– Да. Сегодня мы воспроизводим самую глубинную запись. В ходе следующего сеанса будем исследовать более высокий уровень.
– Но ведь у перстня, судя по всему, были владельцы и до жреца. Чуть ли не сам премудрый царь Соломон.
– Были скорей всего. Но перстень ничего не записал. Вероятно, отсутствовало соответствие между ним и его более ранним владельцем.
Раздалось мяуканье кошки. Ее звали Ксюха, и она жила в лаборатории.
– Павел Николаевич. – раздался вдруг голос Лифшица. – Павел Николаевич! Я, кажется, понял, что она сказала.
– Кто? – спросил удивленный Голицын, так как в помещении не было особ женского пола.
– Да кошка Ваша. Она только что поймала мышь и говорит: «Ну попалась наконец-то мне в лапы, голохвостая!
4
Они словно выплыли из-за горизонта – несколько повозок, запряженных ослами и мулами, женщины, дети, воины. Грязные, заросшие, усталые. Казалось, прошли годы с того времени, как беженцы ушли за горизонт, прочь от горящей Самарии. Одни успели за это время состариться, другие возмужать, третьи превратились из детей в юношей и девушек. Они не спеша двигались по пыльной дороге какой-то другой страны, которая всем присутствующим в экспериментальном зале показалась чем-то очень знакомой. Предводительствовал людьми молодой, чернобородый мужчина; в нем быстро узнавался отрок, внук жреца, убитого ассирийской стрелою.
Вот вдали показался какой-то город. Предводитель указал на него рукою и что-то сказал своим соплеменникам. Караван прибавил шаг. Но на повороте ему преградили путь воины, вооруженные щитами, мечами и копьями. Израильтяне остановились, их мужчины обнажили мечи и взяли свои копья наперевес. И тут предводитель беженцев подошел к одному из своих воинов, взял из его рук копье и воткнул его острием в землю, демонстрируя тем самым мирные намерения вновь прибывших. На безымянном пальце правой руки у предводителя в лучах заходящего солнца блеснул рубиновый перстень.
Несколько мгновений вокруг стояла тишина, прерываемая время от времени щебетом птиц. Наконец последовал вопрос со стороны предводителя военного отряда аборигенов. Африкантов с Константиновым назвали его центурионом. Вопрос этот нетрудно было понять, исходя из ситуации.
– Да это же латынь! – с удивлением воскликнул Африкантов. – И доспехи на воине римские. Неужели до Рима добрались? Вот это да!
– Сколько же лет они скитались?
– Тиши, тише! Внук жреца готовится ответить.
Предводитель израильтян действительно готовился что-то сказать и он сказал… не открывая рта, после чего глаза у командира латинян наполнились ужасом:
– Квинт! Ты слышал? – воскликнул центурион, полуобернувшись к воину, стоявшему рядом.
– Ничего я не слышал, Марцелл.
– А я слышал, клянусь Юпитером! Ответ прозвучал во мне. Бородатый сказал, мы из земли Израильской. Ассирийцы сожгли наш город Самарию, и теперь мы ищем в этом мире пристанища себе.
– Марцелл, а тебе не показалось?.. Ой!
Теперь наполнились ужасом глаза у Квинта.
– Марцелл! Я слышал. Про какой-то город Самарию и про ассирийцев. Что это за ассирийцы?
– Меркурий их знает! Про греков и луканов слыхал; этруски соседи наши. А про ассирийцев слышу в первый раз… Послушай, Квинт, а, может быть, чернобородый сам бог Меркурий, покровитель путешественников и дорог? Какие-то ассирийцы разрушили и сожгли город Самарию, где жили эти люди, и им пришлось пуститься в странствия. Меркурий сжалился над ними и решил помочь… Ты бог Меркурий?! – обратился латинянин к предводителю израильтян.
– Я такой же смертный, как и ты Марцелл! Да, Всевышний помог нам. Мы сумели вырваться из горящей Самарии. Он помог нам в наших скитаниях по земле, когда шли мы от народа к народу. Он привел нас сюда. Но имя нашего бога не Меркурий. У него другое имя, но я не смею назвать его. Обращаясь к богу нашему, мы говорим Ему: «Адонай!». Но это не имя Его. Это обращение.
Центурион медленно приходил в себя.
– Так ты не бог Меркурий? – наконец переспросил он; в голосе латинянина звучало недоверие.
– Нет, Марцелл.
– Но если ты не бог, то почему читаешь мои мысли? Как можешь ты ответы свои вкладывать в мой мозг?
– Мой бог, Марцелл, милостив ко мне. Ни я и никто из предков моих не поклонялся идолам. Ни Ашторет, ни Ваалу, ни Мардуку. Я и предки мои поклонялись только Ему. Единому. Единственному. Я и предки мои свято блюли Его заповеди. И Он послал мне дар – читать мысли людские; и Он послал мне дар открывать мысли мои другим людям без языка… Ответь мне, Марцелл, может быть, в земле вашей Единого и Единственного зовут Меркурием? Может быть, таково Его имя на вашем языке?
– Квинт! – Центурион все никак не мог в себя придти. – Квинт! Разрази меня Юпитер, если я понимаю что-нибудь!
Тут предворитель израильтян снова подал голос:
– Марцелл! Не бойся меня. Ни я, ни мой народ не сделают твоему народу ничего плохого. Марцелл! Нам надоело скитаться от страны к стране, от народа к народу. Проводи меня к царю Вашему. Я хочу поговорить с ним. Чует сердце мое, он даст нам постоянное пристанище, и твой народ воссоединится с остатками моего народа. Провижу я, высоко вознесется этот город, – внук жреца указал рукою в сторону города на горизонте. – Возвысятся потомки наши и править будут половиною мира. Марцелл! Отведи меня к царю Вашему.
Центурион принял наконец решение.
– Слушай, Квинт! – сказал он своему заместителю. – Я выполню просьбу чернобородого и отведу его к Ромулу. А ты с отрядом останешься здесь на дороге и будешь ждать решения властелина нашего. Не спускай глаз с вновь прибывших. Юпитер меня разрази, если я понимаю что-нибудь! Пошли, чернобородый!
Марцелл и израильтянин направились по пыльной дороге в сторону города, видневшегося на горизонте. Солнце склонялось к закату, духота, похоже, спала, оживились птицы; их пение и щебет усилились. Предводитель израильтян шагал впереди, центурион шел следом. Внук жреца после нескольких минут ходьбы пальцами левой руки тронул рубин перстня и зашептал молитву:
– Адонай! Господин мой! Пошли пристанище остаткам народа моего, укрепи его веру в Тебя, не дай поклоняться идолам – Ваалу, Ашторет, Мардуку…
Над головами пешеходов пролетели, щебеча, две каких-то птахи. Израильтянин на несколько мгновений прервал молитву, поднял голову и проводил птиц взглядом.
– Эй, чернобородый! – окликнул своего спутника центурион. – Может, ты и язык птиц понимаешь?
Израильтянин повернул голову к центуриону и серьезно ответил:
– Понимаю, Марцелл!
– Тогда ответь, что прощебетали птицы, пролетая над нами?
– Марцелл! Они говорили про наступающую осень. Про надвигающиеся осенние холода, про отлет в теплые южные края… Обычные птичьи разговоры в конце лета.
В этот момент очередной сеанс воспроизведения биозаписи закончился, и пространственное голографическое изображение померкло. Лаборанты в очередной раз принялись снимать с Александра Михайловича Лифшица провода и датчики; все, присутствующие в экспериментальном зале, принялись обсуждать только что увиденное. Молодежь яростно спорила – в основном по вопросу о принадлежности перстня с рубином израильскому царю Соломону. Ведь согласно преданиям, библейский мудрец понимал язык птиц, животных и гадов. Таким же даром обладал и последний владелец кольца – история с мышью и кошкой успела облететь чуть ли не полмира. Были и другие примеры аналогичных контактов с меньшими братьями у А.М.Лифшица. Сходились в одном – остатки жителей сожженной Самарии после долгих скитаний и мытарств дошли наконец до недавно основанного города, имя которому Рим и правил в котором легендарный его основатель – Ромул.
5
Дверь отворилась, и в убогую лачугу вошел предводитель израильтян. Судя по всему, прошло немало лет с того времени, как он привел остатки своего народа в Рим; в голове и бороде левия обильно серебрилась седина, лицо избороздили морщины. В лачуге было темно, и присутствующие на эксперименте не сразу разглядели в ней девушку лет пятнадцати. Она сидела на старой, брошенной на пол циновке; рядом с девушкой стояли тарелка и кувшин, покрытые белыми, чистыми лоскутами материи.
Глаза двух людей встретились; мужчина горестно покачал головою и тоном пророка возгласил:
– Да падет проклятие на их головы! Да падет проклятие на головы потомков их вплоть до седьмого колена! Плачь, Мириам, плачь! Господь карает нас за грехи наши. Он послал в наказание нам ассирийцев, он послал нас в изгнание, он повелел нам жить среди чужого народа. И они не выдержали справедливой кары, не смогли перенести наказания…
Левий подошел к погасшему очагу, зачерпнул ладонью горсть холодного пепла и посыпал им сначала голову девушки, а потом и свою. Девушка зашептала молитву. Левий встал на колени рядом с нею на циновку и тоже погрузился в молитвы.
Тут с голографическим изображением произошло нечто аналогичное киноизображению, когда немалая часть киноленты по какой-то причине вырезана – двое молящихся, не завершив своего обращения к Богу, перешли к беседе. Вероятно, запись оказалась поврежденной на воспроизводимом участке.
– Отец! – воскликнула девушка. – Что они сказали тебе?
Лицо Левия искривилось.
