Наши шумы, наши гамы
Посещает, посещает,
Посещает Сологуб.
Ещё до открытия кабаре символист написал стихотворение:
Милый бог, моя жизнь – твоя ошибка.
Ты меня создал не так.
Разве можно того, чья душа – улыбка,
Сделать товарищем буйных собак!
Я не хотел твоих планов охаять,
Думал: «Попытаюсь собакою быть».
Кое-как я научился лаять
И даже привык на луну выть.
Но все же, милый бог, мне тяжко,
Быть собакой уж и сил нет,
Ну, какая ж, подумай, я – дворняжка!
Я искусство люблю, я – поэт.
Сологуб Ф. 1911–18 июля 1912
Зоофутуристы были сродни прогрессорам Киплингу, Уитмену или Джозефу Конраду. Или конкистадорам. Или Миклухо-Маклаю, изучающему у папуасов новые значения звуков, слов и цвета. На Новой Гвинее он узнал, что есть созвездие «Колыбель для кошки».
Поэт и писатель Маринетти выступил в «Бродячей собаке» с лекцией (и потом до отъезда посещал кабаре почти ежевечернее) о свободном беспроволочном воображении, о словах на свободе без логических связей, о футуризме и божественной интуиции, способной узнавать законы и тайную жизнь реального мира. Это было необходимо для создания нового человека – идеального механического человека с заменяемыми частями, смыслом жизни которого будет создание новой истории человечества и новой культуры.
«Там, где правит варварство, кулак и пуля представляют собой достаточно веские аргументы»».
Из манифеста итальянского футуризма.
Но агрессивные идеи Маринетти и итальянских футуристов не нашли поддержки среди будетлян. Новаторская словотворческая работа Хлебникова «Искушение грешника» была напечатана на четыре месяца раньше, чем первый футуристический манифест Маринетти.
Велимир Хлебников и Бенедикт Лившиц на приезд итальянца, который рассматривал путешествие в Россию как посещение одного из филиалов:
«Сегодня иные туземцы и итальянский поселок на Неве из личных соображений припадают к ногам Маринетти, предавая первый шаг русского искусства по пути свободы и чести, и склоняют благородную выю Азии под ярмо Европы.
Люди, не желающие хомута на шее, будут, как и в позорные дни Верхарна и Макса Линдера, спокойными созерцателями темного подвига.
Люди воли остались в стороне. Они помнят закон гостеприимства, но лук их натянут, а чело гневается.
Чужеземец, помни страну, куда ты пришел! Кружева холопства на баранах гостеприимства».
В. Маяковский оскорбился за русский футуризм и ответил в тезисах:
«…Самостоятельность русского футуризма.
Люди кулака, драки. Наше презрение к ним…»
А. Крученых написал:
«…В искусстве может быть несогласие (диссонанс), но не должно быть грубости, цинизма и нахальства (что проповедуют итальянские футуристы), ибо нельзя войну и драку смешивать с творчеством».
М. Ларионов по поводу приезда Маринетти в Россию сказал:
«…Маринетти – футурист уже не первой свежести… Я лично не предполагаю забрасывать Маринетти тухлыми яйцами, не предполагаю и подносить ему букетов. В него уже достаточно бросали яйцами. Но если другие сделают это, то будет нормально».
Уезжая из России, Маринетти признал, что у итальянских и русских футуристов общим являются только название и борьба с прошлым. Но певцы и свидетели будущих фашизма и коммунизма оказались идеологически недалеки.
В фашистской академии наук академик Маринетти выступил с докладом в стихах: «Обыденная жизнь одного фокстерьера». Он лаял, кусался и задрал ногу на стену.
Футуристы называли себя «Помазанниками безумия».
«Богема – это было общество изысканно-остроумных и талантливых людей, и ходили туда отнюдь не пьянствовать», – вспоминал Маяковский за четыре года до смерти.
Не всем «Собака» нравилась. Поэт Одинокий (А. Тиняков), сотрудник черносотенного журнала «Земщина», в письме к Б. Садовскому от 11 ноября 1913 года писал: «В “Собаку” я не хожу, и вовсе не потому, что меня оттуда выставили (в день Вашего отъезда из Питера)… Выставляли меня оттуда не раз и в прошлом сезоне, но не в этом дело. Откровенно скажу Вам, что даже мне эта “Собака” – мерзость. Это какой-то уголок ада, где гнилая и ожидовелая русская интеллигенция совершает службу сатаны. Ходить туда русскому человеку зазорно и совестно. И до шабашей я не охотник…»
В «Бродячей собаке» под звуки граммофонного и живого футуристического танго было веселее, разнообразнее и поэтичнее, чем в буйной Италии. Со своим щенячьим восторгом и со своей собачьей человечностью, чем в жизни улиц озверевших черносотенцев и конкистадоров-казаков и стремящихся к скоростному имперскому чудовищу итальянских футуристов. Танцевала Тамара Карсавина и пела Анастасия Вяльцева. Ражий Щенок обыгрывал кого-нибудь в орлянку. «Мраморной мухой» он называл Мандельштама, а Ахматову и Цветаеву – «одного поля ягодицы». Ответки получал он быстро.
Гений-кретин однажды поссорился с Мраморной Мухой после того, как последний выступил с резкой критикой стихов первого.
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Так идите же за мной…
За моей спиной
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту