– Я готова познакомиться, – обняла она дочь. – Я так рада, что ты обо всем знаешь!
– Я тоже рада знать теперь себя такой, – проговорила Алекса, глядя на развал фотографий вокруг двух обнимающихся фигур.
21
Ночи в больничной палате были тихими и длинными. Начинались они точно в тот момент, когда Дениэл выгонял домой до захода солнца свою любимую, чтобы девушка не рисковала поездками по темноте на резвом спортбайке, и заканчивались утренним обходом. Одиннадцать часов мужчина принадлежал сам себе. За это время любую мысль можно было обдумать, проанатомировать, препарировать и собрать назад, либо выкинуть из головы как непродуктивную. Чем он и занимался вечерами вот уже целую неделю.
Первой обработку прошли думы об Алексе. Дениэл ощутил себя ужасным трусом, что не сделал до сих пор предложение той, которая была его единственно возможной любовью. Непозволительно долго он ждал подходящего момента, но теперь придется подождать еще немного, потому что то, чем он являлся сейчас, мало было похоже на принца. Да и коня у него больше не было, увы.
Однако это не давало ему повода расслабиться. Наоборот, был повод собраться с силами и начать конструировать себя по частям, чтобы соответствовать своей уникальной повзрослевшей возлюбленной. Поэтому Дениэл, пока прозябал на больничной койке без возможности подняться, пытался восстановить мышцы тела, попеременно напрягая их. Теперь его локти выделялись на фоне сдувшихся рук массивным узлом, а некогда объемная грудная клетка немного вгибалась внутрь, словно скальпель хирурга вычленил что-то лишнее из нее. Возможно, так оно и было, если верить туманным воспоминаниям огромной ракушки из комы.
Его старания не проходили даром, он мог уже двигаться довольно свободно в пределах койки к всеобщему удивлению и возмущению врачей.
– Дениэл, Вы не выглядите как человек, которому едва спасли жизнь неделю назад! – Возмущался доктор Фергусон.
Но он ничего не знал о стимулах мужчины, ему просительны заблуждения. Главным его стимулом была Она. Изменившаяся, неизведанная и загадочная, но такая близкая, словно связанная незримой нитью накрепко. Дениэл восхищался стойкостью и выдержкой этой хрупкой девушки, непонятно как совмещающей в своем характере несокрушимое мужество и воздушную нежность.
Конечно, последние новости о поисках «красок» ему не очень понравились, но мужчина займется этим вопросом, когда выберется из больничных стен, а пока…
Предприняв отчаянную попытку, Дениэл протянул руки к металлическим ручкам кушетки, обнимающим его лежбище с двух сторон. Подтянувшись за них, он восстал над подушками и, сжав в кулаках дуги, попробовал приподнять сидящее тело на атрофированных от бездействия мышцах. С трудом, но его зад оторвался на дюйм от надоевшего жесткого ложа.
– Вы в своем уме, Дениэл! – Возмутился влетевший в палату Бенедикт Фергусон. – Ваши швы еще не настолько крепки, как Ваши намерения!
– У вас тут камеры что-ли?.. – Пробубнил мужчина и оставил попытки двигаться до ночи, когда он точно будет наедине с собой.
– Упаси бог, я принес результаты анализов Алексы, а тут Вы творите такое! – Возмутился кудрявый визитер, всплеснув руками.
Спорить пациент не стал, а лишь примирительно улыбнулся тому, кому был обязан жизнью. Прекрасный все же человек этот доктор Фергусон! Медсестры поговаривали, что он снова сошелся со своей бывшей женой, похорошел и обрел былой лоск, и пусть Дениэла не касалась личная жизнь столь уважаемого человека, он искренне желал лекарю счастья и благополучия во всех сферах.
Анализы Алексы оказались хорошими. Впрочем, только если считать отсутствие беременности добрым знаком на фоне страшного истощения девушки. Некоторые показатели были занижены, но Фергусон списал это на стресс и резкое похудение, предположив, что все восстановится, когда Дениэл снова будет дома.
Дома. Это странное слово, которое теперь значило для него совсем иное. Дом – это не здание и не место, но люди. Семья, любовь и привязанность, ответственность и сила – это и есть дом. И ты сам решаешь, где будет твой дом, в четырех стенах или в сердце.
Высказавшись о здоровье девушки, доктор Фергусон покинул палату, оставив его одного, и напоследок пригрозил пальцем на всякий случай. Вскоре вечерняя темнота залила палату, лишь тусклый свет исходил из окна от уличных фонарей. Дениэл отчетливо помнил эту комнату совсем под другим ракурсом, откуда-то сверху, освещенную голубоватым сиянием так, что лиловые стены не казались такими уж мрачными. Откуда это видение пришло к нему, мужчина не помнил. Он приподнял простынь и ощупал повязку на груди, заклеивавшую путь вторжения хирургов в его чрево. Шов болел, но дышалось на удивление легко, словно врачи избавили его от бетона, сдерживающего Дениэла всю жизнь, и освободили душу.
А еще он думал о маме. Мужчина вспоминал ее теперь доброй и заботливой, страдающей и нуждающейся в защите и покровительстве. И как его бестолковая голова не догадалась помочь любимой женщине вместо того, чтобы всякий раз приезжать к ее порогу с пачкой требований, с процентами по неоплаченным счетам, с желанием вытрясти из этой страдалицы, которой и так досталось от жизни, последние силы в счет уплаты долга? Чужого долга.
Дениэл глубоко вздохнул. Никакого треска в груди, никакой тяжести. Лишь незначительная боль от некогда раскрытой грудины.
Он бы очень хотел сделать для матери что-то значимое, чтобы хоть как-то облегчить ее страдания, загладить вину от его непомерных требований сына-переростка. Однако, поразмыслив, он понял, что лучшим даром будет – оставить ее в покое. Навсегда. После всего того, что он сделал, это самый верный и безболезненный шаг.
Скольких же людей он измучил своей раненной детской душонкой? Бесконечный гнев и неудержимая ярость ломали близких, убивали их, пугали ни в чем не повинных бедняг. А Дениэл все это время считал себя самым несчастным, обделенным, слабым и недостойным, с его-то внешними данными! Как же глупо.
Интересно, сможет ли он когда-нибудь искупить свою вину перед миром? Внезапно захотелось объехать все свои прежние места обитания, переоценить то, что было в его жизни, увидеть все новым взглядом, понять и принять. Захотелось двигаться в сторону мечты, творить добро и помогать людям, созидать, а не рушить. От этого праведного трепета его ладони налились силой и запульсировали в такт сердечному ритму. Мужчина прислушался к звенящей тишине и, протянув руки к кроватным дугам, предпринял еще одну попытку отжаться от кушетки.
Получилось. Пульсация из ладоней пошла дальше, по всему телу, растеклась мощью и решимостью по открытому теперь сердцу, брызнула на лицо здоровым румянца и участила дыхание. Дениэл удовлетворенно улыбнулся в темноту ночи.
Возродившись, он не хотел больше быть нахлебником и пользователем, довольно этого. Готовый к кардинальным переменам, он понял, что пришло время наведаться к Санджиту Хукри с конкретным предложением к действиям, а не ради пустой болтовни.
Интересно, как на это отреагирует мистер Траст? Этот мужчина столько всего сделал для него в жизни, что будет несправедливым оставить корпорацию, не успев выйти на службу после продолжительного отпуска по состоянию здоровья.
Впрочем, это все подождет. Пока ему нужно научиться жить с новой головой, проснувшейся от многолетнего мучительного кислотного сна. А заодно и познакомиться с новой Алексой.
22
– Вы что с ума все посходили! – Бушевал Оливер в кабинете жены, увидев развал фотографий на полу.
– Нет, мы просто спешим жить, – мягко отозвалась она, – ведь все так зыбко.
О зыбкости ему можно было не рассказывать, сам только что понял очень многое. Но то, что творили вокруг него девушки, походило на всеобщее помешательство, безумный вальс, не иначе!
Началось все с Лиз, затребовавшей Райана Пристли себе в напарники. Оказывается, пока Дениэл лежал в коме, а сам Оливер всеми силами пытался поддержать семью, плутовка уже списала парня со счетов и нашла ему замену! Нет, конечно, очень похвально, что Лиз не опустилась до крайностей и нашла выход из сложившейся чудовищной ситуации, но Дениэл выжил, и как теперь будут обстоять дела на фирме с его возвращением, никто не знал. Когда-то казалось, что без воина весь офис затрещит по швам, но теперь, напитавшись за столько лет его силами, общество, похоже, неплохо справлялось и без него.
Сгорая от разрозненных чувств, Оливер взял тайм-аут в решении этого вопроса, искренне желая обсудить его с шедшим на поправку работником. Лиз лишь пожала плечами и сгребла в охапку Пристли, готовясь к очередной встрече с потенциальным клиентом.
Не успел мужчина прийти в себя от возмутительного сообщения личного помощника, как попал в галерею по прошлому в зеленом кабинете Мелани. Женщина под улюлюканье бодрствующих малышей перебирала карточки вековой давности, которые много лет надежно прятала от дочери, боясь проколоться.
– А как же Алекса? – Удивился глава семьи. – Ты ведь не хочешь, чтобы она узнала все раньше времени?
– Она уже все знает, – доложила женщина все тем же тоном.
Оливер осел на пол рядом с супругой и уставился на нее круглыми глазами.
– Посмотри, какая она милая в Праге! – Протянула ему Мелани очередную картинку. – Ей так идет голубой цвет. Ох, как же я устала от ее черных нарядов, поскорее бы Дениэл вернулся, может, и Алекса стала бы тщательнее выбирать свою одежду?
Изумленный взгляд был ей ответом, и женщина рассмеялась. Похоже, в их доме самыми вменяемыми персонажами были пара младенцев, лежащих на небольших детских шезлонгах.
История о пробуждении девушки вынудила Оливера отправился к ней в спальню, чтобы получить информацию из первых рук. Но после стука в дверь ему не открыли, как обычно. Лишь с третьего подхода створка тихонько отворилась, и за ней оказалась Алекса, которая напугала впечатлительного родителя своим видом до полусмерти. Взгляд ее горел фанатичным огнем, а лицо сияло от восторга, но выглядело болезненным и неадекватным.
– Папа, ты такой красивый… – Проговорила она.
Пусть это будут не наркотики!
Оливер настороженно окинул ее взглядом, шагнул в комнату и обомлел. Все стены, кровать и остальная мебель, подоконник и пол – абсолютно все было заставлено картинами с кошмарными оскалами. Они были повсюду, даже свисали с ниток мерцающих бусин на окне, прикрепленные к ним зажимами. Оливер будто попал в галерею уродов. Они глазели на него со всех сторон, пугали, следили за каждым шагом, высверливали дыры во лбу своими кошмарными текущими глазищами, и светились жуткими разноцветными улыбками.
– Что здесь происходит? – Молвил ошалело родитель.
Но девушка лишь благоговейно оценивала его этим безумным взглядом. Оливер взял дочь за плечи и попытался увидеть хотя бы отголосок здравого смысла в ее очумелых глазах, но тщетно.
– А Дениэл в курсе? – Спросил отец строго.
– Кто? – Резко включилась девушка, и ее взгляд очистился от фанатичного блеска и наполнился осознанностью.
Алекса огляделась по сторонам и поняла, что перестаралась.
– Я пытаюсь научиться управлять этим, пап, – попыталась оправдаться она, – мне важно понять, как работают «краски».
Тряхнув головой, он едва сконцентрировался на единственном нормальном лице в этой комнате – на ее – и проговорил:
