На экране начались утренние новости:
– «…С вами утреннее Чикаго и сегодня на повестке дня:
Вот уже третьи сутки длятся поиски детектива полиции – Уэйна Бейтса и его дочери Анны, но пока безрезультатно… Сегодня в пять часов после полудня должна состояться пресс-конференция, где выступит начальник департамента полиции Чикаго…».
– Нет, нет, нет! – с криками, Алекс снова крутил переключатель на телевизоре, но это не помогало.
– «Их внешние приметы… Если вам что-либо известно об их местонахождении, просьба связаться по телефонам…».
– Ааа! – разверзся голос Алекса в темной пустоши чердака.
В панике он начал тыкать во все кнопки и продолжал дергать переключатель, пока картинка наконец не сменилась. С переключением канала, на экране замелькали неизвестные ему обои стен и маленький малыш.
Алекс с тяжелым дыханием всматривался в экран.
– А это кто? – спросил он у Дэни, видя маленького ребенка в возрасте двух-трех лет, в одних трусах. – Это ты?
Но мальчик его не слышал, только раскачивался, обняв свои коленки руками и прижав к груди.
– Мама… – в шепоте ребенок говорил сам с собой, словно звал ее. Не получив ответа, Алекс присел рядом с ним и начал смотреть, теперь уже его фильмы.
Маленький Дэни, проснувшись, встал и с любопытством шел на звуки шлепков и стонов, маленькими шажками. Медленно подойдя к двери, он прислонился ручками к проему и выглянул за угол. Он заглядывал в комнату, разбросанную кучей разного мусора: пакетиками, упаковками презервативов, пустыми банками, шприцом…
В центре стояла кровать с откинутым в сторону мятым одеялом, а подушка валялась на полу. На мятой постели, перед его глазами она была голая. Неприглядная, стояла на четвереньках, раздвинув ноги в коленках и выпятив мужчине свой зад.
Постоянно поправляя падающие вниз золотистые, но потрепанные и ссохшиеся волосы. Из-за них лица женщины не было видно, но родной ему голос он узнал. Ее висящие груди, как и свисающий живот тряслись туда-сюда, пока ее драл лысый мужчина, стоя на коленях позади нее.
Сжимая за талию – он трахал ее в интенсивных шлепках об задницу. В его лице скалился Сатир, и он в похоти бился об нее с такой силой, словно пытался вытрясти из нее всю душу.
– Да… да… да! трахни меня… – стонала она, не обращая внимания ни на что, кроме того, чтобы ублажать его слух. И он еще пуще зверел и шлепал ее не только бедрами, но и ладошкой, от чего она стонала еще громче… пока он не заметил взгляд Дэни в проеме двери.
– Что? – сорвалось с его изумленных уст, когда он отвлекся от своей жажды насытиться ей. Но этот зритель продолжал наблюдать и у мужика, потерявшего концентрацию, начал затухать задор, оскорбляя Сатира.
– Да… трахни… почему ты остановился? – удивленная она подняла свои волосы, сначала обернувшись к мужчине и после к двери, где увидела Дэни.
– Нет, продолжай… не останавливайся, – сказала она, отвернувшись от сына и добавила, – Дэни, закрой дверь!
Мужчина еще какое-то время пытался сконцентрироваться на ней, но, когда всякий раз ничего не выходило, он вскочил и оттолкнул ее от себя, – Фак! Я так не могу! – огрызнулся он и начал одеваться.
– Нет, нет, нет… подожди, хочешь я отсосу? он сейчас встанет, подожди… – она пыталась его остановить, но он был непреклонен, натягивая штаны и футболку.
Достав четыре купюры из кармана, он швырнул ей лишь одну и начал уходить, заявляя, что он не кончил и не получил, чего хотел.
Подхватив деньги, она пыталась его догнать и остановить, но одетый мужик со сверкающей лысиной лишь оттолкнул ее руку и ушел, захлопнув дверью. Выказывая этим свое недовольство.
– Фак! – вскрикнула она, хватаясь за волосы и откидывая их назад. Подойдя к окну, она взяла дрожащей рукой пачку сигарет с подоконника и доставая одну смотрела ему вслед.
Испачканное, выглядывающее из-за угла лицо малыша, наблюдало за мамой. Пока неизвестный ему дядя не скрылся за дверью, хлопнув ей. Дождавшись этого, маленький гном выбежал из-за угла и подбежал к ней, прижавшись к ноге.
Он ухватился за нее, крепко обняв своими ручонками ногу матери и не отпускал, как бы она не трясла ногой и не дергала. Лишь сильнее прижимаясь щекой, а после поворачивая голову и целуя ее ногу своими маленькими губками. Он соскучился…
Но она, щелкая зажигалкой и подкуривая сигарету была не в настроении, из-за прерванного секса и оставшаяся без доплаты. У нее сегодня крайний срок, ей необходимо отдать всю сумму накопленных долгов, в том числе и за вчерашнюю дозу. Но у нее не хватает. Много не хватает и за день столько не собрать. Сейчас она не видела и не чувствовала ничего, кроме раздражения и дрожи в пальцах, держащих сигарету.
Она пыталась сосредоточиться пока ее мысли бегали в поисках решения. И скованность ноги, не позволяющей нормально пройтись по комнате и обдумать ситуацию – не успокаивало, а лишь больше нервировало.
– Дэни, отстань! Мама думает! – резко дергая ногой, она пыталась сбросить его с ноги, но он вместо того, чтобы отпустить, лишь прижался еще крепче, – Дэни! Фак!
Она не может думать, когда ей мешают. Она лишь хочет побыть одна. Чайник кипел со свистом еще громче и у нее закружилась голова. Терпение пересекло точку кипения и сжимая в губах сигарету, она наклонилась, желая освободить ногу. Уперевшись одной рукой в подоконник, вторую она положила ему на голову.
Ладони таяли в детских волосах нежнее шелка, а пальцы, сжимаясь почувствовали мягкую хрупкость головешки маленького человечка, с просвечивающимся темечком. Но мамино сердце малыш, сейчас не в духе, прости ее, сжав этими пальцами голову, она с силой толкнула его.
Его ручки разомкнулись и маленькие ноги заплелись, потеряв равновесие. Законы мира равнодушно потянули его навстречу с краем стола, столкнув затылком. После чего, от удара тело плюхнулось плашмя на пол и поднимая голову с разбитой губой он медленно, молча, раскрыл во всю свой граммофон. Лишь с четырьмя торчащими зубками, он открыл рот и разверзся вой сирен…
– Твою мать! – вскрикнула она, придерживая сигарету в пальцах и подойдя к нему. Она схватила малыша за предплечье и подняла его на ноги, после чего отпустила. – Все… все, хватит ныть… – повторяла она ему, но он не успокаивался, – Дэни, прекрати, это просто царапина…
«Да чтоб тебя!» – с этими мыслями ей пришлось сжать пальцами его щеки, чтобы заткнуть, но стало только хуже. Из-за сдавленных щек рана на разбитой губе разошлась еще больше и от боли он стал рыдать еще громче, – Фак!
– Хватит, хватит, хватит! – она била его по щекам, но даже это его не успокаивало. – А ну хватит, я сказала! Ты не даешь мне думать!
Не зная, что с этим делать, она быстрыми шагами удалилась в спальню. Продолжая рыдать, весь в соплях и слезах он побежал за ней с криками, – Мама-а!
Она молча накинула на себя джинсовые шорты и футболку, в каждом движении показывая, что она в очень плохом расположении духа. Обойдя его пока он за ней бежал, она быстрыми шагами пошла к двери. Солнечный свет проник в дом, когда она открыла дверь, но следом снова погас со звуком громко хлопнувшей двери. Она ушла.
Увидев, как она покинула его, он орал и плакал еще громче, продолжая ее звать. Подбежав, стуча ладошками по двери и звать: – Мама-а! Мама-а!
Но она не приходила. Сколько он ни звал, дверь не открывалась.
Не в силах совладать со своими чувствами, он упал, присев на пол и захлебывался в слезах. Эти маленькие ножки в сандалиях были не в силах унести груз отчаяния. Как и его сердце не в силах вынести его душевного страдания. Стрелки часов застыли и минута обернулась часом. Ладошки малыша тряслись, ручки тянулись к запертой двери, к ее сердцу, что где-то вдали.
– Мама… мама… мама…
Спустя время, выплакав все слезы, на него накатила пустота, он устал. В глазах слез не осталось, но в душе еще сполна. «Мама, где же ты…» – сквозь разбитые уста, где же там она? Он лег плашмя и повернув голову – смотрел одним глазом в щель под дверью. Смотрел в надежде хотя бы увидеть подошву ее обуви. Чтобы знать, что ее присутствие где-то рядом, пусть и не пропитанное любовью. Продолжая всхлипывать, он звал ее, но уже шепотом, наблюдая за таинственными тенями овода.
Тенями, что двигались туда-сюда, туда-сюда… заставляя его веки тяжелеть…
Он уснул…
***
Мужчина, что вечность пролежал на холодном бетоне в темном углу парковки – пришел в себя. Лицезрев в моргании лишь размытые полосы проводки да бетонные перекрытия потолка. Пытливыми, но тусклыми глазами – лампы пытались разглядеть его образ, но Бьюик – этот верный конь закрывал собой своего лихого драйвера. Только черная тень отбрасывалась ему на лицо, когда он поднимал верхнюю часть тела и присел на земле массируя затылок. После долгого сна, въевшегося в мыслях образами яви, он еще не осознал,
Что уже проснулся.
Ведь развернувшийся нуар,
Картины этой мрачной ночи, его
Бреда сознания, пока еще не догнал.
