Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

История появления двуглавого орла уходит в глубокую древность и изначально была связана с мировоззрением древних людей о гармонии мира. Двуглавие в те времена была символом небесного свода, солнечного рассвета и заката. Двуликий Янус изначально почитался римлянами как бог солнца и небосвода. В «Ригведе» ту же роль играли близнецы-всадники Ашвины, в греческой мифологии – братья Диоскуры: Кастор и Полидевк. Поэтому самую видную птицу не могло обойти внимание людей, в своем искусстве отображавшие характерные черты как лидеров, так и в целом всего общества.

Свойство орла летать выше всех птиц и захватывать добычу очень удачно тогда совпало с природой общества и ее власти быть выше и непобедимой, т.е. достойней. Поэтому орел становится солярным символом – образом солнца, которое над всеми, и которое, в мистицизме, т.е. в гармонии, дает миру все необходимое, а вследствие этого становится божественным, а уже затем и царским знаком, параллельно приобретая свойства гармонии в образе второй головы. Фактически двуглавый орел собою дополнил матриархальные символы гармонии мира, и что показательно, уродство природы стало ее отражающим элементом.

Символ двуглавого орла был широко распространен в культуре Шумерской цивилизации. Шумеры наносили его на печати, на стены, на сосуды и другие изделия и сооружения. Иногда орла изображали с жертвой в когтях (обычно с зайцем). Шумерологи считают, что двуглавый орел символизировал шумерского бога грозы и ливней Нинурту. Благодаря своей булаве, которая была увенчана орлом, Нинурт побеждал и в войнах, и укрощал непокорных. Дальше исследователи находили двуглавого орла в культуре индоевропейского народа хеттов, которые увенчали орла царской короной. Царь у хеттов именовался «солнцем», а двуглавый орел, таким образом, становился символом обожествляемой власти. У хеттов орел изображался с зайцами в когтях, символизирующие сумерки, тьму, зло. Орел, схвативший зайца, олицетворял победу царя над его врагами, света над тьмой, добра над злом. От хеттов двуглавого орла заимствовали мидийцы, персы, арабы, армяне, турки-сельджуки, монголы, византийцы, в общем, весь свет гармонии.

В Древнем Риме полководцы имели изображение орла на своих доспехах, это был символ главенства над войсками. Позднее орел стал исключительно императорским знаком, символизирующий верховную власть, так, символ Римской империи со времени Юлия Цезаря был императорский жезл с фигурой орла – священной птицы Юпитера. Появление второй головы произошло в 330 г. вследствие разделения империи на части – восточную и западную. В 326 г. император Константин Великий делает своим символом двуглавого орла (или, по другим источникам, Юстиниан I), и с этого времени двуглавый орел – государственный герб, несущий основной смысл «единения противоположностей», единства двух частей империи.

Рим, вообще, мало заботит божественное, но модель пространства для столь значимой империи непременно должна существовать. Этого требует веяние времени и сама складывающаяся внутриполитическая ситуация. Но будучи превосходными практиками-прикладниками римляне с недоумением воспринимали идею обобщения и оформление своих достижений в науке. Зачем, раз греки уже все придумали, надо учить у них богатых детей и получать от них модные доспехи, этого достаточно. Поэтому только Боэция (ок. 500 г.), повторяя греков, осторожно сформулировал мысли эллинистической философии: «Всё, слагающееся из противоположностей, объединяется и сочетается некой гармонией. Ибо гармония есть единение многого и согласие разногласного»21.

После распада Римской империи двуглавый орел прописался в эллинистической среде Византийской империи, фактически стал символом, но негласным, он не был гербом Византии, не изображался на печатях и монетах, но был на знаменах, одежде, разных предметах императоров, а также на вещах связанных с патриархом и митрополитом, т.е. собою отображал духовное мировоззрение византийского общества о гармонии-симметрии мира, его обновление (спасение в христианской интерпретации) посредству этой симметрии, и которое греками было старательно втиснуто в христианство. Однако золотой двуглавый орел на красном фоне был личным символом последней византийской династии – Палеологов (1261—1453). Племянница последнего императора Константина XI Софья привезла его с собой в Москву в 1472 г., но на государственной печати ее мужа Ивана III он появился лишь с 1497 г., а Генрих Штаден в своих «Записках о Московии» времен Ивана IV указал деталь, что цвет двуглавого орла на опричненом дворце был черный, как в то время изображался орел Священной Римской империи или орел Болгарии. По всему, складывается впечатление, что Софья в большей степени привезла с собой не орла, а новое к нему отношение – орлиная символика была весьма распространена в Западной Европе и потому она не вызывала сильного интереса, поскольку Москва рассматривала себя отдельным миром, но теперь появлялась легальная возможность оформления этого символа, в принципе указывающее на величественность, и которой на Руси не спеша воспользовались уже впоследствии, поскольку непосредственно к Софьиному орлу в Москве было двойственное отношение, с одной стороны, как законной преемственности от Византии, поскольку Москва очень ревниво относится к законности вообще, с другой, всем действием притом старательно подчеркивая именно непреемственность российского орла от византийского, этой неполноценной демократическо-подобной формации, выстраивая тем мостик преемственности в Рим, к Августу Цезарю, или, на худой конец, к германцам, к Прусу, и в то же время, в вертлявой позиции быть выше и независимым и вообще сравниваемым с Богом на небе, ни к тому и ни к другому, ни к кому, поскольку все они (и Рим, и Священная Римская империя, и Византия) неполноценны… В конечном итоге, взятие двуглавого орла Москвой было закономерным шагом и финалом прослеживающийся тогда общей тенденции, когда русские княжества стремились морально возвыситься, уравняться с европейскими королями, и некоторые из них даже брали имперскую символику, как, например, Черниговское княжество XIII столетия, или, в «Хронике Констанцского собора» Ульриха фон Рихсенталя еще от 1416 г. герб Руси изображен в виде двуглавого орла (герб Ruthenia), символика, принадлежавшая тогда Галицко-Волынскому княжеству. Таким образом, хищническим уродцем симметрия стала символом духовно-политической чистоты Московии, которая своею погружённостью в состояние собственного достоинства, величественности и независимости, была настолько умственно приторможена, что символ симметрии у нее оказался чуть ли не в самую последнюю очередь всего мира гармонии (точнее сказать, прогармонии), причем в стремлении к высоте «Небес» след появления этого символа запутывался так ловко, своей отстраненностью от т.с. недостойных, неполноценных передовых стран этой символики, что создает впечатление, будто он вырос буквально из неё самой… – достойными были «божественные» азиаты, и если бы они проявили себя в истории этого периода несколько цивилизованней, Москва непременно вывела бы от них (к примеру, от Персии) и свою генеалогию, и все царские символы.

Первыми детьми Софьи и Ивана были девочки, но в марте 1479 г. родился сын, носивший два имени – Гавриил и Василий, а затем и еще несколько сыновей. Отношения между Иваном Молодым и Софьей сразу приобрели враждебный характер, каждый намечал свою сторону быть в наследниках великого князя. В связи с этим в противовес Софье и ее сыну Василию московская сторона стала использовать идею, которая, несмотря на византийскую интерпретацию, исключала какую-либо роль второй жены Ивана III в принятии Русью ее наследия. Так, в «Изложении пасхалии» митрополита Зосимы 1492 г. подчеркивалась идея восприятия Москвой той роле, которую играл ранее Царьград, а Иван III сравнивался с «царем Константином», но вне всякой связи с Софьей. Представление о том, что Руси еще задолго до Софьи было предназначено принять на себя византийское наследие, а Москве стать новым Царьградом, выразилось в «Сказании и князьях Владимирских» Спиридона-Саввы, написанном уже при Василии III, когда автору было 91 год. В нем говорилось, как император Константин IX Мономах передал своему внуку Владимиру Мономаху, будущему великому князю Киевскому знаки царского достоинства: «от своей главы венец царский», сердоликовую коробку, владельцем которой был «Август, царь римский», и иные драгоценности. Тем самым в произведении Спиридона-Саввы выражалась идея принятия Русью византийско-римского наследия задолго до женитьбы Ивана III на Софье, и, соответственно, законности передачи власти от деда к внуку, т.е. от Ивана III к Дмитрию Ивановичу.

Еще до своей второй женитьбы Иван III следуя примеру своего отца, сделал своим сопроводителем сына Ивана Ивановича (Молодого), которому передал великокняжеский титул и, уходя в 1471 г. в поход на Новгород, оставлял его за себя в Москве. Как соправитель княжич Иван Молодой подавал немалые надежды и хорошо проявил себя во времени стояния на Угре, вместе с князем Даниилом Холмским не позволил хану Ахмату переправиться через реку.

В 1482 г. Иван Молодой женился на Елене Волошанке, дочери молдавского «господаря» Стефана Великого. Этот брак был выгоден обеим сторонам, так как укреплял позиции Молдавского княжества перед лицом как Казимира IV, стремившего поглотить его, так и Менгли-Гирея, наследника Ивана III, постоянно угрожавшего Молдавии. Для Ивана III брак его сына представлен собой случай признания за ним роли защитника православия, поскольку Молдавия являлась православной страной.

В октябре 1483 г. у молодых родился сын Дмитрий. Московская сторона все больше набирала вес перед Софьиной. Однако в 1490 г. Иван Молодой разболелся «комчагою в ногах» – подагрой. Для его лечения Софья пригласила прибывшего из Венеции в составе группы итальянских специалистов – архитекторов, инженеров, ювелиров, призванных Иваном III к Московскому двору, лекаря Леона, прозванного московитами Леоном Жидовином. С соизволения Ивана III Леон начал лечить Ивана Молодого: «Лекарь же дасть ему зелии пити и жещи нача стькляницами по телу, вливая горячою воду; и от того ему бысть тяжчая»22. Сегодня трудно сказать был ли он повинен в злых замыслах, но 7 марта 1490 г. Иван Молодой умер. Иван III был в горе. Вспомнив, что лекарь головой своей ручался за жизнь его сына, князь казнил итальянского врача. Слухи же о причастности Софьи к смерти наследника ещё очень долгое время бродили в верхах. История передачи Софьи семейных драгоценностей, принадлежавшие Иван III еще от первой жены, своей племяннице, слухи о причастности ее к смерти Ивана Молодого, а также возможности возвышения греческих родственников, чуждые русского боярству, главной опоре престола, все это послужило тому, что в 1497 г. Иван III принял решение передать престол своему внуку Дмитрию, притом особым способом – чином церковного венчания.

Возвышение власти Московского князя нашло выражение в такой «новации», как венчание на великое княжение. Церемония венчания была наделена большим смыслом: источником великокняжеской власти вновь становится происхождение, а не воля Золотоордынского хана; утверждалась наследственная монархия, поддерживаемая духовными силами, отраженная в гордой фразе Ивана III: «Мы Божьей милостью государя на своей земли изначала от Бога».

Несмотря на решение Ивана III передать престол Дмитрию сторона Софьи не желала сдаваться. Что бы собрать силы, они склоняли на свою сторону служивших при великокняжеском дворе боярских детей. Были приглашены бабки-ворожеи для приготовления отравы. Зародившуюся смуту Ивана III удалось пресечь в самом начале. Опираясь на поддержку Боярской думы, а также московского наместника князя И. Ю. Патрикеева и воеводы князя С. И. Ряполовского, он расправился с заговорщиками. Василий был взят под стражу, Софья удалена от двора, многих казнили и посадили в тюрьму. После этого началось приготовление к церемонии венчания на великое княжение внука Дмитрия. Оно состоялось 4 февраля 1498 г. в Успенском соборе Кремля.

На церемонии венчания Иван III благословил 15-летнего будущего князя, возложив на него шапку «Мономаха», а митрополит осветил происходящее и произнес поучение юному князю. Затем Дмитрий посетил Архангельский собор, где находится кладбище-усыпальница его предков и молился им об их (сказать, мистическом) заступничестве. После Архангельского собора он побывал в Благовещенском.

Однако, несмотря на все происшедшее, вскоре Дмитрий попал в немилость Ивану III. Династическая внутренняя борьба продолжалась и после его венчания, где любой промах наследника выставлялся его противниками великим преступлением. В 1498 г. Василий получил титул великого князя, что вызвало недовольство Боярской думы. Бояре видели за всем этим происки Софьи и ее сторонников, которые грозили не только выделением нового крупного удела, но и возможной повторения внутренней смуты, которая была при Василии Темном, а также устранение законного наследника – Дмитрия Ивановича. Но Иван III твердо решил осуществить задуманное: передать Василию Новгород, тем самым ослабить Боярскую думу, лишив бояр тех колоссальных новгородских вотчин, которые они получили в результате присоединение Новгорода.

Иван III сломил сопротивление бояр в 1499 г., приказав казнить Патрикеева и Ряполовского, а также двух сыновей московского наместника – Василия и Ивана. Эти казни наглядно показали, что для Ивана III ничего не значили ни знатность рода, ни служба, ни родственные связи. Так, Патрикеев был правнуком великого князя Литовского Ольгерда Гедиминовича и сыном дочери великого князя Московского Василия Дмитриевича, Марии, следовательно, двоюродным братом самого Ивана III, которому всегда верно служил. Ряполовский был зятем Патрикеев и имел за личные заслуги титул «слуги и боярина».

Расправившись с видными членами Боярской думы, Иван III провел конфискацию вотчин в Новгородской земле. Земли были розданы на пометном праве детям московских бояр, что позволило усилить новгородское ополчение и укрепить в бывшей республике власть великого князя.

В апреле 1502 г. Дмитрий вместе с матерью оказался уже в полной опале, его лишили титула и посадили «за приставы». Иван III пошел на такой тяжелый шаг даже несмотря на то, что это грозило натяжкой отношений с Молдавией. Вскоре официальным наследником был провозглашен Василий. За ним Иван III, осознавая основную причину распада земель от ее деления наследникам, оставил почти все свои владения. Василий получил всю Москву с окрестностями, Тверское и Новгородское княжества. Вятскую, Псковскую земли и часть Рязанской. По данным С. Соловьева Иван III завещал Василию 66 городов. Его же братья получили разбросанные по разным местами города в количестве всего 30. Кроме того, они не имели право чеканить монету, собирать торговые пошлины и вершить суд.

С 1503 г. Иван III сильно болел, всеми делами занимался Василий. В апреле 1503 г. умерла Софья, а в январе 1505 г. в заточении умерла Елена Волошанка. Невесту Василию сначала искали в соседних странах, но наиболее подходящая кандидатура, дочь Датского короля Елизавета, предпочла стать женою бранденбургского курфюрста. Тогда поиски претендентки перенеслись на русскую почву среди знатных фамилий, тем более что для сына нелюбимой всеми гречанки была необходима опора в русском обществе. Согласно сведениям С. Герберштейна (вероятно преувеличенным) к Василию во дворец было доставлено 1500 знатных девиц, которых на нормальность проверили повивальные бабки. Из них выбрали 500, затем их этих – 100, а затем – 10, и из этой десятки Василий выбрал себе Соломию, дочь Юрия Константиновича Сабурова, представителя древнего разветвленного и многочисленного костромского боярского рода, в который входили Годуновы и Вельяминовы – Зерновы, и потому могущий стать мощной поддержкой Василию (возможно, эти выборы невесты были профанацией, а выбранная изначально была у Василия на примете).

Свадьба Василия Ивановича с Соломией Сабуровой состоялась 4 сентября 1505 г. Вскоре после этого 2 октября умер Иван III. Перед кончиной старый князь лежал парализованный и думал только о спасении души. Он даже распорядился освободить внука – Дмитрия, у которого сразу же появились сторонники среди знати. Но как только Иван III скончался, его тут же опять бросили в теплицу, где через три года умер, по слухам, дошедшим до С. Герберштейна, то ли от голода и холода, то ли задохнувшись в дыму.

Иван III был дважды женат, на Марии Борисовне, дочери Тверского князя Бориса Александровича, и византийской царевне Софья Фоминичне Палеолог, племяннице последнего императора Византии, Константина XI. После себя он оставил 5 сыновей и 4 дочери.

Годы правления Ивана III ознаменовались успехами во внутренней и внешней политике. В его правление Московское княжество территориально расширилось – когда в 1462 г. он принял престол, то государство составляло 400 тыс. км2, а после его смерти в 1505 г., оно составляло более 2 млн км2. Объединение ранее раздробленных русских земель в единое государство требовало единства правовой системы. В сентябре 1497 г. в действие был введен Судебник – единый законодательный кодекс, в котором отразились нормы таких документов, как Русская Правда, Уставные грамоты (Двинская и Белоозерская), Псковская судная грамота, ряд указов и распоряжений Московских князей.

Время правления Ивана III также охарактеризовалось масштабным строительством и приглашением в Россию иностранных специалистов, итальянцев, греков, меньше немцев, возведением храмов, развитием зодчества, расцветом летописания. Так, были возведены Успенский собор (1479), Грановитая палата (1491), Благовещенский собор (1489), построены 25 церквей, интенсивное строительство Московского и Новгородского Кремля. Построены крепости Ивангород (1492), в Белоозере (1486), в Великих Луках (1493).

Сохранилось описание внешности Ивана III сделанное венецианцем А. Контарини, в 1476 г. посетивший Москву и удостоившийся встречи с великим князем. По его словам Иван был «высок, но худощав; вообще не очень красивый человек». Холмогорский летописец упомянул прозвище Ивана – Горбатый, что возможно, говорит о сутулости великого князя. Одно прозвище, данное современниками – «Великий» – в настоящее время используются наиболее часто. Помимо этих двух прозвищ, сохранились еще два прозвища Ивана III: «Грозный» и «Правосуд».

О характере и привычках Ивана Васильевича С. Герберштейн, побывавший в Москве уже при Василии III, писал следующее: «Женщинам он был до того страшен, что если какая случайно попадалось ему навстречу, то от его взгляда только что не лишилась жизни»23. О нуждах простолюдин он не сильно задумывался: «Не было к нему доступа для бедных, обиженных и притесненных сильными»24. Не обошел Иван вниманием и традиционный порок русских князей – пьянство: «За обедом он большею частью до того напивался, что засыпал, а все приглашенные между тем от страху молчали; проснувшись, он протирал глаза, и только тогда начинал шутить и был весел к гостям»25. «Великий Стефан, воевода Молдавский, – пишет Герберштейн, – часто вспоминал о нем на пиршествах, говаривал: „Иоанн, сидя дома и покоясь, увеличивает свое царство, а я, ежедневно сражаясь, едва могу защитить границы“»26. Известно, что Иван III прислушивался к советам Боярской думы; дворянин И. Н. Берсень-Беклемишев (казнен при Василии III) писал, что великий князь «против собя стречю [возражения] любил и тех жаловал, которые против его говаривали»27. Андрей Курбский тоже отмечал любовь монарха к боярским советам; впрочем, судя по словам оппонента Курбского по переписке, Ивана IV, отношения Ивана III с боярами были отнюдь не идеалистическими. С татарами Иван III вел политику покорности: «Хотя он и был весьма могущественным, однако принужден был повиноваться татарам. Когда приближались татарские послы, он выходил к ним на встречу за город и выслушивал их стоя, тогда как они сидели. Его супруга, которая была родом из Греции, очень досадовала на это, и ежедневно говорила, что она вышла замуж за раба татар; потом она убедила супруга притвориться больным при приближении татар для того, чтобы наконец когда нибудь уничтожить этот рабский обряд»28.

Иван III правил 43 г., его смерть наступила ночью 27 октября 1505 г. Во время правления Ивана Васильевича раздробленная Русь начала превращаться в Россию, причем само слово – Россия – стало официальным наименованием государства, в повседневность входит титулование Московского князя «государем всея Руси», определение, «самодержец».

Иван III управлял территориально возросшим государством с неограниченной властью над подданными, имел большое сходство со своим внуком-царем. В его время в официальных документах закрепляется формула обращения к государю, которая распространяется на все категории служащих людей: «Се яз, холоп твой…» На государственной печати великого государя был изображен всадник, сражающийся с драконом, а по краю шла надпись: «Иоанн Божией милостью господарь всея Руси и великий князь». В годы правления Ивана III за малейшее ослушание лишались жизни представители знатнейших и славнейших княжеских и барских фамилий. Обычным явлением стала доселе на Руси неизвестная унизительная «торговая казнь» – публичное наказание кнутом. Не случайно отдельные историки сохранили сведения о том, что его иногда называли Грозным, как и внука. Такая аналогия между двумя государями – дедом и внуком – имела глубокое основание связи с тем, что Иван III, как и Иван IV, был крут на расправу, представлял свою власть ничем не ограниченную в отношении своих подданных, за которым не признавал ни каких прав, был типичным тираном и деспотом, которыми так богата эпоха позднего средневековья, когда действие мистицизма, потерпевшего сильный удар от христианства, особенно в период его настоящего действия от проповедования и изучения в образовательных школах, еще открыто проявляло злобную природу своего духа.