– Мириам! Они ответили мне пословицей неверных. Хочешь жить в Риме, будь римлянином! Они отреклись от Бога своего, они решили поклоняться идолам. Юпитеру, Юноне, Фебу. Чем идолы эти лучше Ашторет, Ваала, Мардука? Ничем! За отказ от веры своих предков им обещали кое-какие права. Ты знаешь, как неверные зовут их?
– Как отец?
– Они зовут их плебеями, – произнося слово «плебеями» левий презрительно скривил губы…
Африкантов наклонился к Константинову и восторженно зашептал:
– С римскими плебеями теперь все ясно. Пришельцы. Вот так, Павка! Вот так Голицын-князь! Вот так Лифшиц! Еще одна суперсенсация…
– Они зовут их плебеями, – повторил внук жреца. – Исав за чечевичную похлебку отдал свое первородство, а они отдали за нее свою веру, веру предков своих.
– Отец! Что же нам теперь делать?
– Мириам, дочь! Нам надо вернуться.
– Куда, отец?
– В Ханаан. В землю нашу обетованную.
– Отец! Но ассирийцы захватили ее. Разрушили Самарию.
– Да, Мириам, пало государство Израильское. Господь покарал его народ за тяжкие грехи. Но стоит государство Иуды, стоит Иршалаим и храм царя Соломона… Я подслушал сегодня разговор двух птиц. Они готовились к отлету. И одна птица сказала другой, что будет зимовать в городе, где есть чудесный храм с золотой крышей. А это значит, ассирийцы не смогли покорить Иуду, не смогли взять штурмом Иршалаим, не разрушили храм Соломона сына Давидова.
– Отец! – спросила Мириам. – Это правда, что кольцо твое принадлежало великому царю?
– Не знаю, дочь. Но оно обладает чудесным свойством – владельцы его… не все, конечно,.. способны понимать язык птиц, зверей и гадов. А великий царь наш понимал их речи… Сам Бог управляет этим перстнем. Мириам! Отступники для нас теперь все равно, что покойники. По обычаю нашему семь дней будем сидеть на полу с головою, посыпанной пеплом и читать кадеш – заупокойную молитву. А потом мы уйдем из этого города и из этой страны. Мириам! Слушай. Мне явился прошлой ночью сам Всевышний и повелел он начать писать книгу.
Левий показал рукою на пергаментные свитки в углу лачуги. Рубин на его руке загорелся ярко и радостно в лучах светильника, зажженного в память о как бы умерших соплеменников…
– С кольцом пока что одни неясности, – зашептал Африкантов на ухо Константинову. Предположений тьма. Одно другого фантастичней. Но одно несомненно – камень прошел спецобработку. Отдельные группы атомов в нем имеют необычное расположение друг относительно друга. Они как бы образуют своего рода биоэлектронную схему. Предполагают, что именно эта схема дает возможность понимать язык птиц, животных и пресмыкающихся.
– Кто же создал этот необычный переводчик? – шепотом спросил профессор Константинов, ошарашенный в очередной раз.
– Скорее всего кто-то из других вселенных…
Левий, между тем, продолжил свой монолог:
– Мой дед, прадед твой, уходя из Самарии, бросил почти все свое имущество, но свитки эти он не бросил. Это величайшая святыня народа нашего. Если Господь пожелает, они вернутся вместе с нами в Ханаан, и я начну писать книгу. И начну я с сотворения мира Господом нашим.
Глаза Левия загорелись. Он высоко поднял голову и начал декламировать:
– В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безводна и пуста, и тьма над бездною, и дух Божий носился над водою…
– Иван Петрович! – тихо ахнул Константинов. – Но это же автор библии… Ее первый автор!..
Нулевые годы 1-го века третьего тысячелетия
Клон
1
Моя двоюродная сестра Алевтина терпеть меня не могла. Я прекрасно чувствовал это, чувствую и сейчас. До сих пор не могу понять причину ее неприязни ко мне. Ничего плохого я ей не сделал, скорее наоборот, помогал, как мог; правда, не столько ей, сколько ее матери, моей тетке Александре. Тетя Саша очень меня любила, и я отвечал ей полной взаимностью.
Алевтина (Алевтина 1) была старше меня почти на пятнадцать лет, а это накладывало определенный отпечаток на мое к ней отношение – достаточно почтительное в детстве и юные годы и весьма сдержанное в годы зрелые, когда я понял, что сестра откровенно глупа и самое лучшее это поменьше с ней разговаривать и спорить. Все равно ей ничего не докажешь, если твое мнение противоречит ее взглядам. Ну а консенсуса, выражаясь по-современному, у нас почти никогда не наблюдалось.
Наши жизненные обстоятельства сложились, однако, таким образом, что мы оказались крепко привязанными друг к другу. Но разрешите сначала несколько слов о себе самом.
Я биолог, доктор наук, в прошлом сотрудник одного из московских академических институтов. Наука вообще и академическая наука в частности, переживают сейчас в России тяжелые времена. Наш институт исключением не являлся. Но лаборатория, которой я руководил, была на плаву – благодаря жирному иностранному гранту, присужденному нам при условии: в разрешении проблемы должны участвовать американские исследователя, направленные на работу в Россию на время осуществление проекта. Вы, вероятно, удивляетесь – американцы? В Россию? Они что, у себя не могли исследования провести? Да, не могли. Дело в том, что мы занимались клонированием, а в США с некоторых пор эксперименты по клонированию запрещены законом. По крайней мере клонирование людей. В России же и тогда и теперь можно если не все, то очень многое. Иными словами, не запрещено, стало быть, разрешено. Закона, запрещающего клонировать людей, насколько я знаю, в самом конце прошлого века не было. А как сегодня обстоят дела с подобного рода законом, мне не известно.
Проблем, конечно, оказалось навалом. Ну, во-первых, кто согласится стать донором? Ведь мало кому захочется увидеть своего двойника. В конце концов, человек-то не овца. Понимает, что к чему. Но не это главное. Главное в другом – каковы окажутся последствия для донора после рождения существа полностью генетически ему подобного? Во-вторых, кто согласится вынашивать этот самый клон?
Игорь Кац, сотрудник моей лаборатории, (снс и кбн), остряк неугомонный, как-то, еле сдерживая смех, предложил нашей лаборантке Наде Овечкиной, сто процентной девице двадцати девяти лет, взять на себя роль инкубатора. Но это, так сказать, первая половина предложения, была еще и вторая. Похлеще. На вопрос разъяренной девицы, уже не его ли иудейский клон она будет вынашивать, Игорек, нимало не смутившись, ответил:
– Саму себя вынашивать будешь, а девочку назовем Долли.
Улавливаете параллели: мама Овечкина, а дочка Долли – в честь первой овцы, рожденной на свет в Англии путем клонирования.
С Надюшей случилась истерика, наши дамы отпаивали ее чем-то, а с Кацем потом два месяца не здоровались. Впрочем, Игорю на это было глубоко наплевать… Сейчас он профессорствует в Америке. Большая знаменитость.
Ну так вот: кого клонировать? И кто вынашивать станет? В России, конечно, многое дозволяется, да только надо еще и согласного найти, даже за деньги. Кстати, много предложить мы не могли. Заплатишь больше, останется меньше на собственную зарплату, на оборудование, препараты и прочее, и прочее. Грант-то не резиновый, хоть и от дяди Сэма. Хочется побольше себе оставить и поменьше другому заплатить. А вообще-то он, как говорилось выше, жирный. По нашим российским понятиям.
Итак, надо было найти донора и, так сказать, подходящий инкубатор. Об инкубаторе я расскажу потом, а вот донором решила стать… моя двоюродная сестра Алевтина. Случилось все так.
Однажды она позвонила мне на работу и попросила заехать к ней вечером. Собственно, тон у сестры был такой, что просьба больше смахивала на приказание.
– Михаил! – сказала она. – Мне надо белье в прачечную отнести. Зайдешь сегодня вечером.
Алевтина замолчала, но чувствовалось, сказано не все. Я не ошибся.
– Сможешь?
Это «сможешь» прозвучало не столько просительно, сколько раздраженно – дескать, пока тебя допросишься о чем-нибудь, так и надобность отпадет в помощи твоей.
Услышав подобную просьбу-приказ, я поморщился, выдержал небольшую паузу и, сдерживая раздражение, спросил:
– Обязательно сегодня?
– А тебе что, тяжело? – последовал ответ.
– Было бы удобней завтра или послезавтра.
Новый ответ был вполне в духе моей сестрицы:
– Если не хочешь, так и скажи!
Я, конечно, был не совсем в восторге от перспективы тащить грязное белье в приемный пункт прачечной, но человеку надо было помочь, тем более, что я обещал тете Александре не бросать Алевтину, если она окажется вдруг в затруднительном, а то и вообще в беспомощном состоянии. Так что хочешь-не хочешь, а нести надо. Но на этот вечер у меня имелись другие планы, и менять их не хотелось. Пришлось, однако.
Прямо с работы я приехал к двоюродной сестре. Отнес грязное белье в приемный пункт прачечной, после чего принес назад пустую сумку и отдал Алевтине квитанцию.
