Когда Жребий падёт на тебя

Крик затих, и твари переключили внимание на меня. Заржали, предчувствуя новую забаву. Они что-то говорят, но я уже не слушал. Пора. Я начинаю стремительно приближаться к ближайшему из них и поднимаю левую руку ладонью вперёд. Она пуста. В правой – кастет. Но они не видят его. Они ещё не чувствуют угрозы в свою сторону. Тем лучше.

– Ну что? – спрашивает урод глумливым голосом, – Что ты хочешь мне сказать?

Поза полна пренебрежения. Отлично. Они не готовы. Пора. Я нажимаю кнопку на поясе и зажмуриваюсь. Яркая фотовспышка озаряет округу и среди контрастных теней я успеваю увидеть распростёртую на асфальте девушку и лежащего на ней гада. Вот твари, проносится в голове, и это моя последняя мысль. Вспышка включает какой-то механизм в мозгу, и как всегда в таких случаях я, тот, который видит и рассказывает всё это, отодвигаюсь куда-то немного назад и вверх и наблюдаю как я, тот, который владеет искусством рукопашного боя, начинает свой танец смерти. Идите сюда, бандерлоги. Я вижу, как я ныряю вперёд к ослеплённому Ивановым устройством негодяю, делаю кувырок, и, очутившись вплотную к нему выпрыгиваю высоко вверх, резко подтягиваю колени и врезаюсь одним коленом в мото-защите ему в подбородок, а другим в шею и падаю вместе с ним, вернее на него. Если бы я хотел, я сломал бы ему шею или грудину, но с него и этого достаточно. Я не хочу их убивать. Один есть. Долго не встанет. Пока они не сообразили, что к чему и в их глазах след от вспышки, я вскакиваю, и наношу сокрушающий удар кастетом в челюсть ближайшему врагу, и с удовлетворением слышу, как лопается кость. Он молча падает. Минус два. Молодец Иван, отличную штуку придумал! Минус два за три секунды! Остальные двое отскакивают и даже отбегают от им невидимой пока угрозы, в их голове яркое белое пятно шокированного зрительного центра, хапнувшего света во весь зрачок. Пользуясь паузой, я склоняюсь над девушкой. Глаза закрыты. Остальное лицо закрывает голова гадёныша. Ого! Да она вцепилась зубами в его нос!

– Ты чё, козёл?! – остальные, видимо, оправились от вспышки и осмотрели поле боя. Двое. Один – матёрый, видимо самый авторитетный. Второй пожиже.

– Уходите и останетесь целы, – говорю.

– А может тебе ещё и на грудь насрать? – ухмыляется матёрый, бес его раззадоривает, – Эй, Сява, звони нашим на трубу. И обходи его сзади.

А вот это плохо. Работающие на бесов чудеса технологий. Закон войны: радисту – первая пуля. Если этот недоносок вызовет своих, то их такая куча набежит, что вряд ли отмашешься. И не сбежать. Бросить девчонку я не смогу. Поэтому я достаю бейсбольную биту.

– Сява, звони быстрее, у него бита, – кричит опытный, и достаёт из заднего кармана джинсов что-то, щелчком высверкнувшее сталью, – а у меня вот такая штучка есть, – скалится, полностью повторяя мимику оседлавшего его беса. Нож, конечно, не бита, но в умелых руках это грозное оружие. Манит меня рукой.

Сява уже за моей спиной. Метрах в семи-восьми. Собирается бежать, но замешкался, копаясь в переднем кармане тесных джинсов. И в это время я, обернувшись спиной к гаду с ножом, стоящему в четырёх шагах, с силой бросаю в Сяву биту. Бросаю не как в городках, а вертикально, как топор. Так больше шансов поразить цель. Бросаю и срываюсь ему вслед. Бита летит, вращаясь пропеллером с молодецким посвистом. Сява, наконец, достаёт мобильник, и в этот момент алюминиевая болванка ударяет его в плечо и по касательной въезжает в череп за ухом. Мобильник вылетает из руки Сявы, когда он, оглушённый ударом, взмахивает ею. Летит по высокой дуге и приземляется на бордюрный камень, рассыпаясь с жизнерадостным залихватским звоном. В моих ушах это – музыка победы. Я бегу к упавшему Сяве, подбираю биту и поворачиваюсь к врагу. Он, как и следовало ожидать, ринулся за мной. Рефлекс собаки – догонять бегущего, но увидев, что я снова вооружён, а он остался один, хулиган остановился и ощетинился своим ножом. Что, ножевой бой? Он снова в четырёх шагах от меня. Держит дистанцию. Видно, что нож он привык держать не для шинковки овощей, и сталь его уже обагрялась кровью. Я левой рукой выхватываю своё лезвие и показываю его как кулак с торчащим пальцем. Гадёныш, следуя гримасе беса, осклабился, понял посыл. Лунный зайчик прыгнул на асфальт. Я направил его в рожу беса. Хулиган вздрогнул. Всё! Сломался.

– Сука, ты кто?! Откуда ты вылез?! – в его голосе слышатся истерические нотки. Да, есть из-за чего нервничать: четверо твоих людей валяются на асфальте. Трое не подают признаков жизни, один слегка шевелится. Начала двигаться девушка, пытается спихнуть лежащего на ней типа. Зашевелился и Сява. Я делаю шаг навстречу уроду с ножом.

– Что тебе нужно?! – он отступает на шаг, порывисто оглядывается. Я молча делаю ещё шаг. Он отступает. Ещё шаг. Вдруг сзади:

– Пацаны!!! – кричит Сява, держа запасной мобильник у уха. – Наших бьют! – он видит, что я уже бегу к нему и начинает орать скороговоркой, – Быстрее, пацаны, мы на мосту…

Нехорошо бить лежачего, да ещё ногой, да по голове. Но Сява сам вынудил меня сделать это. Теперь его запасной мобильник разбит, как и первый, как и лицо Сявы. Сява надолго покидает эту реальность. Теперь я ограничен во времени. Сява успел сказать про мост, и в этом городе мостов много. Если конечно эта великолепная пятёрка не пошла, скажем, за пивом для всей компании в ближайший круглосуточный супермаркет.

– Ага, пидор! Всё! Хана тебе! – урод с ножом запрыгал от радости, – Вот Сява мужик! Сейчас здесь толпа будет! Моя толпа! И фотоаппарат тебе не поможет.

Я иду к нему. Видно, что он этого не ожидает, думает, что я убегу, но я уверенно иду к нему. Черные провалы инопланетных глаз сияют на белой маске.

– Да у вас тут что, сходка что ли? – он пятится к кучке валяющихся людей и цепляет ногой нечто белое, отскочившее от его ботинка, – Бэтмены хреновы! – я вижу, что это белая венецианская маска. Вряд ли эти недоноски будут носить с собой венецианскую маску. Это её маска. Один со сломанной челюстью барахтается, скуля.

– Вставайте, есть кто живой? – бритый с ножом отступает от меня. – А, сучка, отдуплилась? – он увидел, что девушке, наконец, удалось спихнуть с себя начавшее приходить в сознание тело, и бросился к ней. Ситуация усложняется. Потому что гадёныш хватает девушку за волосы и рывком ставит рядом с собой.

– Ты за ней пришёл? – Бритый вертит ножом возле её лица. – Пришёл за своей бэтменшей? – он прерывисто дышит, ухмыляется, цел и невредим, а бес так и скачет в восторге по его плечам. – Смотри, какая красивая! – он тянет её за волосы, показывая её лицо. Глаза её широко раскрыты, но в них нет страха, только внимание и азарт. Низ лица и шея залиты кровью, рот растянут в оскале, но не страха, а боевой готовности. – Твоя сучка чуть не откусила пацану нос. Это его кровь. А чем смывают кровь? А, Бэтмен? Я пущу ей жижку, если ты не бросишь свои игрушки. Брось их! И отойди!

Я быстро приседаю и делаю два шага назад. Моё оружие остаётся лежать на асфальте, но кастет я незаметно оставил при себе. Не люблю тратить силы на бесполезный киношный балет. Нужен всего один удар. То, что я увидел в лице девушки и маска наполняют моё сердце радостью: я не один! Загоняю эту радость подальше. Сейчас не время моего сердца, сейчас на арене тот, кто умеет укладывать противника наземь. Ситуация, прямо скажем, патовая. Сейчас время работает против нас, и с каждой секундой я чувствую, как тает моё преимущество. Ритм боя сбился, и надо снова брать инициативу в свои руки. Опасный подонок что–то торжествующе говорит. Его левая рука сжимает её волосы, собранные в хвост, а правая, сверкающая сталью направлена ей в обнажённую натянутую шею. Стоять нет смысла, нужно двигаться. Я начинаю прокачивать ситуацию: делаю шаг назад и начинаю медленными шагами идти по окружности, центр которой стоит с ножом у горла заложницы. Ему ничего не остаётся, как следовать за мной подобно подсолнуху.

– Ты что это задумал? – в его голосе сквозит страх.

Не перекачать бы, думаю, трусливые подонки вдвойне опаснее храбрых. Я ускоряю шаг.

– Я её завалю, – он выставляет руку с ножом в мою сторону. Это хорошо: дальше от её горла, – Я её завалю на твоих глазах!

Я толкаю действительность ногами, раскручиваю ситуацию. Действие всегда лучше бездействия, ведь есть действительность, а бездействительности – нет. Скачу приставными шагами вокруг паука и жертвы, а он испуган и, ненавидя себя за эту слабость, начинает приходить в бешенство, а бес на его холке содрогается в экстазе. И тут я слышу поодаль какой-то звук, что-то ритмичное, в несколько глоток. Это фанатская кричалка. И её слышу не только я. Бритый приободрился. На его лице уже не оскал крысы, загнанной в угол, а торжествующая улыбка.

– Ага! – орёт он, наставив на меня руку с ножом, – сейчас тебя порежут на куски, Бэтмен! Тебя и твою сучку! – он запрокинул голову и из его пасти раздался рёв, – Ди-на-мо…

Его фраза прервалась, так как девушка, пользуясь тем, что урод отвлёкся, рванулась к его вооружённой руке и вцепилась зубами в запястье врага. Зубастая! Получился смешной крик «Динамо Ааааа», раздался вой боли и милое сердцу звяканье металла об асфальт. Подонок орал и пытался ударить её по затылку, но я уже рядом, и последнее, что он увидел в тот миг – моя венецианская маска. Удар свинца вышибает сознание из этого недоноска. Крик его прерывается, и он падает навзничь со свороченной скулой. Наконец-то, этому быку досталось за его дела, и теперь он надолго выбывает из своего клуба. Клуб, кстати, отозвался. Крики послышались ближе.

– Привет, – говорит она, – Спасибо.

– И тебя спаси, – отвечаю и осматриваю её. Фигуру скрывают чёрные одежды, лицо обрамляют волосы длинные, сливающиеся с темнотой и глаза сияют в свете луны, – Здорово ты его!

Она улыбается, зубы сверкают на фоне вымазанного кровью рта, но потом она морщится от боли.

– Ты как? – спрашиваю.

– Гады, по почкам и рёбрам надавали, – голос её сдавливает спазмами, а я и без её слов вижу, что одно ребро у неё справа сломано, а почки сейчас наполнились кровью и лимфой и вопят звоном в ушах. Но, слава Богу, без разрывов.

– Прости, но нам нужно уходить, – я смотрю в ту сторону, куда изначально шёл. Именно оттуда уже были слышны близкие крики и топот бегущих людей, – Сможешь идти?

– А что, есть варианты?

Вариантов нет. Скоро здесь будет много бесноватых. Она рванулась было бежать, но повреждения от фанатских «гриндеров» не сопоставимы с гонками на преследование. Она шипит от боли, замедляет шаг, наклоняется и поднимает с асфальта белую венецианскую маску. Я смотрю на девушку. Она чиста, на ней нет этой гадости. У неё сломано ребро и отбиты почки. Страдания и боль очищают душу. Но маска в её руке выдирает этот случай из ряда предыдущих. У меня есть вопросы к этой девушке, но их время ещё не пришло. Мы с ней в реальной опасности. Бесы приближаются. Мне от них не отбиться. Если их больше шести–семи, мне не справиться. По крайней мере, на открытой местности. Решение приходит мгновенно.

– Давай под мост, – говорю.

– Точно, там можно спрятаться, – она снова порывается бежать, но морщится и сгибается, придерживая локтем правый бок.

– Прыгай на закорки. Нет времени.

Я подставляю спину и, подхватив её лёгкое тело, бегу к металлическим сходням, ведущим под мост. При первом же шаге она застонала.

– Прижмись ко мне крепче, левой стороной, будет не так больно. Потерпи, – я чувствую, как она притиснулась ко мне, и бежать стало легче. Через несколько секунд я достиг сходен, отпустил её.

– Давай вниз. Спрячься, и сиди тихо, – отдаю ей биту, – Возьми, вдруг пригодится.

– Нет, лучше дай нож.

Она права. Если прятаться в кустарнике (где ж ещё в овраге спрятаться) битой нормально не размахнёшься. Я отдаю ей нож.

– Это тычковый нож. Его надо держать вот так.

Она берет его, пытается кровожадно улыбаться:

– Я назову его Клык. Привет, Клык. Я – Алиса.

Это хорошо, что она не боится. Эти гады чуют страх. Они им питаются.

– Добро пожаловать в страну чудес, Алиса.

– Если бы ты знал, сколько раз я слышала эту фразу.

– Спрячься, где-нибудь под третьей опорой.

Она накинула на голову капюшон и ступила в полный мрак, я за ней, но прежде чем окончательно раствориться во тьме, оглянулся. Из-за гаражей на мост с обратной стороны начали двумя потоками прибывать люди. Они звали своих, а потом ломанулись к месту боя. Я насчитал двенадцать фигур. Господи, помоги. Они не знают, куда мы пошли. Они ошарашены видом их пяти товарищей, распростёртых на асфальте. У кого–то это зрелище вызывает бешенство, а у кого-то – страх. Бешеные ревут:

– Где вы, твари? – думают, что нас много: хорошо. – Куда они могли уйти? Сява. Что случилось, Сява!

Сява! Вот же настырный какой! А ведь и не скажешь…

– Пацаны, их двое! – слышу, – Баба и какой-то Бэтмен. У них две дороги: в город и в овраг. Делимся на две группы.

– Я в овраг не пойду, там темно.

– Мобилой посветишь.

Я прислушиваюсь. Там в темноте ничего не слышно. Молодец Алиса. Спряталась. Боже, во что я ввязался? Двенадцать вооружённых… ножи–то у них у каждого есть… двенадцать вооружённых хулиганов… тут без хитрости на одной силе не выедешь… хорошо, что разбились пополам… шесть и шесть… идут. Я пролезаю под перилами на бетонный скат-опору, ведущую вниз под мост и прячусь под сходню. В самом её начале, где мост лежит на опоре как раз есть место, где укрыться сидящему человеку. Сходня – это сваренная из металлических полос пэтэушниками лестница с перилами. Довольно крутая. Как и скат. Узкая – двоим разойтись только боком впритирку. С перилами из-за крутизны и высоких ступеней находящимися у твоего уха. Эти перила слишком толсты, чтобы обхватить их ладонью.

Пока шестёрка приближается, они накручивают себя воинственными криками. В основном, это мат. Из крупиц полезной информации, я понимаю, что все-таки они разобщены. Одни рвутся в бой, а другие поумней, напоминают им о пятерых лежачих пацанах с травмами.

– Да это же Сява! – приближается уверенный сипловатый голос, а потом остановливается в паре шагов от тёмного провала, – Сяве и баба наваляет. Удав тоже – тот ещё боец.

– Ага! А Худому тёлка чуть нос не откусила!

– Худой – дебил! Интеллигент грёбаный! – слышатся смешки, – Он слишком мягкий. С тёлками обхождение нужно. Сунул ей в табло, чтоб юшка полилась и всё! Она полностью готова к употреблению. Хочу эту зубастую поймать. Ух, люблю дикарок. Их обламывать самый сок.

Я улыбнулся. Мне опять везёт. Одни боятся, другие беспечны.

– Давайте, трусы! Кто со мной – тот герой! Я поделюсь добычей.

Я полностью сливаюсь с темнотой. Маска на темечке под капюшоном. Какая–никакая, а защита. Один удар, по крайней мере, погасит. Тяжёлый «Гриндерс» стукнул по стали ступени. Я крепче сжимаю кастет и сам сжимаюсь как пружина. Пространство немного освещается светом телефонного дисплея. Это и к лучшему – меня вообще не увидеть. А его голубые джинсы хорошо видны в темноте. Бес на бритом затылке томится похотью. Он делает шаг вниз левой ногой. Переносит вес на неё. Потом опускает правую, ближайшую ко мне. Одной рукой он светит, как он представляет, себе под ноги, но тусклый свет съедает бездна внизу. Второй рукой он придерживается за перила. И в момент, когда он переносит вес тела на правую ногу, я привстаю, и кастет хлёстким ударом впивается в место, где соединяются кости голени и стопы. В таранную кость. Которая беззащитно торчит сопочкой у каждого из нас по обе стороны щиколотки. Хоть «Гриндерс» и армирован толстой кожей, мой удар попадает точно в цель, будто моей рукой управляет Бог. Так и есть! Получить кастетом по таранной косточке, наверняка неприятно. Свинец – самый тяжёлый металл на Земле. Тяжелее только радиоактивный уран. Поэтому получить свинцом по таранной косточке – это чертовски больно. Можно потерять сознание. Фанат, томимый похотливым бесом, по всей вероятности, так и делает. Он утробно хрюкает и, нелепо сложившись, как большая марионетка ссыпается вниз по ступеням. Его мобильник последний раз освещает тьму и, звонко ударившись о ступеньку, исчезает в её пасти.

Вверху видят, как внезапно и беззвучно исчезает их товарищ.

– Эй, Лютый. Лютый! – зовут они смельчака. Тишина. Отлично! Их моральный дух сейчас не на самом высоком уровне! – Где он?! – ах, эти сладкие нотки паники в голосе, – У кого есть фонарик?

– У меня Нокия. Она как фонарик.

– Иди посвети.

– Да пошёл ты!

– Ладно, дай мне. Я посвечу.

Загорается свет. Этот уже ярче. Видимо, модель телефона дороже. Но все равно луч не сфокусированный, и поэтому слабый. Но в его свете угадывается силуэт человека, лежащего на ступенях.

– Ё-моё! Лютый! – нога говорящего стала на ступень над моей головой. – Пацаны, он упал! – кричит он. – По ходу, без сознания! – он порывается броситься вниз по ступеням, делает такой же шаг. Я привстаю, чтобы повторить операцию, но под ногу попадает обломок кирпича, и я оступаюсь. Снова сажусь, чтобы поймать равновесие. Но произвожу слишком много шума для того, чтобы он не услышал.

– А?! – слышу я, и мне в глаза впивается колючий свет. Гадёныш видит перед собой чёрную фигуру, чёрное вязаное лицо и два сияющих недобрым светом глаза и начинает орать, но я вскакиваю и наношу удар битой ему по голени под коленом. Хлоп! Тот как подрубленный падает, но застревает в стойке перил и какое–то время хрипит, потом начинает орать. Его мобильник повторяет судьбу первого. О, да тут прямо Фермопилы1.

– Что там? – слышатся полные страха крики.

– А-а-а! – орёт раненый хулиган – Мне кто-то по ноге втащил! Ай, как больно! Он там под лестницей! Гадский Бэтмен! Сука!

Он слишком далеко от меня, и я не могу его успокоить. Скрываться уже нет смысла, но и показываться им нежелательно. Я для них дух. Тот, которого можно увидеть только перед непосредственным приходом боли. Психологический эффект решает половину дела – деморализует противника. Тут я слышу то, что меня совсем не улыбает – телефонный звонок. Наверняка это остальные. Услышали крик. Десять человек. Это много даже для такого удобного места, как здесь.

– Эй, Лось! – слышу сверху и чуть сзади, на мосту – Ты чего?

– Алё! – это там перед сходнями. – Да, Жека! Пипец, у нас двое вышли из строя!

– Слышь, Лось?

– Да хрен пойми! На лестнице поскользнулись!

– Пацаны, он здесь! Бэтмен. – это тот, второй, который Лось.

– Жека, валите все сюда! Быстрее!

– Он… там, – выкрики Лося прерываются стонами, – под лестницей.

– Я ничего не вижу.

– Посвети чем-нибудь.

Ага. Так они могут забросать меня ножами или камнями. Пора менять позицию. Я пробираюсь под мост. Где его плиты лежат на опорах. Там я прохожу на противоположную сторону. Темень полная и меня не видно. На другой стороне растут непролазные кусты, и я обегаю их, возле гаражей залезаю на поверхность и уже слышу, как бегут к мосту волки. Я пробираюсь им в тыл. Они в тридцати шагах от меня. Их светлые футболки и небесные джинсы хорошо видны в лунном свете. Часть их спускается вниз, наверное, за ранеными. Раненых семь, а дееспособных десять. Неужели не ясно, что связываться не нужно? Неужели мне их всех придётся вырубать? Какие закоренелые! О чём-то спорят. Нужно подобраться ближе, чтобы слышать. Но вовремя вспоминаю про мусор, предательски лезущий под ноги, и остаюсь на месте. Если у них есть источник света, то будет худо. Одно хорошо: девушка одета в чёрное, это уравнивает шансы. У меня дилемма: вернуться и встретить их или пойти вслед, чтобы подобраться к ним со спины. Ей не помешает помощь, мне нужно быть рядом. Но тогда я буду находиться в обороне, а инициатива будет на их стороне. У них и так численное преимущество. Есть шанс, что они уберутся, но есть вариант, что вызовут подмогу. Этой нечисти много расплодилось. С чьего попустительства, интересно? То-то и оно. Такой же нечисти, как эта.

Они разделились. Трое идут в мою сторону. У этого решения две причины: либо они настолько самоуверенно беспечны, что позволяют себе роскошь разбить свои силы при таком течении обстоятельств, либо они ждут пополнения. Очень хочется, чтобы это была самоуверенность, но я должен рассматривать трудный путь. Ошибиться лучше в меньшую сторону. Ситуация сейчас кардинально отличается от всех моих предыдущих патрулей. События нарастают, как снежный ком и я, похоже, теряю контроль над лавиной последствий. Одному проще. А тут девушка, которую нужно спасать!

– Что там Грач? – слышу я голос со стороны идущих в мою сторону уродов.

– Грач бухой, но Хима со своими подъедет.

Ага. Значит, бесы, всё–таки, вызвали подкрепление. Вот причина их настойчивости. Что ж, нужно отыскать Алису и уходить. Что делать с этими? Они идут совсем близко. Я в тени и меня не видно.

– Эй, Муха, слышишь, а что случилось-то? – слышу я пьяный голос. Совсем рядом. Алкоголь неумолимо сгибает его обладателя, заставляет его сутулиться. Двое обогнали этого пьянчугу. Я вижу снизу их облитые белыми футболками спины в двух шагах от меня. Правая рука одного сверкает сталью, у другого из кисти свисает что-то похожее на цепь. Бесы на их шеях возбуждённо елозят, егозят, раззадоривая и без того разогретых наркотой негодников.

– А, чёрт! – звякнул нож, вывалившийся из руки сутулого хулигана, шедшего впритирку со мной. Я мог бы потрогать его за штанину. Он нагибается за ножом, крутящимся на асфальте, как стрелка компаса. Его лезвие отбрасывает свет и когда мои глаза ловят лунный зайчик, бес на загривке пьяного вздрагивает. Лицо пьяного, ссутулившегося до состояния, согнутого в три погибели, оказывается на уровне моей головы. Я тут же понимаю, что он увидел отблеск в моих глазах. Он икает, моментально трезвея в ужасе, и в этот момент я хватаю его левой рукой за беса, коротко наношу удар кастетом в центр между выпученными глазами и разъятым в немом крике ртом. А потом резко толкаю его вниз навстречу стремительному асфальту. И ещё добавляю ласкового леща в затылок, окончательно стряхнув с бедняги оседлавшего его беса. И отскакиваю ещё дальше в тень. Понятно, что всё произошло на много быстрее, чем я это описал. Двое впереди оборачиваются и видят своего приятеля, освобождённого от сознания и беса.

– Ё-моё, Сутулый! – я иногда дивлюсь точности прозвищ этих отморозков, – Вот мудило! Опять нажрался, сволочь! Не понимаю, как можно постоянно жрать водяру!

Эти двое сейчас под амфетамином, что видно по волнам дрожи, гуляющим по их бесам. Эти чудики, скорее всего не чувствуют боли и будут бегать на сломанных ногах, как Мересьев. Это усложняет дело…

24 августа, 03:55.

Иван говорил, что вспышка на моей руке будет заряжаться в течение пяти-семи минут. Не знаю, сколько времени прошло с первого её применения, но мне придётся ослепить их, иначе эти упоротые монстры превратят меня в котлету. Только бы сработала.

– Э, Сутулый, вставай! – эти двое идут ко мне, ещё не подозревая о моём присутствии. Вытаскиваю биту. Я в глубокой тени, но твари на их загривках чувствуют движение. Они близко. Я ощущаю их мерзостные вибрации и чувствую запах амфетамина, подонки изрыгают его порами, и слышу остервенелый скрип их зубов. Господи, спаси и сохрани!

– Муха, ты видел? – орёт тот, что с цепью. Я обнаружен! Пора действовать. Я выпрыгиваю из-под ветвей, до поры укрывавших меня. Выбрасываю левую руку вперёд и жму на кнопку. Ничего!

– Это он, Бэтмен! – визжит тот, что с ножом, бросается ко мне и бьёт меня в шею. Но, ясное дело, не попадает, так как действие каким-то образом замедляется, и я свободно подныриваю под его вооружённую руку, и, перехватив биту левой рукой для опоры, правой с зажатой в ней рукоятью наношу точный резкий удар в открытое место между его правым ухом и челюстью. Нападавший сложился в коленях и рухнул ничком. Этот быстро убрался. Повезло. Спасибо, Господи!

– А-а-а! – орёт второй, раскручивая цепь как пропеллер перпендикулярно земле, она слегка посвистывает – Иди сюда!!! – он бросается ко мне и снова время замедляется. Его рука посылает цепь на меня сверху. Я изворачиваюсь и моя рука, и бита в ней без моего мысленного вмешательства устремляется навстречу его кулаку, врезается в него, а цепь, следуя законам физики, не встретив меня, продолжает движение по окружности с центром, коим является бита, и звонко врезается в его оскаленный рот. Его крик захлёбывается, а я добавляю ему битой меж рогов. Ласково и нежно. Р-раз! Он ошалело отступает назад. Второй! Бум! Третий? Нет. Третий – лишний. Глазки закатил. Готов. Десять выбыло, семеро осталось. Хорошее соотношение. Красноречивое. Бегу туда, куда шли эти и откуда пришёл я – под мост напротив сходен. Слышу шум за спиной, наверное, крик того, с цепью всполошил ушедших вниз семерых.

Вот это бойня, думаю. Впервые такое. И центром всего – она, Алиса. Девушка с венецианской маской.

Спускаюсь под мост. Слышу:

– Эй, не расходиться!

– Ты чё?! Там же Муха, Сутулый.

– Они справятся. Их трое. А если их загасили, то и тебя загасят и ещё двоих. Понял, дебил? Нас и так осталось мало, мы и так семерых потеряли.