– А мне-то как? До сих пор задница от ремня болит.
– Да, тетка у нас суровая.
– Нормальная.
– Утром она тебе с ним видеться запретила, а вечером уже Степанова звонит. Разозлилась она тогда – мама не горюй.
– А нечего запрещать было, – вспомнив былое, обиделась Лёка. – Мне Витька, между прочим, не так уж и нравился. Пока у любви нашей препятствий не возникло.
– Любовь всего два свидания и длилась, – хохотнула я.
– И это, кстати, героизм в чистом виде. Ни одна женщина его больше, чем час не вытерпит. А я два вечера, чтобы маму позлить, на него убила.
– Вот и дозлилась.
– Если бы всякие не стучали, все бы обошлось.
– Ему не меньше твоего тогда попало.
– Он мужик, значит, по штату терпеть положено. А помнишь…
– Мы так до пенсии вспоминать будем, – фыркнула я. – Не похоже, что она в доме. Может, к внукам уехала?
– Хорошо, если так…
Решив, что настала моя очередь быть храброй, я вылезла из кустов и зашагала по дороге. Лёка поспешила следом, ухватив меня за руку, чтобы было не так страшно.
Дом Степановой мы миновали без приключений, но, только свернув на тропинку к бору, смогли вздохнуть с облегчением.
Призрачное озеро встретило ровной гладью прозрачной воды и золотом песчаного берега. Все наши вещи лежали в том же порядке, что мы их бросили. Переглянувшись с Лёкой, мы расхохотались. Смеялись долго и от души, а затем бросились в воду наперегонки.
События вчерашнего хмельного вечера казались несуразными и нелепыми, а мы себе дуры-дурами.
Растянувшись на песке, Лёка щурилась на солнце. Я блаженно потянулась и сказала:
– Как думаешь, он ее любил?
– Гусар купчиху? – сразу догадалась Лёка. – Надеюсь, что так. Иначе это уж как-то совсем обидно. Она утопилась из любви к нему, а ему и дела нет.
– Еще неизвестно, сама ли она утопилась или ревнивый муж помог.
Обхватив коленки ладошками, сестрица задумчиво посмотрела на противоположный берег. Я проследила ее взгляд.
На противоположном берегу возвышался величественный холм, заканчивающийся крутым обрывом у самого озера. На макушке холма красовался особняк никому неизвестного нувориша. Вернее, красовалась только крыша, так как за высоким забором и кронами сосен дома видно не было.
Но это сейчас, а когда-то и сам холм, и озеро, и все окрестные земли принадлежали совсем другому человеку.
Давным-давно жил да был в сих краях славных купец Севастьянов. И не простой, а первой гильдии – богатейший человек. Никто толком не помнит, когда это было – ни то в девятнадцатом, ни то начале двадцатого века.
Одно точно, прикупил он в Великом княжестве Финляндском землицы и построил дворец в миниатюре. С садами, парками, фонтанами и озером.
Ныне это озеро общественное, а тогда ходила по его берегу лишь купеческая жена и томно вздыхала о запретной, но сладостной любви своей к некоему гусару.
Была купчиха, звали ее ни то Софья, ни то Прасковья, хороша собой необыкновенно и младше мужа на двадцать с лишним лет. В какой-такой подворотне, то есть на каком пути, повстречался ей сей гусар и чем приглянулся неизвестно, но делиться купец не любил – это точно. Посему увез женушку подальше от столицы с ее соблазнами и балами и запер понадежнее.
Истории о том, как сложилась дальнейшая судьба купеческой жены различаются от поселка к поселку. В Уткино считают, что купец жену из ревности погубил (ни то удушил, ни то в этом самом озере утопил). В Лебяжьем, что купчиха померла сама – от несчастной любви зачахла и богу душу отдала. Третья версия о том, что купчиха утопилась в озере, дабы с мужем нелюбимым не оставаться, тоже в народе популярна, причем по обе стороны реки.
В одном жители обоих поселков сходятся – купчиха померла и призрак ее и по сей день бродит по округе.
Что стало с купцом и гусаром, история умалчивает. Имение Севастьянова кое-как просуществовало до революции и в канун красного октября благополучно сгорело дотла. Купеческая земля многие годы никому была не нужна. Лес поглотил остатки его владений и рос ни в чем себя не ограничивая на радость грибникам.
Но несколько лет назад здесь неожиданно началось строительство. Местные жители бурно протестовали и, что удивительно, были услышаны. Коттеджный поселок так и не был построен. Однако один дом все же остался. Его владелец как-то хитро оформил собственность на землю (еще до начала строительства), и даже суд признал его правоту. Местные жители повозмущались да успокоились – о возобновлении строительства речи больше не шло, а хозяин дома местным не мешал (собственно, его даже и не видел никто). Первое время всем было крайне интересно, что же творится за высоким забором, но потом поутихло и любопытство, а вот легенда о призраке все не забывалась.
– Купчиху практически каждый местный житель видел, – неожиданно разгорячилась Лёка. – По обе стороны реки!
– Я не видела, – лениво отозвалась я.
– Ты не местный житель – ты дачник.
– Дедуля и бабуля уже несколько лет как сюда насовсем переехали и тоже ничего не видели.
– И слава Богу! В их возрасте только призраков видеть не хватало.
– Хотя, после бабушкиной настойки и не то возможно… вопрос в количестве…
– Ты ведь не думаешь всерьез, что вчера мы видели ее? – приподняв поля шляпы, спросила я.
– Ну…
– Гну. Даже, если и была на том берегу девица в белом сарафане, то это ни о чем не говорит. Такой наряд и в твоем, и в моем шкафу висит. В жару без него невозможно.
– Все же…
– Это был кто-то из поселка или чья-то гостья, – отрезала я. – И вообще, нам должно быть стыдно – напугали бедную девушку своими воплями. Представляю, что она о нас подумала.
Даже острая на язык Лёка не нашлась что возразить. Недовольно закусила губу и надолго задумалась, что-то чертя на песке. Эх, лучше б сестрица загорала спокойно и думами себя не утруждала.
Неожиданно она вскочила и с видом Александра Македонского, призывающего армию к бою, воскликнула:
– С сегодняшнего дня мы начинаем новую жизнь!
– Меня и старая устраивает, – поспешила заверить я.
– Дом-работа, работа-дом. Работа-работа и путешествие раз в году. Это тебя устраивает?
– Путешествие два раза в год, не ври.
– Это не жизнь – тюрьма.
