Дельфиния II
«Иди за нами, хозяйка».
– Я тебя слышу или мне мерещится?
«Иди за нами», настойчиво повторил шепот.
Кошка поднялась и побежала в сторону бассейна, но Рита осталась на месте и сказала едва слышно:
– Я пойду, потому что сама этого хочу.
Уточнив таким образом, кто здесь главный, она последовала за кошкой. Та пробралась к широкому краю бассейна, вдоль которого росли пальмы с кустами, и там затаилась.
«Прячься».
– Еще чего, – Рита сорвала липучки с кроссовок, – я хочу поплавать.
Кошка вдруг протяжно завыла.
– Тише ты, бестия! – она упрямо продолжала снимать кроссовки и бросая их на землю один за другим. – У меня же нет купальника! Не хватало, чтобы кто-нибудь помешал!
Кошка завыла еще громче, внутренний шепот настаивал: «Сзади! Прячься!»
Рита обернулась, заметила, что со стороны дома кто-то идет, подбежала к кошке и спряталась за пластмассовым креслом, забытым в кустах.
– Зачем прятаться? – сердито шикнула она. – Я же дома!
«Узнать секрет», вкрадчиво промурлыкал шепот.
К бассейну подошла красивая черноволосая женщина в длинном шелковом халате. Оглянувшись по сторонам и не подозревая, что за ней наблюдают, она скрылась за высокими кустами зеленой ширмы, сняла халат и бросила его на спинку пластмассового кресла. Другой одежды на ней не было. Нагая, она подошла к пальме, обхватила ее руками и одной ногой, затем посмотрела на крону, потянулась руками вверх и так, продолжая обнимать ствол, застыла, будто возносила молитвы.
Ткань брошенного халата случайно накрыла голову Риты, однако не помешала ей видеть; она бесшумно пригнулась пониже и едва дышала, не желая нарушить безмолвие сакрального ритуала. Кассандра легла на землю у ног хозяйки и прищурила глаза. Девушка и кошка с уважением смотрели на стройную фигуру женщины, принявшей грациозную позу единения с природой. Рита подумала, что пальма передает силу земли красивому телу, как проводник, а лунная ночь покрывает тайное свидание с матерью природой.
Женщина, а это, конечно, была Эрика, находилась совсем рядом, всего в трех шагах. Слышались ее спокойное, размеренное дыхание и шорох от поглаживающих объятий. Прекрасная в отблесках лунного света, она простояла так около десяти минут и, наконец, отпустила пальму.
Эрика накинула халат, осмотрелась из роскошных кустов, скрывающих ее от случайных взглядов со стороны дома, вышла к бассейну и тут вдруг заметила кроссовки, брошенные Ритой.
– Что за неряшливость!
«Тихо прятаться!» – промурлыкал шепот, но Рита и не подумала следовать совету. Она вышла из своего укрытия, неторопливо расстегивая на ходу джинсы.
– Раздевайся, поплаваем.
– Диана?! И давно ты здесь?
– Как тебе сказать… – Рита помедлила с ответом, стягивая с себя джинсы вместе с трусами. – Вообще-то недавно, – она сняла через голову футболку, приблизилась к бассейну и медленно сошла по ступенькам в воду. – Ох, как хорошо…
– Диана, что за бесстыдство! – наконец нашлась изумленная поведением дочери Эрика.
– Кто бы говорил, – Рита поплыла, раздвигая воду руками и отдаваясь приятным ощущениям от сопротивления тягучей воды. – Ах, блаженство… вода теплая, присоединяйся.
– Диана! Сейчас же вылезай из воды и оденься! – Эрике хотелось кричать, но она боялась привлечь внимание, поэтому злобно шипела. – Тебя может увидеть отец!
– Если бы мог, тебя бы здесь не было, – с нахальной иронией заметила дочь, намекая на ритуал объятий с пальмой. – Расслабься и не мешай мне получать удовольствие.
– Диана, я кому говорю?! Немедленно вылезай!
– Сейчас, – нехотя согласилась Рита и подплыла к бортику, – помоги мне вылезти.
Эрика подала ей руку, но дочь вдруг рывком выпрыгнула из воды, схватилась свободной рукой за полу халата и утянула мать с собою в бассейн, игнорируя треск порванной ткани. От неожиданности Эрика громко вскрикнула. В тишине сада раздался шумный всплеск от падения двух тел в воду.
Эрика, едва вынырнув, закричала в полный голос:
– Диана! Ты с ума сошла! Ты мне халат порвала! Знаешь, сколько он стоит?! Это же дикий шелк!
– Будешь знать, как мне приказывать!
Рита поплыла к лестнице, понимая, что переполох получился нешуточный и на шум скоро придут другие обитатели дома Гарднеров; выйдя из воды, она натянула футболку на мокрое тело и расправила ее внизу, как платье мини.
– Ты пожалеешь! – Эрика в бешенстве поднялась по ступеням.
– Будешь угрожать – полетишь обратно в воду.
– Ты… ты не Диана! – вдруг догадалась Эрика.
– Больше ни слова, девочки, – мягко потребовал повелительный голос.
Со стороны дома неспешно приближалась Мариэн Гарднер, одетая в брюки семь восьмых, блузку навыпуск и длинный вязаный кардиган с капюшоном. Ее стильное одеяние, прямая осанка и рост, кажущийся высоким, несмотря на удобную обувь без каблуков, произвели на Риту впечатление. Она узнала голос, который разговаривал с ней по телефону, но была ошеломлена, когда увидела вместо симпатичной седой старушки элегантную женщину неопределенных лет. Рассмотрев свою бабушку вблизи, Рита была потрясена ее внешностью. Мариэн выглядела как кинозвезда, слегка уставшая от своей популярности, бесконечно далекая и недосягаемая для простых смертных. Ее женская красота не старалась себя показывать; зная о своей незаурядности, она нехотя позволяла видеть себя за полупрозрачной вуалью.
Спустя полминуты пришел Альфред в халате; явившись последним, он застал женскую половину в стадии переговоров на повышенных тонах. Мариэн стояла между мамой и дочкой и авторитетно подавляла воинственный пыл враждующих сторон. Диана, в мокрой футболке и босая, очевидно, доверилась миротворческой миссии бабушки и хмуро молчала, прижимая к груди джинсы и кроссовки. Растрепанная Эрика в мокром порванном халате была близка к истерике.
– Она… эта мерзавка не моя дочь!
– Эта девушка действительно не твоя дочь, дорогая, – неожиданно согласилась Мариэн, – но вполне может стать ею, если ты справишься со своими страхами.
В красивых глазах Эрики сверкали божественные молнии, но возражать свекрови она не решилась, поэтому испепелила взглядом мужа. Нет, она никогда не стала бы просить у него помощи и защиты плаксивым голосом, она требовала взглядом. Альфред приобнял супругу и предложил вернуться под крышу. Эрика разрешила себя увести. Уходя, он украдкой от супруги тронул дочь за плечо – мягко, как бы успокаивая. Ночной переполох, возникший в результате соприкосновения двух буйных женских энергий, на этом закончился.
Спустя несколько минут Мариэн и Рита тоже направились к дому.
– Не думайте, что спасли меня, я сама могу за себя постоять.
– Я спасала не тебя, милая, – спокойно возразила Мариэн, оглядывая жалкий вид внучки. – Тебе надо переодеться в сухое. Пойдем, покажу, где гардеробная.
– Я уже знаю.
– Очень хорошо, приводи себя в порядок и подожди меня в комнате Дианы, а я пока заварю чаю. Тебе зеленый, черный или красный?
– Красный, если он фруктовый, а не китайский.
– Малиновый подойдет?
– Вполне.
Рита нашла в гардеробной чистое нижнее белье, сменила футболку на почти такую же, но сухую, надела понравившиеся ей джинсовые шорты, на этот раз с темно-синими босоножками, и вернулась в спальню Дианы. Мариэн Гарднер велела Рите ждать здесь, и та послушалась, объяснив это себе простым нежеланием перечить.
Вскоре пришла Мариэн и начала с краткого экскурса по дому.
– Эти комнаты твои, пока ты здесь, – она приоткрыла одну из трех дверей. – Тут наш с Дианой общий холл, как видишь, небольшой. Из него можно попасть в ванную и мои комнаты. Та дальняя дверь ведет в мой кабинет. Я им почти не пользуюсь, поэтому отдала его Диане, там она делает уроки. А вот здесь еще одна спальня, – Мариэн открыла дверь в небольшую комнату с кроватью и окном.
– Зачем нужна вторая спальня?
– Для подруги, если она останется на ночь. Здесь, пожалуй, все. В противоположном крыле дома, по ту сторону от лестницы, живут родители Дианы.
– У меня тоже есть родители. Чьи настоящие? Мои или Дианы? Мы ведь с ней близнецы.
– Вы с Дианой особенные девочки, поэтому вам лучше считать своими родителями и тех, и других.
– Я хочу знать!
– И даже имеешь право знать, но мне не хочется открывать семейные секреты на ходу. Когда я покажу дом, мы отправимся в кабинет твоего деда, это около главной лестницы, рядом с моими комнатами. Чай с печеньем уже там.
– Прекрасно, я умею ждать, но не слишком долго, а ваше пожелание о родителях выполнила наполовину; с папой Альфредом мы подружились. Он даже лучше, чем мой, хотя и похож на него, как Фред на Джорджа в фильмах про Гарри Поттера, – Рита многозначительно посмотрела на Мариэн.
– Шило в мешке не утаишь, – Мариэн с загадочным видом направилась через холл к лестнице, продолжая краткий экскурс. – На первом этаже гостиная, кухня и столовая; в противоположном крыле туалетная комната и душевая с выходом к бассейну. Вряд ли нам стоит спускаться, если тебе не нужен туалет.
– Не нужен, – Рита мотнула головой, обдумывая вопросы, на которые хотела получить ответы прежде всего.
– Тогда пойдем пить чай и разговаривать.
Мариэн открыла дверь кабинета и привычно перевесила фиолетовый шелк с внутренней ручки на внешнюю, попутно поясняя:
– Это знак того, что я внутри и прошу твоих родителей меня не беспокоить. Моих внучек эта просьба не касается.
Домашний музей Винсента Гарднера не удивил Риту.
– Этот кабинет напоминает мне апартаменты одного знакомого архимага.
– Я не была там, но догадываюсь, – Мариэн слегка улыбнулась. – Брат-близнец этого архимага менее консервативен и не унаследовал от своего отца склонность к помпезной британской тяжеловесности.
– Значит, вы моя родная бабушка?
– По отцу. Винсент Гарднер был твоим дедом.
– Архимаг сделал из этого страшную тайну, – Рита присела на большой диван рядом с передвижным столиком. – Теперь пусть попробует выведать мою.
– Думаю, у него были веские причины скрывать существование американских родственников, и не только от тебя, а вообще от всех. Его ведь усыновил офицер КГБ. Насколько я знаю, сын пошел по стопам приемного отца, – Мариэн посмотрела на внучку.
Рита едва заметно кивнула. Для Мариэн этого было достаточно.
– У меня были схожие резоны, пришлось долгие годы жить в молчании с клубком ползучих секретов на сердце, – Мариэн сделала приглашающий жест. – Давай выпьем чаю, милая, и попробуем развязать эти немыслимые сплетения. Ты ведь умеешь хранить секреты?
– Архимаг научил, – Рита как могла спародировала низкий голос отца: – Тайны, это сосуд, до краев полный, его нужно нести осторожно, чтобы не расплескать ни капли!
Мариэн от души рассмеялась. Смех ее был неторопливым, как все ее движения, искренним и будто шелковым. Рита сначала заулыбалась в ответ, а потом и сама брызнула звонким смехом.
Мариэн достала платок и промокнула глаза.
– Знаешь, милая, я ведь помню его совсем малышом и с тех пор не видела, а сейчас будто посмотрела через тебя… и даже не знаю, отчего слезы, то ли от смеха, то ли от долгой разлуки. Подожди минутку, я соберусь с мыслями.
Она встала, прошлась, обретая присущее ей спокойствие, вернулась в кресло и серьезно сказала:
– У мужчин нет никаких тайн. И никогда не было. Они владеют секретами и их выдают за тайны. Ты спросишь, в чем разница? Секреты – это вещи, красивые и безобразные, полезные и опасные, их покупают и продают, прячут и воруют, дарят и принимают в дар; секреты перескакивают из головы в голову, как птицы с ветки на ветку. Совсем другое с тайнами, они как далекие звезды, доступны для чувств, но непостижимы для разума.
– Обожаю секреты, а тайны… если они непознаваемы, то не стоит тратить на них время. Вы обещали рассказать о родителях.
– Да, милая, но тебе придется выслушать и мою историю, без нее рассказ будет неполным и непонятным, – Мариэн отпила чаю, посмотрела на внучку и сделала приглашающий жест в сторону угощения. – Не забывай про чай и печенье.
Глава 5. Вторжение в рай
Утром 28 июля 1957 года иностранные делегаты, приехавшие в Москву на VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов, собрались на ВДНХ СССР. Более тридцати тысяч гостей из ста тридцати одной страны мира сели в автобусы, открытые грузовики и отправились сквозь милицейское оцепление к стадиону имени В. И. Ленина в Лужниках.
Поначалу все шло по плану. Автоколонна продвигалась, толпы встречающих стояли за оцеплением и радушно приветствовали гостей, восклицали лозунги о мире и дружбе, но вскоре произошло невообразимое. Напористое гостеприимство советских граждан смяло милицейский барьер, людские волны затопили автоколонну. Иностранцам жали руки, дарили цветы; тысячи глаз блестели от восторга; недоверчивая бабуля терла пальцем по щеке чернокожего студента, пытаясь стереть краску и изобличить обман.
Автоколонна вынужденно сбавила скорость, а потом и вовсе остановилась. Вместо запланированного часа путь в Лужники занял полдня, поэтому торжественная церемония открытия фестиваля началась лишь в 15 часов.
Позже мировая пресса восторженно описывала всеобщий эмоциональный порыв совершенно незнакомых и не знающих языков друг друга людей, а спустя годы фестиваль, проходивший в середине хрущевской оттепели и холодной войны, вошел в историю как феерическое и незабываемое событие, самое массовое за всю свою историю.
После открытия фестиваля железный занавес рухнул. Толпы советских Адамов с Евами кинулись обрывать с древ запретные плоды и поглощать их с жадностью недоедающих. Это было началом конца обособленного социалистического рая.
На полмесяца Москва превратилась в мировую столицу бесшабашной молодости. Поколение соблазненных амбициозно хватало от иностранцев все, что позже станет истоками диссидентства: новые веяния в образе жизни, манерах, моде, свободных нравах, не говоря уже о джазе, жвачке, рок-н-ролле, юбках клеш, джинсах и валюте. В головы хлынул поток эпатажных искусств, мыслей, суждений, поведения, нескромных желаний и тайных потребностей. Застарелые болезни ума, случающиеся от любви к Западу, те самые, которые привез в Россию еще Петр I, вспыхнули с новой силой, заразили народ и властную верхушку, а через тридцать три года свели в могилу всю советскую систему.
Советская молодежь мгновенно сломала защитный стереотип «иностранец – значит шпион» и смешалась с гостями фестиваля в беспорядке, похожем на броуновское движение – то самое состояние свободы, равенства, братства всех молекул, или по-другому – хаос.
Импровизированные очаги знакомств возникали спонтанно, как маленькие вихри повсюду – в парках, на площадях, тротуарах, мостовых. Молодые люди разговаривали, спорили, размахивали руками, смеялись, пели, танцевали, обнимались, обмениваясь сувенирами, значками, открытками, адресами. Они, добравшиеся по пустыне безмолвия к берегам бурлящей реки, восхищались ее широтой и с восторгом резвились в мутных водах.
В этой стихийной жажде нового и запретного пути Винсента Гарднера и Марии Улановой пересеклись фатально, без единого шанса миновать друг друга. Встреча их взглядов была подобна короткому замыканию эмоций, во время которого импульсы чувственного притяжения воспринимаются на уровне, недоступном для сознания. Так рождается любовь с первого взгляда – редчайшее событие, предопределенное по высшему замыслу.
Мария обладала врожденной величавой грацией, которой ее молодая фигура изъяснялась на языке тела столь же естественно, как оратор, одаренный красноречием от бога, изрекает свои тезисы, и даже пауза в такой речи является произведением риторского искусства. Мария не просто двигалась, она пела своим телом. Если бы ее движения можно было переложить на музыку, то самый великий из композиторов заплакал бы от умиления, услыхав эту гармонию совершенства.
Было ли это движение руки, касающейся волос или плеча, навстречу легкому наклону головы; быстрый озорной взгляд прелестных глаз, оброненный, как цветок, поклоннику в благодарность за комплимент, – все это было музыкой, которую Винсент, человек творчески одаренный, увидел сразу, а впоследствии всю свою жизнь умел понимать и ценить. Мы не ошиблись, говоря, что он видел музыку, ибо по-другому сложно определить то упоение, которое испытывал его мужской взгляд.
Среди прочих достоинств Марии Улановой обнаружилось ее хорошее знание английского языка, который она, как девушка прилежная, старательно учила, а теперь, получив возможность общения с носителем этого языка, совершенствовалась во владении им ежеминутно.
Винсент покорил гордую русскую львицу светскими манерами, аристократической учтивостью и редкостным даром говорить комплименты, искренние и томительно влекущие. Марии хотелось купаться в них, как в теплой лазурной волне. Слова Винсента ошеломляли сознание советской красавицы и растапливали в ней нежное чувство, подобно тому, как пламя заставляет воск набухать прозрачными капельками и стекать к подножию свечи. Она таяла и хотела таять дальше, понимая с внутренним сладким ужасом, что теперь в ее жизни есть и всегда будет только один мужчина; только он, подобный влюбленному богу и бесподобный во всем.
Винсент Гарднер – уже тогда зрелый мужчина, видавший немало женщин, посетил фестиваль без приглашения, чтобы отделаться от некоего мистического зова судьбы, нарушающего соразмерный покой. Встреча с русской красавицей, внезапная и пронзительная, как ураган, срывающий паруса, по-настоящему потрясла творческую натуру актера. Так может быть удивлен мудрый орел, волею случая поднявшийся в космическую высь, где его взгляду открылась необъятная ширь и величие планеты, над которой он прежде летал так низко.
Одаренный художник в Винсенте испытывал восторг, пробуждение созидательного начала, желание парить, творить, жонглировать облаками и приносить плоды своего вдохновения к ногам возлюбленной. Это был восторг таланта от встречи с музой – девушкой Афродитой, которая активируется от любви, будто магический кристалл, и начинает генерировать чудодейственную энергию, возвышающую избранного над простыми смертными.
Чудо, которое не способна объяснить ни одна из областей человеческого знания, не замедлило свершиться; любовь соединила их души в маленьком оазисе чувств, но лишь на мгновение длиною в пятнадцать фестивальных дней. Шестого августа, в день рождения Марии, после романтичного ужина в ресторане влюбленные преодолели ханжеские препоны гостиницы «Турист», юркнули в люкс Винсента Гарднера и слились в порывах, которые сдерживать уже не могли.
В эту чудесную фестивальную ночь их мир свернулся до размеров гостиничного номера, а снаружи, за окнами «Туриста», совершенно игнорируя тот факт, что в СССР нет секса, бил горячий фонтан интернационального единения. В парках и лесопосадках рядом с гостиницами собирались стайки девиц, жаждущих поприветствовать иностранцев «с распростертыми коленками» – так поговаривали потом пенсионеры на лавочках и были правы, но далеко не во всем.
Еще с библейских времен главной дьявольской заботой было развращение целомудренной Евы, а вовсе не слабого к соблазнам Адама. Лукавый даже не стал тратить на него свое красноречие, ибо, по сатанинскому разумению, атаковать следовало крепость, а не таран, стоящий у ее врат. Так что лгут толкователи фарисеи, сваливая на Еву вину за изгнание из рая. Пусть скажут, где был простофиля Адам и тем паче – всемогущий Бог, когда Змий протягивал Еве яблоко соблазна. Впрочем, эта история скорее о легкомыслии тех, кто создает стерильные райские мирки в мыльных пузырях.
Сотрудники срочно созданных пунктов охраны порядка, экипированные фонарями и ручными парикмахерскими машинками, отлавливали ночных нимф, радеющих за содружество народов, и безжалостно остригали их головы прямо на местах грехопадения. Было, однако, поздно. Евы, вкусившие плода, делились опытом с сестрами, и те, зная об опасности, уже не церемонились – международные соития совершались без предисловий и имен, поспешно, по-собачьи, под заборами и в кустах.
Спустя девять месяцев, весной 1958 года, в роддомах появились разноцветные дети фестиваля, среди которых были двое розовых близнецов Альфред и Марк. Роды прошли легко, но перед выпиской Марию отвели в кабинет, где ее ожидал вежливый мужчина в строгом костюме. Поздравив молодую женщину с двумя здоровенькими малышами, он начал говорить о победе во Второй мировой войне, о том, что сильный Советский Союз очень не нравится агрессивному Западу, об идеологическом противостоянии двух держав, напряженность между которыми нарастает, несмотря на стремление советских людей к миру и дружбе между народами. Мария не хотела возражать и молча соглашалась с мужчиной, который представился ей майором КГБ Борисом Улановым. Она не понимала, к чему он ведет, но уже почувствовала, что в ее маленький цветущий мирок зачем-то вмешивается стальная рука системы.
Далее майор Уланов взял с Марии подписку о неразглашении и пустился в объяснения относительно загадочной природы однояйцовых близнецов. Исследовать их уникальные способности, а затем и использовать во благо советское государство просто обязано, ибо враг не дремлет. Пояснив, каким чудом в виде двух крепышей обладает теперь Мария, майор вскользь упомянул ее незавидное положение. Волею судеб она мать-одиночка, к тому же студентка, и непременно столкнется с разными трудностями, но их можно избежать, если она даст свое согласие на участие ее малышей в специальной программе по изучению близнецов.
Эта программа, продолжал майор, рассчитана на десятилетия, подразумевает особый режим питания и жизнедеятельности, всевозможные тесты и исследования, поэтому дети будут обучаться и воспитываться в специальной школе уже с трехлетнего возраста. Сама Мария, конечно же, будет находиться при них, получит отдельную квартиру и хорошее денежное пособие. Ей, простой студентке, выпал не только счастливый шанс растить детей под особой защитой государства; ее малыши получат наилучшее образование, какое только способна дать советская система, а обучение по специальным методикам максимально разовьет их врожденные таланты.
Борис Уланов, по странному стечению обстоятельств однофамилец Марии, был серьезен, харизматичен и вместе с тем доброжелателен. Внушив молодой женщине доверие, он получил от нее согласие и подпись на документах, затем сообщил, что она и ее дети завтра же будут перевезены в закрытый пансионат.
Первые несколько месяцев Мария находилась под колпаком предупредительного внимания врачей и персонала комфортной клиники; она была пленницей специального санатория, но жить в таком плену согласились бы в ее положении многие женщины. Марию посадили на особую диету, питательную и слепую к стоимости продуктов, самых свежих и качественных; сутки были расписаны по часам с заботой о здоровье молодой матери, которое, как пояснили, жизненно необходимо для роста и развития малышей, тесно связанных с ней в первое время после родов.
Мария жила в комнатах, похожих на гостиничный люкс, с небольшим холлом, столовой, спальней, ванной и туалетом. Рядом с постелью находились кроватки мальчиков. Большую часть времени молодая мама проводила с ними; кормила грудью, пеленала и баюкала под присмотром доброй пожилой наставницы. Значительное время было отведено для прогулок, питания самой Марии, гимнастических упражнений и обучению материнству, которое, как ей объяснили, является сложной женской профессией. Ей говорили, что в обычной жизни дочери спонтанно перенимают все премудрости от матерей, но этого самотека мало, поэтому нужна еще и теория. Марии преподавали основы медицины, психологии, педагогики, и она впитывала эти знания, хорошо понимая, что они ей необходимы.
Благодаря такой заботе о пробуждении глубинного материнства, а забота эта во многом походила на некое размеренное и священное действо, Мария вскоре ощутила в себе умиротворенность истинной матери, освобожденной от забот внешнего мира. Свобода эта была непродолжительной, но полной.
Досуг Марии, наполненный занятиями рукоделием и просмотрами специально подобранных фильмов, был организован весьма продуманно, но в эти моменты душа ее особенно сильно страдала от невозможности женского счастья. Сразу после фестиваля Винсент был вынужден уехать из страны. «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера…» – слова этой фестивальной песни стали для Марии надрывным гимном безысходной разлуки и иссушающей тоски.
Начиная с первой недели майор Уланов методично проводил с Марией беседы и вызывал ее на откровенность об отце малышей. Она чувствовала, что майор имеет относительно Винсента Гарднера какой-то план, но не могла отказаться от возможности говорить о любимом мужчине и надеждах на новую встречу с ним. Благодаря этим беседам между Борисом и Марией образовалась доверительная связь; он деликатно поощрял ее надежды, говорил, что отец близнецов ее любит и хотел бы на ней жениться. Возможно, он еще не знает, что хочет этого, поэтому она должна подтолкнуть его к правильному решению.