Что касалось переживаний самого Дениэла, то больше всего его терзала сейчас ситуация в корпорации. Кто-то прикинулся им и навлек такие сложности на родную контору, что шофер невольно вздрагивал от презрения к этому человеку. На что надеялся предатель, уж не на то ли, что начальник выгонит непутевого шофера, не понятно. Так что мирные посиделки с девчонкой за кружкой странного напитка как нельзя кстати успокаивали его ум, расслабляли и позволяли отвлечься.
– Не сильно, честно говоря, – протянула она, сморщив нос. – Я смирилась с тем, что Бала мне не видать. Хоть это и далось непросто.
– Ты можешь посмотреть трансляцию по телевизору, – подсказал Дениэл.
– Не то, – хмыкнула девушка и затихла.
В палисаднике надрывалась какая-то голосистая скрипучая птаха, которой, очевидно, было наплевать на синий сумрак позднего вечера. Подсветка в глубине закрытого тугим пластиком бассейна окрашивала воду золотистыми переливами, контрастировавшими с бирюзовой чашей, а из гаража лилась теплая мелодия, согревающая сердце получше чая и пледа. Они сидели рядом на стульях со спинками, уставившись в темноту сада, который лишь кое-где просвечивал желтыми фонарями, словно в кинотеатре на сеансе фильма про поместье. Молчание наполняло и совсем не напрягало слух, а затертый до дыр вид, простирающийся от поднятых ворот гаража, притягивал все их внимание, словно ничего интересней в жизни не было.
Вдруг, шурша перепончатыми крыльями в ночи, начали мелькать черные тени летучих мышей, питающихся редкими для конца марта насекомыми. Их тонкий писк ультразвука прорубал слух какими-то оглушительными и одновременно едва уловимыми волнами, словно бил не в ухо, а сразу в душу. Звезды опустились еще ниже, как будто в паре ярдов над крышей поместья им было тяжело и сложно висеть на чернильном небосводе. Теперь они повисли вплотную к крыше, зацепившись сонными лапками за острие «башни» и натянув тугое сферическое полотно без единого облачка.
Весна началась очень резко, практически в один день. Вдруг стало тепло, прекратились дожди и туманы, и природа полноправно объявила себя начинающей новый жизненный цикл. Она принялась обновлять листья и побеги, колоситься, обещая буквально завтра выдать и бутоны ранних цветов, если ей только позволят править бал.
– Так тихо, – почти прошептал Дениэл, прислушиваясь.
Птаха замолкла, для сверчков время еще не пришло, а ветер не смел шевелить ни единой травинки, штилем улегшись на газон и пластмассовую гладь бассейна. Тем звонче показался щелчок, открывающий замок ворот на въезде. После него стал приближаться едва различимый слухом в начале и очень отчетливый почти возле самой зеркальной стены мотор маминого «Ленд Крузера». Хлопнули двери, и приближающийся автомобиль осветил фарами два стула с наблюдателями, перегораживающими въезд в гараж. Дениэл помог девушке подняться и одним махом отставил оба сидения с проезда, однако машина не спешила на стоянку. Вместо этого окно водителя отъехало вниз, выпустив пушистую белую шевелюру.
– Доброго времени суток Вам, юная леди, – проговорил Альфред лукаво, и только после этого, тепло пожав руку второму шоферу, проехал в недра бетонного отсека.
Алекса немного смутилась такому приветствию, но позже, когда мистер Беррингтон вышел из помещения под звезды над головой, нашла старичка веселым и любознательным. Он расспрашивал Дениэла о его делах и поступках, удивительно точно задавая нужные вопросы, чем невольно притягивал в разговор и гостью гаража. Она едва не забыла, что приезд седого водителя ознаменовывал возвращение родителей, заслушавшись речью соратников.
– Я, пожалуй, пойду, а то меня потеряют, – будто извиняясь, сообщила девушка. – Добрых снов! И спасибо тебе за вечер, Дениэл.
– Спокойной ночи! – Отозвался молодой человек. – В выходные все в силе.
Окрыленная и улыбчивая, Алекса направилась к зеркальной стене поместья, оставив водителей наблюдать ночь.
– Ей скучно, – протянул Дениэл, глядя вслед удаляющейся девушке.
– Скучно? – Усмехнулся Альфред. – Разъясни-ка.
Молодой человек окинул задумчивым взглядом пожилого наставника и, заметив искорку интереса в его светлых выцветших глазах, вздохнул и принялся перечислять причины, казавшиеся ему вескими.
– Не знаю, почему, но у нее совсем нет друзей, – начал он. – Девчонка хотела на Бал и не попала. Плюс родители всегда заняты… Видимо, ей иногда некуда себя деть, поэтому она и тянется к машинам, к общению.
– Она здесь была совсем не поэтому, сынок, – проскрипел Альфред, тепло взглянув на собеседника. – Совсем не поэтому.
Молодой человек так и не понял, что хотел сказать мистер Беррингтон. Рассеянно пожав широкими плечами, упакованными в серую спортивную куртку, он отлучился в дом охраны, чтобы вернуть усатому сторожу стулья, и, готовый идти в дом, жестом позвал следом своего доброго приятеля. Возле дверей комнат, расположенных точно друг напротив друга, водители попрощались, готовые завершить этот странный бесконечно долгий день по своим местам уединения.
17
Заботливые руки скользили по ее лицу, массируя напрягшиеся мускулы и разглаживая мимические складочки. Маслянистое средство питало каждую клеточку ее кожи, между тем как сама Мелани лежала, погруженная в думы. Обычно в кабинете Тимоти Гудвина она спала, но не в этот раз. Сейчас она вынашивала план побега из постыдного «Фонда», хоть мероприятие и не провалилось с треском, благодаря стараниям супруга.
– Я думаю поехать в следующем году на выставку в Париже, о которой ты говорил, – произнесла она, не открывая глаз, чисто и звонко, отчего мистер Гудвин едва не уронил со стола мисочку с питательной смесью, вздрогнув.
– Я думал, ты спишь! – Пожурил он ее, но тут же смягчился и продолжил массаж, параллельно беседуя с клиенткой: – У тебя же Бал в это время.
– К черту Бал! – Вспылила Мелани и осеклась.
Легкая отеческая усмешка слетела с уст косметолога, но комментариев не последовало. Полежав молча несколько минут, женщина не выдержала тишины и начала разговор сама:
– Я хочу поехать со своими изделиями. В Нью-Йорке были очень ординарные эскизы, я могу лучше. Думаю, Парижский размах будет как раз для меня.
Она вещала, словно с трибуны. Звонкие ноты последних слов уже улеглись в светло-сером пространстве кабинета, но собеседник молчал, словно его это все не касалось. Лишь мерно позвякивала мисочка, из которой Тимоти время от времени брал слегка теплую смесь, которую наносил на ее лицо. Ей безмерно хотелось обратной связи от ставшего почти родным пожилого мужчины, но тот не проронил ни звука, пока не закончил массаж. Наконец, находясь уже у раковины, где мастер принялся отмывать руки и инструмент от остатков средства, он соизволил подать голос.
– Для кого ты хочешь выставляться, Мелани?
– Для Парижских компаний, очевидно, – удивилась она.
– В Америке проходит масса подобных выставок ежегодно, почему именно Парижская? – Напирал Тимоти, пытаясь подтолкнуть женщину к очевидному.
– Потому что ты сказал о ней, и мне понравилась идея, – ловко отбивала подачи та.
– Я сказал тебе о ней, как о примере. Сам я был там лишь единожды и больше не собираюсь во Францию.
Мистер Гудвин вздохнул и снова уселся на стул возле клиентки. Мягкой губкой он принялся снимать остатки средства с ее лица, заботливо и нежно, словно омывал родную дочь.
– Чем тебе не нравится Париж? – Удивилась Мелани и открыла глаза, уставшая лежать без визуальных картинок.
– Мне нравится Париж. Но создается ощущение, что ты пытаешься скрыться от «Фонда».
– Ничего подобного! – Вспыхнула женщина.
Она собралась уже вскочить с кушетки, гневно взмахнув полами приспущенного с плеч шерстяного платья цвета индиго, но ловкий мастер вовремя ухватил ее обеими ладонями за подбородок, вернув назад.
– Я еще не закончил, – мягко обосновал он свой вольный жест, после чего продолжил добрые поучения клиентки. – Ты можешь сделать прекрасную коллекцию, ни сколько в тебе не сомневаюсь. И поехать в Париж ты тоже можешь, хоть с семьей, хоть без нее. И оставить «Фонд» тоже в твоих силах, все, как ты решишь. Главное, чтобы ты понимала, связанны эти вещи или нет.
Насупившись, словно нашкодивший котенок, женщина не произнесла больше ни слова до самого прощания. Она знала, что ровно через три недели снова попадет в кресло косметолога, но сегодня спешила убраться отсюда поскорее.
– Береги себя, дорогая, – попрощался с ней мастер, душевно обняв на прощание, и дверь за ним закрылась.
Оливера блестящая идея тоже не очень порадовала. Он сидел в прохладе «башни», подперев обеими руками подбородок и нахмурив брови в ответ на лившийся из уст супруги восторженный поток информации. Мелани поежилась от холода его обычно теплого взгляда, который теперь обдавал альпийской свежестью посильнее, чем вечерний воздух, проникающий в помещение через окно. Льдистые оттенки стен и одежды хозяина кабинета уже не казались ей такими уж холодными, в их сиянии вполне себе можно было согреться после морозной баталии. Когда, спустя несколько минут, супруг откинулся на массивную спинку бурого кресла, его глаза ужесточились еще больше, собрав картинку воедино. Этому мужчине не пришлось даже задавать вопросов, он и так видел насквозь ее черепную коробку, словно та была прозрачной.
– А как же «Фонд»? – Выдал он заезженный вопрос.
«К черту «Фонд», – подумала Мелани, повторяясь в своих вольных эмоциях, но вслух не стала этого произносить, потому что Оливер был таким же отцом ее детища, как и она – матерью.
Ничего не оставалось, кроме как пожать плечами.
– Девять лет назад ты сказала, что никогда больше не поедешь во Францию, а тем более, в Париж, – выдал он следом, стегая бедную женщину каждым словом, словно плеткой с металлическими наконечниками.
Мелани действительно клялась и божилась не совать нос в город влюбленных, сузившийся для них в последнюю совместную поездку до номера класса люкс и старинного черного телефона на кофейном столике. После чудовищной недели поисков и неизвестности, после того, как их мирная семейная жизнь разрушилась там и выстроилась вновь, она собиралась туда опять. На фоне этого ее решение оказалось весьма смелым. И странным.
Холод взгляда супруга, убивающий своей колкостью, бьющий из-под густых бровей тяжелым психологическим ломом, сковал содержимое рта цепями. Мелани едва сдерживала дикий, какой-то животный ужас в компании того, который еще минуту назад был самым родным и близким. Все ее естество затряслось мелкой дрожью, испугавшись силы, шедшей от супруга в этот момент.
– Это было так давно, – проблеяла она, прекрасно понимая, что он имеет в виду.
– Скажи еще, что твоя память не выдала никаких воспоминаний при слове «Париж», – ядовито усмехнулся Оливер, наградив ее очередной порцией льда.
