Критерий Лейбница
– Остановись! – закричала она, бросившись к рабочей поверхности вместе с Шульцем и Камарандой. – Не активируйте машину. Остановитесь!
Маоко убрала палец от клавиши и с ненавистью посмотрела на Новак.
– Мы поняли насчет координат, – продолжила норвежка. – Это непосредственно связано с расстоянием между первой и второй пластиной и подчиняется математической функции, которую мы потом обсудим. Проблема в том, что нет особой установки с длиной Планка.12.
Дрю изумленно посмотрел на нее.
– Что именно Вы имеете в виду?
– Имею в виду, что некоторые ваши пресловутые параметры влияют на координаты направления, но только если они установлены на точном значении и согласно комбинациям, четко определенным, – триумфальным тоном заявила Новак. – До сегодняшнего утра направление было зафиксировано на кабинете профессор Брайс только потому, что соответствие дистанции между пластиной А и железным листом на этаже выше не изменялось подходящей комбинацией параметров. Когда вы создали новую и маленькую вспомогательную пластину, эксперимент проходил тем же образом, но при меньшей дистанции между пластинами уменьшилось расстояние направления обмена. Мы создали примерную функцию, которая в состоянии объяснить это поведение. К счастью всех, в ваших экспериментах вы еще не обнаружили критические комбинации. Есть три параметра, K9, K14 и R11, которые, по нашему мнению, составляют триаду смещения. Триада смещает пункт B из позиции, связанной с расстоянием между пластиной А и пластиной А2 и скорректированной функцией, которую я только что упомянула, в произвольную позицию в пространстве. И когда я говорю «произвольная», я имею в виду «повсюду».
Камаранда и Шульц энергично закивали.
– Вы хотите сказать… – пробормотал Дрю.
– Я хочу сказать, уважаемый профессор Дрю, что изменяя должным образом триаду, мы можем устанавливать пункт B в какую-либо известную позицию пространства, – закончила Новак с горящими глазами и воодушевленным выражением.
Дрю стал лиловым. Он затаил дыхание во время объяснения ученой, и теперь ему не хватало воздуха.
Маррон покрылся холодным потом, когда понял сказанное, а Кобаяши с Маоко удовлетворенно усмехнулись. Кто знает, почему.
– Длина Планка входит в уравнение смещения, определяя дискретные позиции для пункта B, – объяснил Шульц. – Это значит, что, например, мы можем поместить пункт B на поверхность Юпитера с координатами на широте 30 градусов на север и долготе 125 градусов на восток, но ни метра вперед, назад, вверх или вниз. Более близкое альтернативное направление могло бы быть в ста километрах. Я только привел пример, позаботьтесь об этом лучше, потому что реальные цифры мы еще должны получить, а также необходимо экспериментировать с триадой.
– Следовательно… – попытался взять слово Дрю.
– Следовательно, – перебил его Камаранда, – если машина, которую вы только что собрали лишь ненамного отличается по конструкции или регулировке, дистанция будет смещена так, как мы того ожидаем. Вместо зоны, которая сейчас повреждена чашей воды, пункт B будет в другом месте, и величина смещения будет пропорциональна длине Планка, согласно функции, которую мы получили.
– Машина идентичная! – воскликнула Маоко с ненавистью, но Кобаяши положил ей руку на плечо, чтобы успокоить ее.
– Сетки ионизации находятся на расстоянии 437 микрон gap13, – сказал японец. – Микрометр, используемый для установки gap, имеет разрешение в 1 микрон, следовательно, значение точно может быть в диапазоне между 436,5 и 437,4 микрон14. Предположим, что gap равен 436,9 микрон. Где будет пункт B?
Новак, Камаранда и Шульц подошли к доске, стерли необходимую часть и написали функцию на основе реальных данных. Уравнение было сложным и требовало нескольких минут, потом Шульц записал на листок результат, и они втроем вернулись к остальной группе.
– Если предположить, что мы не затрагиваем триаду, – заявил немец, – то оставив те же параметры, пункт B оказался бы приблизительно на расстоянии 18,6 метров от банки с водой. Мы еще не можем точно установить направление смещения, следовательно, стоит иметь в виду сферу, радиусом 18,6 метров, центр которой располагается там, где стояла банка с водой. То есть, новый пункт B окажется в любой точке на поверхности этой сферы.
Дрю посмотрел за окно.
Теперь уже было темно. По улочкам университетского городка около лаборатории ходило мало людей. На верхних этажах, вероятно, уже вообще никого не было, впрочем, как и в близлежащих окрестностях. Поверхность воображаемой сферы проходила также под землей, однако. Могли ли там проходить газовые трубы? Дрю полагал, что нет. Удручающее чувство беспомощности, смешанное со смирением, овладело им. Ему казалось, что внутри у него застрял осколок, который мешает дышать. Он подошел к двери, открыл ее и вышел на вечерний воздух своего Манчестера. Он глубоко вздохнул несколько раз, а другие наблюдали за ним.
Мог ли он попросить у МакКинтока разрешение на осуществление такого эксперимента? Нет. Шотландец тогда бы всех поставил на ноги, и потом стало бы уже невозможно контролировать весь этот переполох.
Он должен взять на себя ответственность, а также связанные с ней риски.
Он вернулся внутрь и повернулся к Шульцу.
– Каким бы был радиус воображаемой сферы в случае, если интервал сетки ионизации был бы 436,5 микрон? Или 437,4?
– Примерно 62 километра в первом случае и 15 во втором, – посчитав, ответил он. – А если бы интервал был 436,99, то сфера имела бы радиус всего в несколько метров, в пределах наших тел, – добавил Шульц.
Дрю на секунду прищурил глаза, потом погрузился в своего рода оцепенение.
Как он мог экспериментировать с такой широкой толерантностью?
Не мог. Но в то же время он не имел альтернатив.
– Попробуем, – сказал он серьезным тоном, наклонив вниз голову и глядя пустыми глазами в пол.
Все расположились у рабочей поверхности вокруг второй машины. Новак покрылась холодным потом, Маррон отошел подальше, будто это могло хоть как-то защитить его. Маоко еще раз проверила систему, потом нажала решительно клавишу.
Некая красная плотная масса появилась на месте стеклянной призмы, подсохшая и начавшая медленно капать вниз на пластину.
Кап.
Кап.
Все присутствующие побледнели.
Дрю вырвало там, где он стоял, и он тут же упал на колени сверху того, чем его вырвало. У Новак подогнулись колени, и она прислонилась к полке, белая, как полотно. Камаранда и Шульц окаменели, а японцы даже глазом не моргнули.
Маррон шокировано раскрыл рот и глаза. Но через несколько секунд он взглянул на красную массу, заметив кое-что. Он подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть.
Это было нечто, похожее на кашицу.
Он взял клещи и осторожно опустил их в массу. Подождав мгновение, он соединил щипцы инструмента на некой твердой части. С большим вниманием он вытащил щипцы и положил образец на рабочую поверхность. Остальные следили за его движениями словно в трансе, кроме Дрю, который все еще оставался на коленях.
Маррон рассматривал несколько мгновений объект, потом взял стеклянную баночку и наполнил ее водой из близлежащего крана. Потом взял щипцами образец и положил его в воду. Несколько раз он встряхнул его, чтобы обмыть, и вода в баночке стала красной. Затем он медленно вытащил щипцы, вытаскивая очищенный предмет. Его лицо расплылось в улыбке, а сам он издал вздох облегчения.
Профессор, – позвал он. – Профессор Дрю…
Дрю покачал головой, сжав плечи, словно не хотел знать.
– Профессор, – снова позвал Маррон. – Все в порядке, профессор. Подойдите и посмотрите сами.
Дрю с трудом встал и неохотно поплелся к рабочей поверхности. Он посмотрел на то, что вызвало его тошноту.
Маррон держал щипцами кусок красного пластика, к которому была приклеена этикетка.
– Это томатный соус, который я ежедневно кладу в мой бифштекс, – объяснил студент. – Столовая Университета заказывает его прямо из Италии, у одного домашнего производителя. Он стоит в холодильнике в двадцати метрах на восток отсюда. Она очень вкусная, знаете? – закончил Маррон. – Ароматизированная оригано. Это моя любимая приправа.
Глава XII
Маоко возвращалась в свою комнату, шагая по университетским улочкам, мягко освещенным фонарями в викторианском стиле. Вечерний воздух был свежим и бодрящим после такого тяжелого дня, как этот. Девушка была уставшей, но в то же время возбужденной полученными результатами.
Невероятно, что всего за день они сумели собрать вторую работающую машину и наметить теорию явления. Дрю создал отличную группу. Этот исключительный союз сразу достиг отличного результата.
Маоко была счастлива, что Кобаяши взял ее с собой. Она могла быть очень полезной исследовательской группе, и это наполняло ее гордостью. К тому же, ей удалось настроить интервал сетки ионизации с ошибкой всего в 0,1 микрон – значение экстремально маленькое, учитывая, что она использовала микрометр с разрешением в 1 микрон.
Она подошла к своей двери, которая находилась в изолированном крыле комплекса, повернула ключ в замке и открыла дверь. Шагнув внутрь, она услышала быстрый топот сзади и резко обернулась. В темноте появилась Новак, которая смотрела на нее яростно сверкающими глазами.
– Мисс Ямазаки! – грубо обратилась она к ней. – Как Вы позволили себе так вести себя со мной сегодня? Вы всего лишь студентка! – она стремительно пересекла порог. – За много лет преподавания я ни разу не встречала такой наглой особы, как Вы! – продолжила она с презрением. – Может, в Вашей стране поедатели риса привычны к тому, чтобы им кидали в лицо рыбу, но на Западе ффффф…!
Маоко ударила ей рукой по губам, с силой захлопнув их. Другой рукой она сжала ей правое запястье, глядя прямо в глаза норвежке. Они были ненатурально распахнуты. Маоко, не моргая, смотрела, а ее черные зрачки казались неимоверно расширенными и излучающими гипнотические флюиды, которые проникали в глаза Новак и парализовали ее.
Маоко ногой толкнула дверь, закрывая ее, а потом, по-прежнему глядя на норвежку, убрала руку от ее рта.
Новак стояла неподвижно с полуоткрытым ртом и расширенными глазами.
Маоко медленно сняла с ее плеча сумку, потому взяла за левое запястье, приложила к правому, и перекрестила их, крепко сжав рукой. Не отводя глаз, свободной рукой она залезла в мешок с соломой, прислоненный к шкафчику, и достала оттуда рулон джутовой веревки. Ощупью она нашла свободный конец, потянула за него и ловко сбросила на землю весь рулон.
Очень медленно она несколько раз обернула веревкой одно запястье, потом другое, и, наконец, перекрестила веревку на обоих запястьях вместе, закрепив все двойным узлом.
Новак стояла неподвижно.
Маоко немного затянула веревку на запястьях норвежки, приподняв их над животом.
Потом она побудила ее сесть на колени и другой рукой подняла рулон, быстро прицелилась и мастерски накинула веревку на стальной крюк, вмонтированный в потолок, с которого свешивалась старомодная лампа. Взяв другой конец веревки и натянув его двумя руками, она начала медленно поднимать связанные руки Новак вверх. Она поднимала их до тех пор, пока руки норвежки не оказались выше головы и не вытянулись. Новак издала мучительный стон, но сразу же замолчала, продолжая смотреть перед собой отрешенным взглядом.
Маоко подтянула веревку еще, медленно, но жестко. Руки теперь были вытянуты максимально и начали поднимать вес тела. Новак начала смиренно, не переставая, стонать, а лоб стал покрываться потом.
Маоко подняла еще, пока ноги норвежки не поднялись под углом в шестьдесят градусов над полом. В этом положении Новак она привязала свободный конец веревки к сушилке для полотенец, вмонтированной в стену сбоку от раковины на кухне.
Взяв из мешка с соломой моток более тонкой веревки, она крепко связала лодыжки Новак, потом поднялась и взглянула на свою работу.
Норвежка свешивалась с потолка, вытянутая вертикально, и опиралась точно на пальцы, единственные, касающиеся пола. Она больше не стонала. Теперь она медленно дышала, задыхаясь, а все ее тело было покрыто потом от мышечного напряжения. Блузка выбилась из юбки, открыв часть потного живота.
– Неплохо, – сделала самой себе комплимент Маоко.
Закрыв на ключ входную дверь, она взяла куртку и туфли и отправилась в ванную, а потом приготовила себе японский чай. Смакуя вкус своих печений, она опустилась в кресло, прихватив книгу. Это был очень длинный и сложный день. Ей необходимо было расслабиться. Горестные переживания героя книги перенесли ее в фантастический, но очень реальный мир. Японцы обладают особой чувствительностью к запахам, деталям и уровню поверхностного самоанализа. Особенно женщины постоянно прислушиваются к себе и глубоко взаимодействуют с окружающей средой.
Мидори была студенткой, влюбленной в Нобору – молодого рыбака, который жил в прибрежном селении в ста километрах от нее. Они познакомились в парке год назад в момент цветения сакуры15 и безумно влюбились друг в друга. Каждая мысль о ней была мыслью о нем. Они так глубоко понимали друг друга, что считались теперь единым созданием. Но у Нобору была тяжелая работа. Он глубокой ночью уплывал в море со своими напарниками, чтобы ловить рыбу, а море часто было буйным. Однажды один парень выпал из лодки. Он кричал в ночи, но никто не мог его увидеть. Они кидали на голос разные предметы, чтобы спасти его, но волны отдаляли этот голос все дальше и дальше. И наконец наступила тишина. Слышался только равнодушный неистовый плеск волн сбоку о борта лодки и шелест сетей, брошенных в море.
“ Ты с нами, Рю,
Ты с нами.
Каждую ночь мы будем приходить к тебе на черное море.
И мы поймем, что ты там и ты ждешь нас
С твоими крепкими руками.
Ты поднимешься на лодку, как пена волны,
И с нашей стороны вместе с нами поднимешь сети,
Как это было в прошлые ночи,
Когда твои глаза и твоя улыбка
Наполняли нас радостью от встречи с бурей.. ”
Нобору
Этот стих Нобору посвятил своему потерянному другу и послал его в одном из многочисленных писем Мидори. Она плакала. Из-за него, из-за Рю, хотя она даже его не знала. Нобору был поэтом с нежной и чувствительной душой, но его жизнь не позволяла ему развить должным образом свой талант.
Она плакала еще и потому, что была дочерью из благополучной семьи, которая имела возможность учиться и путешествовать, но была вынуждена скрывать свои отношения, поскольку родители никогда бы не приняли ее свадьбы с бедным рыбаком. У Нобору не было семьи. Его бросили родители, едва он родился, и он переходил из рук одного опекуна к другому, пока не дорос до того возраста, когда мог работать. Доходы села, где он жил, основывались на рыбной ловле, и быть рыбаком было его неотвратимой судьбой. Он не мог ей даже звонить, потому что родители Мидори могли бы обнаружить их связь. Он писал ей через однокурсницу, которая передавала их письма друг другу.
В тот день, когда они встретились впервые в парке, около них скакал воробей, клевал что-то на земле и время от времени посматривал на них. Мидори в тот момент была убеждена, что птичка будет их связным. Каждый вечер она выходила в сад и шла на встречу с воробьем и говорила ему, что передать Нобору, а потом слушала его непрерывное щебетание, которое содержало сообщение от ее далекого молодого человека. Затем она поднималась ночью и открывала окно, совершенно бесшумно, а ветер обдувал ее, тот самый ветер, который, думала она, надувал паруса и взъерошивал волосы ее любимого в тот самый момент.
«Эх, Мидори, Мидори», – подумала Маоко, – «как ты романтична. И грустна.»
Она оглянулась на норвежку, чтобы посмотреть, как она себя чувствует.
Можно сказать, неплохо. Та закрыла глаза и тяжело дышала. Время от времени она слегка шевелила пальцами, чтобы поправить равновесие. В таком положении она пребывала уже полчаса.
– Пойдем спать, gaijin16’, – сказала она. – Пора.
Она отложила книгу и молча подошла к Новак. Казалось, что та ее не замечает.
Маоко взяла обеими руками натянутую веревку там, где она была зафиксирована на полотенцесушителе, и решительно потянула ее на несколько сантиметров. Норвежка сразу же открыла глаза и издала носовой стон. Горло у нее пересохло. Маоко потянула за веревку еще секунд двадцать, а потом отпустила. Новак громко выдохнула через рот и склонила вперед голову, помотав ею справа налево, вверх и вниз.
Маоко пододвинула стул, стоящий сзади Новак, а затем развязала веревку и начала ее постепенно отпускать. Новак опускалась все ниже, и тогда Маоко подтолкнула ее в сторону стула, чтобы усадить на него. Когда Маоко полностью отпустила веревку, Новак распласталась на стуле со связанными на коленях руками, согнутыми ногами, связанными лодыжками и головой, откинутой на спинку.
Маоко наполнила стакан водой и, приподняв ей рукой голову, дала сделать несколько глотков. Потом она поставила стакан и развязала ей лодыжки, затем запястья, освобождая конечности.
Следы от веревки были темно-красного цвета и достаточно глубокими. Маоко начала массажировать ей запястья аккуратными движениями, чтобы разгладить бороздки. Сначала норвежка немного постанывала, но потом успокоилась, почувствовав, как возвращается кровообращение. Маоко целую минуту делала массаж рук, а потом перешла к ногам. Закончив, она взяла сумку и надела ей на плечо. Пока она надевала ей сумку, Новак аккуратно накрыла своей рукой ее руку с выражением благодарности и замешательства на лице.
Маоко посмотрела ей в глаза.
– Иди спать, Новак.
– Я… – попыталась сказать норвежка нерешительно.
– Иди спать, Новак, – повторила Маоко, выдергивая свою руку и открывая дверь.
Новак мгновение стояла в нерешительности, потом медленно подошла к порогу, положила руку на косяк и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Маоко.
На лице японки было нарисовано некое загадочное выражение.
Норвежка отвернулась и неуверенными шагами направилась в сторону своего номера.
Глава XIII
– Но как ты испачкался?! – воскликнула Тиморина Дрю, взглянув на своего брата, вошедшего в дом.
Дрю впервые за этот вечер посмотрел на себя.
После испытания второй машины, из-за чего на пластине появился томатный соус, он отправил всех по домам и отмыл пол лаборатории от своих рвотных масс. Он никого не смог попросить сделать это, даже уборщиц. Как он объяснил бы случившееся? Он бы в любом случае выглядел отвратительно. А так никто не придет полюбопытствовать, что случилось.
Потом Дрю стер желтую массу с пиджака и рубашки. Брюки были безнадежно испачканы. Они от колен до самого низа были покрыты отталкивающей желтой массой. Дрю не слишком хорошо отряхнулся и в результате был весь вымазан. Темный костюм оказался в плачевном состоянии, и его сестра заставит его за это заплатить.
– Я простудился. Мне нехорошо. Что я могу поделать? – солгал он в попытках оправдать себя.
– Ах, неужели? – послышался снисходительный ответ сестры. – Я только что закончила чистить другой костюм, который ты, не сказав ни слова, оставил сегодня днем на кровати!
Дрю вздрогнул. Ах да. Был другой костюм, который испачкался во время взрыва.
Тон сестры стал еще более укоризненным:
– Тот костюм был запылен и помят. Ты должен понимать, что требуется время на стирку и глажку пиджака и брюк, рубашки и галстука. Ты, очевидно, не осознаешь этого, иначе ты не стал бы его переодевать! – показала она на костюм.
Дрю не ответил и медленно пошел в ванну, чтобы раздеться. Он снял с себя все. Потом положил белую рубашку и майку в стиральную машинку. Он никогда не стирал, потому ему требовалось разобраться в том, как функционирует машинка. Он повернул колесо программирования до режима «хлопок» и настроил цикл. Потом положил пиджак и брюки в ванну и смыл душем рвотные массы. Затем включил холодную воду, потому что, как он знал, она позволяла избежать усадки одежды. Он надеялся, что все сделал правильно. Оставив все в ванне, он принял душ, а потом направился в спальню и надел пижаму. Именно в тот момент произошло озарение. Стиральный порошок! Он не положил стиральный порошок. Он побежал в ванную комнату, но было слишком поздно! Тиморина находилась там и смотрела через стекло барабана, качая головой. Потом перевела взгляд на Дрю, продолжая с упреком качать головой.
– Иди спать, Лестер. Я позабочусь об этом, – сказала она.
Дрю вздохнул и вернулся в свою спальню.
Если бы Тиморина только знала, что случилось в тот день в лаборатории! Обмороки, взрывы, ужас и сомнения. Но еще и триумф науки! Шаг навстречу новой эры в истории человечества. Он знал, что был идеалистом, но внутренне чувствовал, что теперь они двигались в направлении успеха, а эти происшествия были ничем по сравнению с громким успехом, который ждал их впереди.
Он лег в кровать и слышал, как Тиморина чистит щеткой костюм, чтобы привести его в порядок. Да, нужно было сделать именно так. Но он откуда это знал? Он думал о физике, о стратосферических верхушках мысли, о достижениях ума, о завтрашнем совещании по поводу исследования…
Дрю погрузился в сон, оставив свет включенным.
Ему снилось, что он находится в желтой комнате, потом сразу в красной, потом снова в желтой и снова в красной, непрерывно перемещаясь между ними без каких-либо видимых переходов, с нарастающей скоростью, все быстрее и быстрее, пока у него не начала кружиться голова, и он перестал видеть что-либо. На заднем фоне ему слышался гул воды, смешанный с возбужденными голосами, которые безудержно говорили, но он ничего не понимал, что они говорят. Он был призраком в этом вихре цветов и звуков, взволнованный, неспособный думать или делать что-либо. И вдруг неожиданно он проснулся.
Будильник неистово звонил, ударяя молоточком по латунному колоколу и перемещаясь по тумбочке из-за вибрации, производимой действующим механизмом.
Дрю сел на кровати, весь в поту, возбужденный, совершенно не понимая, где он, хватая воздух ртом и размахивая руками. Лишь спустя несколько секунд он начал приходить в себя. Он потряс головой, чтобы привести мозг в рабочее состояние, и посмотрел на будильник. И вовремя, потому что он как раз достиг края стола и готов был упасть. Дрю подхватил его и нажал на кнопку отключения звонка. Несколько минут будильник лежал на его коленях, потом он вернул его на тумбочку и поднялся. Было полвосьмого. Совещание было назначено на девять, следовательно, у него было время принять спокойно душ, чтобы смыть с себя весь этот пот. Затем он хорошо позавтракал и вышел из дома. К счастью, Тиморина уже поливала свои цветы в саду позади дома, поэтому ему удалось избежать встречи с ней. Избежать еще один выговор.
Все собрались в лаборатории, включая МакКинтока.
– Какова ситуация? – осведомился ректор.
Дрю уверенно взял слово:
– Потрясающая, не побоюсь использовать этот эвфемизм. Вчера моим коллегам, – произнес он, обводя широким жестом других ученых и даже Маррона, – удалось за один день наметить основную теорию явления, создать прототип машины и произвести многочисленные успешные эксперименты по обмену.
МакКинток был искренне впечатлен.
– И когда мы сможем начать использовать машину в практических целях?
– Мы на этапе разработки основной теории, которая требует совершенствования, – уточнил Дрю. – Вы не должны требовать от нас многого прежде, чем мы сможем сконструировать машину больших размеров.
Шульц и Камаранда переглянулись, на мгновение нахмурившись, но МакКинток ничего не заметил.
– Хорошо. Спасибо вам. Дрю, я возвращаюсь в офис и жду новостей.
– Хм, минуточку, МакКинток, – остановил его Дрю.
Ректор уже стоял в дверях и вопросительно обернулся.
– В одном из вчерашних экспериментов мы случайно, – я повторяю: случайно, – получили в обмен часть упаковки томатной пасты из местной столовой, – объяснил Дрю. – Необходимо изъять всю испорченную пачку, прежде чем кто-то ее обнаружит и задаст вопросы.
– И все? – веселясь, спросил ректор. Он подошел к внутреннему телефону и позвонил своей секретарше. – Мисс Уоттс? Это я, добрый день. Могли бы Вы быть так любезны и дать мне срочно ключи от столовой? Напротив двери столовой, спасибо. Да. Спасибо еще раз.