок продувает, относит лошадиный запах. Сиденье высоко, удобно вокруг смотреть. И сиденье достаточно широкое, чтобы уместиться вдвоём с Менделеевым, даже если он дороден.
6. Менделеев
Живёт Дмитрий Иванович, как выяснилось, в красивом трёхэтажном доме. Сказал бы старинном, но современных домов здесь вообще нет, как и самого нашего времени. Дверь, «парадное», закрыта. Но на стук выглядывает швейцар – пожилой бородатый дядька, но в форме. Называю чин и фамилию, предупреждаю, что без предварительной договорённости, и дядька идёт докладывать, заперев дверь у меня перед носом. Вот дверь снова открывается, но дядька уже другой, седая борода, длинные седые волосы как-то совмещаются с лысиной, пиджачишко потрёпанный.
Да, на этот портрет я несколько лет смотрел в кабинете химии, несомненно, Менделеев. Я успеваю улыбнуться, но прежде, чем я придумываю достойное приветствие, великий химик первым начинает говорить, и весьма неприветливо:
– Молодой человек, что это за чушь насчёт тайного советника? Чей же вы советник? Вы решили меня выманить этой ложью?
– Тайный советник – это мой чин, я это имел ввиду. Советую же я самому Государю. А выманить вас я хотел другим – предлагаю вам осмотреть картины Зимнего дворца и Эрмитажа. Цель же моя – поговорить с вами.
– Так вы тайный советник в таком возрасте, это не ложь? И какой же ваш предыдущий чин? Давно ли служите?
– Я старше, чем кажусь. Никакого предыдущего чина у меня не было, Государь сразу дал мне этот чин. Было это шесть дней назад, так что служу я пока первую неделю.
– И кто же вас представил Государю? Кто вы такой вообще?
– Представил меня адмирал Нилов. Я тонул в море близ Соловков, и меня спасли матросы с яхты Штандарт. Государь со мной поговорил, и вот, произвёл в тайные советники. А вы? Неужели вы и разговаривать не станете? И на порог не пустите?
– Гм… Ладно, мне уже трудно долго стоять. Хорошо, пройдёмте. Признаться, принял вас за человека из ведомства господина Плеве. И этот ваш странный мундир…
– Представьте себе – буквально два часа назад беседовал с Вячеславом Константиновичем. Он-то и подал мне идею показать вам картины. Но этим и ограничивается моё сотрудничество с его ведомством, до сегодняшнего дня ни с кем из них не был знаком.
Мы проходим в довольно уютный и не бедно обставленный кабинет, Менделеев тяжело опускается в кресло. Да, немолод уже профессор. Вот не помню, сколько лет ему сейчас и сколько он проживёт ещё… Кажется, до 1917 умер. Я тоже сажусь.
– Так Плеве вас сразу поставил к себе на службу?
– Дмитрий Иванович, я ведь советник самого Государя. И министр сам ко мне приехал. Вы можете оценить, что это значит. Мы просто поговорили. Да, в какой-то степени я готов и вам служить. А уж сотрудничать с вами – это моя мечта. Но я не у вас на службе. Так и Плеве – я надеюсь работать на благо России с ним и с другими людьми, кто готов и может это благо принести.
– Вы, значит, сможете?
– Надеюсь. Вот и Государя убедил. С Сергеем Юльевичем хорошо поговорили, с Вячеславом Константиновичем, теперь вот вы.
– Нда… Вы прямо Хлестаков. Так что – вы можете открыть для посещения Эрмитаж? Лично мне, как вы понимаете, это не очень нужно в моём возрасте.
И был я там уже не раз.
– Что вы, Дмитрий Иванович, конечно нет. Как я могу распорядится чужим имуществом, да таким ценным, и так радикально? Я думал именно вам показать, ну и поговорить.
– Ну, кажется, первая разумная фраза от вас. А то всё бахвальство. Нда… Есть у меня молодые сотрудники… Не такие молодые, как вы. Им было бы интересно. Можете вы для нескольких человек устроить экскурсию?
– Ну, экскурсовод из меня не очень, но что-то рассказать могу. А несколько – это сколько? Если это тридцать, то мне нужна дополнительная подготовка. А вот шесть, пожалуй, смогу. И плюс вы. Но, конечно, не курить и бережно относиться ко всему. Вы же понимаете – там есть шедевры мирового значения.
– А я, значит, для них как пропуск?
– Дмитрий Иванович, я даже не знаю, что это за люди. Какой мне в них интерес? А вот вы, я надеюсь, кое-что можете.
– Вы сказали, что не служите в ведомстве Плеве. Надеюсь, вы не думаете, что я буду вам служить? Ладно, раз можно получить от вас пользу, я не стану отказываться. Когда вы сможете нас принять и всё показать?
– Да чем скорее, тем лучше.
– Тогда, пожалуй, завтра же с утра, скажем, в 10 часов вас устроит?
– Да, подъезжайте со стороны Невы, подъезд ближний к Эрмитажу, вас встретят.
– А если не встретят? Если вы просто врёте?
– У меня нет доказательств… Разве что – вот 50 рублей, если вас не встретят завтра в 10 утра, оставьте их себе. На извозчика вы потратите гораздо меньше.
– Ладно, посмотрим. – профессор берёт деньги и встаёт с кресла. – А поговорить… На какую же тему вы хотите со мной поговорить?
– Разумеется, о химии.
– Вы химик?
– Нет. Вот физику немного знаю. Математику – уже хуже, а химию – увы, совсем плохо.
Менделеев снова садится в кресло.
– Значит, физику. И что же вы знаете из физики? Расскажите, на ваш выбор.
– Ну, например, фотоэффект. Энергия фотона, как известно, равна аш ню. И вот, в некоторых металлах, в частности, это рубидий, связь внешнего электрона с ядром такова, что фиолетовый свет выбивает фотоны, делая возможным ток, а красный – нет. В общем, нетрудно точно определить границу. Есть у вас бумага и карандаш?
Рисую несложную схему опыта Эйнштейна. Кажется, я его на пару лет опережаю… Менделеев удивлён:
– А вы уверены, что это правда? Это было бы… чрезвычайно интересно. Получается, свет состоит из частиц и вы это доказали?
– Ну, во-первых, проверить несложно, если есть рубидий. Во-вторых, это не я доказал, а один еврей из Германии. Ну и в третьих – фотон не только частица, но и волна. Как и электрон. Да и всё остальное в той или иной степени.
– Электрон, по вашему, волна?
– Разумеется. Вот вы химик, а как вы объясняете валентность элементов? Почему она именно такая?
– Этого никто объяснить не может.
– Я вам сейчас объясню.
Рассказываю о спине, о статистике Ферми-Дирака, об орбиталях, об одном, двух, трёх периодах за круг.
– Позвольте, вы мне рассказываете, как устроен атом? Причём рассказываете неверно – орбитальная модель атома невозможна, электрон станет излучать радиоволны и просто упадёт на ядро.
– Не забывайте, электрон – волна. Да, он быстро упадёт до минимально возможного уровня, то есть до одного периода на круг. А если этот уровень занят – то до второго, третьего – самого низкого из свободных. А иначе он бы сам себя погасил, что противоречит закону сохранения энергии.
Менделеев молчит, и смотрит на меня, как будто бегемота увидел. Затем достаёт мои 50 рублей и отдаёт обратно.
– Я вижу, вы не так просты. Даже если то, что вы говорите, это ложь, то как в полиции придумали такое, чего даже я не могу сходу разоблачить? А опыт с рубидием – не сомневайтесь, я это проверю. Так вот о чём вы хотели со мной поговорить…
– Дмитрий Иванович, это физика, то, что я говорил. Тут я от вас не жду ничего. От вас мне нужна химия, и в первую очередь – нефтехимия. Поверьте – это большая тема, и очень важная. Ещё удобрения – но это уже не так важно.
– Вы понимаете значение нефтехимии… Интересно. Кажется, я понимаю, как вы заинтересовали Государя. Я вот тоже заинтригован. Но – позвольте отложить этот разговор на завтра. Мне ещё о завтрашней экскурсии надо договориться. Надеюсь, вы это серьёзно предлагали?
Встаю и кланяюсь.
– Разумеется, Дмитрий Иванович, жду вас и ваших товарищей завтра в 10.
Пролётка с человеком Плеве всё ещё меня ждёт, и я с удобствами возвращаюсь домой, во дворец.
Вот уж сегодня я посещу баню. Рублик теперь – не проблема. Правда, нет сменного белья. Но скоро будет, а пока обойдусь. А вот и Еремей заглянул:
– К вам господин Евтюхов.
– Да разумеется, пусть заходит.
– Господин Попов, вот ваши 20 рублей, конечно же, вы вправе их получить-с.
– Павел Георгиевич, как это вы так передумали?
– Так ведь к вам сегодня министр господин Плеве заходили-с. Кто же знал-с, что у вас такие знакомства-с. Да ещё и был от него человечек, оказывается, он знает про эти двадцать рублей-с.
– Признаться, не решился от него скрыть. Ему многое известно.
– Многое-с, многое-с. Надеюсь, вы на меня не в обиде-с.
– Что вы, Павел Георгиевич, напротив, хочу с вами хороших отношений. Вот завтра, вы не забыли – в 10 утра должны прибыть господин Менделеев и его товарищи.
– А вы знаете-с, Сергей Михайлович, к кому вхож господин Менделеев? К самому Государю-с.
– И Государь совершенно прав, что умных людей привлекает. Витте, тот же Плеве. А Менделеев великий учёный.
Здешняя баня – это, пожалуй, первое, что мне по-настоящему понравилось. Даже еда с царского стола не впечатлила, даже поездка в поезде свиты и плавание на царской яхте. Нет, по меркам 21-го века не так уж всё это и роскошно. А вот баня хорошая. А особенно хороши банщики. Пар наводить они умеют. Добавки ароматические – хорошо владеют. Веником работают – отлично, мастера. Ну и массаж. И куча внимания к моей персоне. И всё это за рублик. Да, есть что-то хорошее в моём высоком положении. А то, блин, горшок и Глаша вместо унитаза – может, кому-то и нравится, когда за ним выносят и моют горшок, а мне вот не очень.
Добавляю денег Глаше – пусть будет готова, вдруг завтра на обед будут несколько человек?
Утром, без четверти десять, Еремей уже дежурит. И точно, Менделеев и компания приезжают на двух пролётках за 10 минут до десяти. Компания – это три человека, один лет тридцати и два бородача за сорок. Я выхожу к ним на улицу, в знак уважения к Дмитрию Ивановичу, веду сначала в Эрмитаж. Экскурсоводов я слушал не слишком внимательно, но вот, что-то запомнилось, и я довольно складно даю пояснения. Самый молодой из компании Менделеева, тоже Дмитрий, отчество забыл, не выдерживает:
– Простите, господин Попов, нам сказали, вы тайный советник. Откуда же вы всё это знаете?
– Да много ли я знаю? Так, отдельные отрывки. Да, интересовался искусством, но далеко не специалист. Вы вот тоже интересуетесь, не так ли?
– Я? Меня эта тема в основном интересует в связи с её общественным значением. Ведь это преступление – держать все эти картины в месте, недоступном для народа. Вы согласны?
– Но почему вы, химик, этим заинтересовались?
– Я не химик, я… В какой-то степени журналист. Я не в штате, а просто свободно мыслящая личность.
Я укоризненно смотрю на Менделеева. К его чести, он смущённо отводит глаза.
– А вы, господа, – обращаюсь я к бородачам, – Вы химики, или просто личности?
– Это сильные химики, – вмешивается Менделеев, – Мои помощники и ученики.
– А что – если человек не химик, то он недостоин всё это видеть?
– Если Дмитрий Иванович решил, что вы достойны, я его решение не берусь оспорить. Но если вам моё мнение интересно – да, я уважаю химиков, других учёных, специалистов, инженеров. Им хватило способностей и трудолюбия стать специалистами, и теперь они могут то, чего не может человек без их знаний и навыков. Думаю, России необходимы такие люди, чтобы развивать промышленность, делать передовую технику. В общем, строить, создавать.
– Такое мнение мне не интересно. Расскажите лучше ваше мнение о том, что всё это скрыто от народа. Надеюсь, это не позорное мнение.
Я снова смотрю на Менделеева. Он слегка морщится и пожимает плечами.
– Народ сейчас в полях, заканчивает посевную. Как вы собираетесь показывать им картины?
– Ну, разумеется, я не имею ввиду мужиков. И всяких мастеровых, городовых, дворников и разнорабочих. Я говорю об образованных людях.
– Значит, не народ, а ещё один узкий круг. В общем, я не против организации музея, возможно, прямо здесь. Но на какие средства? В какую цену вы думаете сделать билеты?
– Разумеется, на средства государства. А билеты – самые дешёвые, для студентов бесплатно.
– Вы хотите, чтобы государственные средства пошли на помощь не мужикам и всяким мастеровым, а образованным людям? А как же мужики, мастеровые, армия? Ведь средств не хватает.
– А то, что эти картины здесь заперты – это правильно?
– Они здесь собраны, в России. И хранятся в неплохих условиях. Думаю, это 80% необходимого. Недолго осталось ждать, и такие люди как я, Дмитрий Иванович, его сотрудники – мы сделаем так, что мужики будут приезжать сюда, в Санкт-Петербург, на экскурсии. И каждый мужик будет образован, не ниже среднего образования. Вот для этих не столь далёких времён картины и хранятся. А теперешний узкий круг здешней публики – их проблемки важны в основном только для них самих.
– Значит, помогать образованным людям не нужно? Все средства на мужиков и армию?
– Я не только считаю, я намерен конкретно помогать конкретными деньгами химикам, инженерам, конструкторам. В какой-то степени мастеровым. Считаю, что именно эти люди способны вывести Россию в число индустриально развитых держав.
– Сначала надо изменить порядки, а для этого нужна критика, – бормочет личность себе под нос. Ладно, пусть последнее слово за ним останется.
– Продолжим, господа, время наше ограничено, – и я продолжаю экскурсию. Увы, Менделеев запланированные мной полтора-два часа на ногах не выдерживает, и остаётся побеседовать с Евтюховым сидя на диванчике. Мы переходим в основное здание дворца, и через час я вижу, что мои подопечные устали от избытка впечатлений. А может, и курить хотят. Все они охотно соглашаются, что на сегодня хватит, и укатывают на пролётках. А Дмитрия Ивановича я отвожу в свой кабинет.
– Господин Попов, я всё время думаю о том, что вы мне сказали. Эта модель атома и его электронной, так сказать, оболочки… Вы могли бы написать об этом статью в научный журнал. Даже если вы не правы, ваша идея очень интересна. Поверьте, у меня достаточно опыта, чтобы уже сейчас сказать, что это не пустышка. Если бы ещё вы могли как-то доказать волновую природу электрона…
Рассказываю об опыте с двумя щелями и интерференцией.
– Да, но нужно иметь надёжный источник электронов.
Черчу приблизительную схему электронной пушки. Менделеев по простецки чешет в затылке.
– Ну и ну… Вы так молоды, но такое впечатление, что профессор здесь вы, а я студент. Вы не думали о научной карьере?
– Я не считаю себя большим учёным. Возможно, у меня бы получилось, но… Вы же видели эту личность, и он такой не один. Он искренне не замечает 90% населения России. Или трактует их как скот. Какое ему, образованному человеку, дело до коров, свиней, мужиков, мастеровых? Он замечает только власть и таких вот образованцев, как он. Выбить у власти побольше средств и привилегий, занять место поудобнее на шее русского мужика – для него это благороднейшая задача. К сожалению, наша власть такова, что такие вот личности таки могут её уронить. И что тогда? Вы-то умный человек, и можете представить, что будет, когда эти самые 90% выйдут на первый план, причём с винтовками.
– Да… Я кое-что видел… Но, возможно, после бури установится более справедливый порядок.
– Возможно. В Америке уже порядок более справедливый, и даже во Франции. Но и там до полной справедливости далеко. А главное – цена. Вот как бы обойтись без миллионов погибших?
– Вы знаете как?
– Боюсь что нет. Но я понимаю, что может случиться. Войны, революции, те самые миллионы. Я собираюсь действовать по двум направлениям: во-первых, советовать Государю, тем более, что я его советник. Во-вторых – я бы хотел развивать в России промышленность. Но всю промышленность мне не потянуть, и я думаю сосредоточиться на моторостроении. А именно – на бензиновых двигателях внутреннего сгорания. Нахожу это очень важной и перспективной темой. Думаю таким образом принести пользу России, бОльшую, чем если бы занялся наукой.
– Бензиновые? Уж не Костович ли вам это внушил?
– А кто это?
– Изобретатель. Он давно уже такой двигатель запатентовал. Вы его правда не знаете?
– Теперь, после ваших слов, наверно, познакомлюсь.
– У него здесь, в Питере, заводик небольшой, арборитовый. Так что найти его не сложно. А если бы вы смогли его работу профинансировать – тогда он ваш с потрохами. Хотя, есть у него навязчивая мечта – воздухоплавание. От этого его трудно будет отвадить.
– И не надо. Давайте я запишу: Костович, а звать как? Так, Огнеслав Степанович. Поляк?
– Серб. Есть и ещё кое-кто, но в основном моторы сейчас Нобель делает.
За разговором время летит незаметно, и вот Глаша в дверь голову просовывает:
– Барин, обед готов, подавать?
– Дмитрий Иванович, не откажите пообедать с вами и ещё поговорить. Ведь о нефтехимии и не начинали ещё.
Великий химик (хотя, на мой взгляд, староват он уже) решил не капризничать, и Глаша подаёт нам куриную лапшу. Лапша вкусная, возможно, потому, что самодельная. Она сама замешивала тесто, раскатывала, сушила, резала. Я прямо во время еды продолжаю говорить:
– Двигатели внутреннего сгорания на бензине, естественно, требуют бензина. И если у меня получится, и таких двигателей у нас будет много, то и бензин нужен в соответствующем количестве.
– Так вот, значит, каков ваш интерес. А я-то думал, вы и вправду понимаете значение нефтехимии.
– Дмитрий Иванович, мне известно, что топить нефтью – это расточительно. Я также знаю, что из нефти можно сделать много хороших вещей. Я даже знаю об этом больше, чем вы думаете. Но поймите и вы: хотим мы с вами, или нет, но в этом веке бензиновые двигатели будут иметь огромное значение, в том числе военное. И нам надо не дуть против ветра, всё равно не остановим, а делать эти двигатели раньше и лучше других. В том числе сделать их экономичнее – это уже экономия нефти. Поэтому давайте обсудим две темы: сначала производство бензина, а затем и остальную нефтехимию.
– Вы хотите, чтобы всё было по-вашему. А давайте что-то и по моему: сначала нефтехимия, я хочу знать, как вы её понимаете, а затем и ваше примитивное производство бензина.
В разговоре образуется пауза: Глаша подаёт второе, снова курица, жареная, и жареная картошка. Мне не нравится её манера жарить картошку на сале и оставлять шкварки среди картошки. Это хорошо для крестьянина или лесоруба, калорий много, а мне зачем? Но курица очень вкусная, видимо, фермерская и без антибиотиков и гормонов. Ну и солёные опята очень идут к этой жирной картошке.
– Хорошо, Дмитрий Иванович. Я надеюсь, вы что-то знаете о полимерах…
– И удивляюсь, что вы о них знаете. А главное – то вы их не с целлюлозой связываете, а с нефтью.
– Я знаю не так много. Простейший полимер, это, видимо, полиэтилен. Устроен он так: – и я рисую цепочку углеродов с парами водородов по бокам, – Чем длиннее цепочки – тем твёрже полиэтилен. Из него хорошо делать плёнки, для разных целей, в частности, упаковка, некоторые виды ёмкостей для холодных материалов. Например, тазики, или ту же нефть перевозить: железный каркас, а внутри полиэтиленовая ёмкость. Есть и другие полимеры, но очень важен вот такой: – теперь в цепочке каждый углерод имеет три связи с соседями и один водород. – Это резина, искусственный каучук. Он очень важен для изготовления колёс, да и для других дел пригодится. Нам надо обязательно освоить его производство, и в ближайшие годы. А кто это сделает? Больше я почти ничего не знаю, разве что вот здесь можно заменить половину водородов на хлор, получится хороший изолятор для электрических проводов. Ещё могут быть разные добавки, работы много.
– И как же вы видите область применения этих полимеров? Кроме упаковки, колёс, проводов?
– Во-первых, это замена дереву. Хороший пластик легче, прочнее, однороднее. Его можно лить, вообще обрабатывать легко. Наступит время, когда кругом будет пластик, например, рамы для окон, корпуса разных приборов. Пластик же не рассыхается, не набухает. Ну и во-вторых – это полимерные нити.
– И одежда из них, не так ли?
– Ну, поначалу хорошие верёвки, шнуры, стропы. Одежду, приятную для тела, сделать не так просто. Надо научиться делать полимерные трубочки…
– Какой толщины?
– Как волос или чуть толще. И тогда можно будет, смешивая эти трубочки и другие волокна делать хорошую одежду, тёплую и прочную. Гораздо прочнее шерсти.
– Но как сделать эти трубочки?
– Не знаю. Знаю, что это возможно. Но это дело будущего, а пока надо хоть полиэтилен для начала уверенно делать, другие пластики осваивать. И, обязательно, резину. Работы много, но начинать придётся с разделения нефти на фракции. Светлые фракции, увы, на топливо уйдут, но не на обогрев, а на моторы. А из тяжёлых выхимичивать полимеры – тут вам и флаг в руки. Подбирайте сотрудников, и работайте.
– Вы неплохо всё это понимаете. Лучше многих. Тазики, рамы… Откуда у вас все эти идеи?
– Я обучался… не здесь. Некоторые вещи полимерные в руках держал. Но где – не могу вам это рассказать, Государь велел держать в секрете.
И снова пауза, Глаша «принимает» грязные тарелки и приносит отвар шиповника с яблочным пирогом. Но не шарлотка, а с яблочным повидлом.