Когда Жребий падёт на тебя

– Подожди меня здесь. Нам вдвоём лучше не светиться. Я на несколько минут отлучусь, – я огляделся, – жди меня вон там.

На привокзальной площади разбит сквер, а в центре его стоит вездесущий лысый истукан с протянутой рукой.

– Отличное место, – согласилась Алиса, – до встречи! Семечки любишь?

– Не особо.

– Я тоже. Адиос.

План таков: мы с Алисой едем на жд вокзал и выясняем, где я был, когда начинал свою борьбу. Затем с чужого телефона звоним Ивану, говорим ему конечную точку и пробираемся туда. После этого Иван выключает мобилу, вынимает аккумулятор, и ставит его на место только в двадцать три пятнадцать каждый день, чтобы принять контрольный звонок. Двадцать три пятнадцать. Плюс-минус минуту. Пока Иван добирается до нас, мы приводим себя и документы в порядок. А там будет видно.

Кассовый зал здесь просторный, высокий и светлый, отделанный белым мрамором. На торцовой стене со входом – расписание маршрутов поездов дальнего следования. Справа стеклянная стена с видом на сквер с Лениным. Слева – кассы. Их двенадцать. У каждой – очередь в несколько человек. В зале сереет полицейская форма. А напротив входа во всю стену какой-то советский скульптор изваял схему маршрутов. Это сеть металлических реек, повторяющих географию нашей страны, по которым неслись застывшие локомотивы, вырезанные из дерева. В узлах сети резные деревянные гербы городов. Москва, Смоленск, Тула, и много других названий, там и Киев, и Минск и даже южные наши соседи, теперь отгородившиеся границами и таможнями. Гербы потемнели от времени, и уже невозможно различить геральдические символы на них.

Я всячески стараюсь привести себя в то состояние, в котором я смогу увидеть нужный мне герб. Я щурюсь, верчу головой, но эти простые действия не помогают. Тогда я начинаю резко и сильно дышать через нос, стараясь набрать как можно больше воздуха и выдохнуть его весь без остатка. Через несколько секунд начинает кружиться голова, а мембрана между мирами приходит в заметное колебание. На периферии сознания возникает силуэт мышиного цвета.

– Мужчина, что с вами?

Полиция. Скачок адреналина оказал полезное действие – герб с названием Самара загорелся оранжевым цветом и погас. Сержант с участием смотрит на меня, придерживая за рукав.

– Вам плохо?

– Нет, говорю, уже всё хорошо. Давление скакнуло.

– Может, пойдёмте, отдохнёте у нас дежурке? Чая выпьете.

– Спасибо, сержант. Уже всё прошло. Пойду на воздух выйду.

Сержант смотрит с пониманием. Видно, бывал в переделках.

– Ранение? – спрашивает.

– Чечня, отвечаю. Первая кампания.

Он кивает, отдаёт честь и отходит. Пронесло. Какая Чечня?! Ладно, всё прошло успешно. Надо валить.

Самара. Цель известна. Теперь будет проще. Выхожу на площадь и иду к скверу. Людей вокруг почти не видно, и это хорошо. В сквере на одной из скамеек прямо под памятником – через узкую асфальтовую дорожку – сидит Алиса и щедрою рукой рассыпает у постамента семена подсолнуха. Многочисленные толстые шумные голуби в заглот употребляют лакомство, юркие как истребители воробьи предпочитают ядра без шелухи и ловко вылузгивают их из чёрных панцирей. Пир горой. Он могуч и обширен. Похоже, что Алиса специально прикармливает птиц, чтобы они украсили чугунного болвана.

– Ого, Алиса-барышня! Да вы экологический террорист!

Улыбается.

– А что, заметно?

– Ну как же, вокруг десятки лысых девочек кормят птиц под памятником, – странно: почему-то в разговоре с ней, я перехожу на сарказм.

– Ну как, – спрашивает Алиса, вытряхнув последнее содержимое пакета на спины крылатого воинства, – как успехи?

– Самара.

– Ого! Куда тебя носило! Самара-городок. Ну и как там, в Самаре?

– Как везде.

– Это ж далеко.

– Да, наверное.

Она постояла, задумчиво глядя на хлопочущих птиц:

– Пойду, позвоню Ивану. А ты жди здесь, – и направилась в сторону автостоянки, где круглосуточно дежурят таксисты.

Я остаюсь наедине со стаей пирующих птиц. Они быстро уничтожили корм и в надежде продолжения устремились ко мне. Сотни безумных голубиных глаз пронизывают меня, и мне становится жутко. Я взмахиваю рукой, и туча серых тушек с шумом и свистом устремляется вверх. Сижу, подставив лицо солнцу. Это очень приятно – подставить лицо прямым солнечным лучам. Тепло разглаживает морщины, а яркая краснота в голове заставляет улыбаться. Время исчезает. Через какое-то количество света слышатся шаги. Алиса.

– Я позвонила Ивану. Квартира горит.

– Как горит? – распахиваю глаза, и первые секунды не вижу ничего вокруг кроме яркого света.

– Пламенем. Как ещё могут гореть квартиры? Иван уже вышел из дома, чтобы начать дела, что-то его дёрнуло посмотреть на окна. А там – огонь!

– И что теперь?

– Мы с ним договорились встретиться на восточном выезде из города через пару часов. Там соберёмся и обсудим.

Вот те на! Вот это оборот! Мало того, что экстрасенс экстренно покинул жилище после визита властей, так он ещё и квартиру поджёг! Неужели полтергейст? Вполне возможно. Жизнь диктует нам свои дикие условия.

– Ну что? – спрашивает Алиса, – Едем?

Едем. Подальше от людей и мышиной формы. Мы быстро идём к остановке. Алиса резко останавливается, будто налетев на невидимую стену. На лице явно читается испуг. Что она видела?

Блин! Там же кошки! Они сгорят! Давай такси! – она порывается бежать, я хватаю её за руку.

Спокойно, Алиса! Успокойся! – её начинает бить дрожь. Не хватало ещё истерики! – Эти кошки знают лазейки. Думаешь, я их с собой привёл в квартиру? Они там сами появились. Может через форточку пробрались, не знаю. Просто жили рядом. Так что всё с кошками будет в порядке.

Она хватается за мою мысль. Эта мысль ей нравится.

– Ты не пожарь по пустякам, побереги нервы. Они ещё пригодятся.

Алиса кивает, поправляет волосы, которых нет, вместо этого касается косынки и виновато улыбается мне:

Извини. Просто я не выношу, когда страдают беспомощные существа.

Это кошки беспомощные? Ты веселишь меня, Алиса.

Это же прекрасно. Веселье тебе идёт. Долго нам добираться до места встречи?

Час-полтора примерно.

29 августа, 15:58.

Нам везёт как утопленникам, так, кажется, говорят в неудачные моменты жизни. Маршрутное такси, в котором мы едем к восточному выезду из города, оказалось отечественной "Газелью". Да ещё модернизированной: салон на десятерых после небольших переделок стал вмещать двенадцать человек. После этого сидеть, откинувшись в креслах, стало невозможно. Угол наклона спинки изменился, и проезд в маршрутке стал пыткой: из-за неестественной позы ныли затылок и поясница. Владелец и знать не знает про физиологически приемлемые положения тела, даже если знает – ему плевать на проблемы ближнего, главное, что в салоне появились два лишних места. Неизвестно, что страшнее – невежество или стяжательство. Я сижу ровно, не касаясь спинки кресла, и стараюсь не смотреть на пассажира напротив. Правую половину его лица покрывает багровое родимое пятно. Я где-то слышал, что родимые пятна на теле человека повторяют смертельные ранения в предыдущей жизни. У меня самого на левом бедре есть родимое пятно идеально круглой формы диаметром с ручку швабры. Если представить, что в прошлой моей жизни туда впилось копье, то оно могло повредить мне бедренную артерию, и я с тогдашним уровнем медицины истёк кровью. Если придерживаться этой теории, то пассажиру напротив прилетело ядром в голову. Или бревном. Я не знаю, что именно заставляет меня отводить от него взгляд, то ли брезгливость, то ли чувство такта. Скорее, тактичность, потому что мне было бы неприятно, если бы меня рассматривали как в цирке. Пассажиру напротив и так досталась метка, разбившая ему как прошлую, так и настоящую жизнь. Так что это, скорее, чувство такта. Как и следовало ожидать, пассажир напротив пьян. У нас в стране нелегко быть белой вороной. Многие пьют из-за когнитивного диссонанса. Перегар пассажира напротив – основная причина не быть с ним лицом к лицу. Значит, всё-таки брезгливость. Жутко неудобно в этой маршрутке. Особенно, если учесть, что водила возит запаску прямо под нашими креслами. Теперь я понимаю, почему русские люди не улыбаются. Потому что стиснуты жизнью, как в этой маршрутке – аллегории на всё наше житьё: едешь, вроде… душно, смрадно, неудобно, но едешь… потому что лучше плохо ехать, чем хорошо идти или хуже того – стоять на остановке. И как в нашей стране, так и в маршрутке все зависят от рулевого. Я хотел вызвать такси, но Алиса справедливо посчитала, что в толпе будет незаметнее.

Теперь она спит, каким-то причудливым образом свернувшись в своём кресле калачиком, положив голову мне на бедро. Вероятно, она нашла самый удобный способ расположиться в этих креслах. Я давно бы встал, если бы не она. Пусть спит ребёнок. Пусть набирается сил. С её травмой нужен покой. И теперь он ей снится. Хорошо, что уговорил её принять обезболивающее.

Урбанистический пейзаж за окном сменился лесополосой, разделяющей районы города. Все эти одинаковые кирпичные и панельные дома, унылые и серые витрины, нелепые и неграмотные рекламы, наконец, сменились приятной зеленью, немного тронутой жёлтой осенней проседью. Как же приятно отсутствие людей! Уже не так мучает неудобство позы, то ли привык, то ли успокоил вид природы. Я пристально всматриваюсь в сливающееся мелькание листвы, и внимание иногда выхватывает фотографически точные фрагменты: вот похожее на крокодила бревно выглядывает из придорожных кустов, вот неизвестно откуда взявшаяся курица улепётывает из-под колёс, а вот в рамке веток квадрат неба, уже остывающего и не летне-голубого, а более глубокого, осеннего цвета. Словно в небо добавили каплю синих чернил. Вдруг в свежий ветерок из по-летнему раскрытых окон агрессивно вплетается нотка отвратительного запаха средневекового города: мы подъезжаем к мосту через реку, рядом с которым находятся очистные сооружения. Вся канализация стекает туда. Все, кого я вижу, морщат носы, слышатся щелчки закрываемых форточек. Человек за своё недолгое существование так успел загадить окружающую среду, что уже вряд ли получит здоровых потомков. Бесы одержат верх. Как смертельные вирусы. Вот как, всего лишь неприятный запах может вызвать мрачные образы.

Зашевелилась Алиса. Проснулась.

– Я долго спала? – лицо со сна вовсе детское. В нашей паре проглядывает нечто набоковское.

– Минут двадцать, – я чувствую, как в моё бедро начинает поступать кровь. Пытаюсь расправить затёкшие плечи.

– Фу! Что за запах? – Со сна Алиса говорит излишне громко. – У кого-то расстройство желудка?

– Сейчас пройдёт, – говорю, и замечаю, как на лицах попутчиков расцветают улыбки. Вот что может заставить их развеселиться – дерьмо.

– А что все окна закрыты? – Алиса вертит непонимающей головой. – Может, открыть окна?

– Тогда ещё больше вонять будет, – встревает пассажир напротив, – это же очистные.

Хвала водителю, мы быстро проехали неудобную зону. Теперь мы въезжаем в другой район города. Перед нами длинный проспект, и через десять минут мы будем на месте. Из рюкзака Алисы слышен стук колёс по рельсам. Рингтон.

– Сообщение. – Алиса вытаскивает мобильник, смотрит в него, улыбается. – Ванечка, умница. Прислал ММС. Я там, пишет.

Она показывает фотографию. На ней крупно супермаркет с вывеской и микрорайон, вдалеке несколько многоэтажных людских муравейников. За ними – лес. Там Иван ждёт нас.

Через несколько минут приходит ещё сообщение: край дома, детская площадка и тропинка, уходящая в заросли кустарника. Да, Иван – молодец, я бы не додумался до ММС. На остановке входит беременная женщина, и я с огромным удовольствием уступаю ей место и расправляю замлевшее тело. Снова стук колёс. Алиса смотрит и показывает мне большой палец.

Когда мы вышли на конечной, Алиса предъявляет мне изображение ММС: широкая просека уходит вдаль, по ней – вереница решетчатых гигантов, держащих на плечах струны линии электропередач.

– А твой Иван соображает, – Алиса показывает первое изображение на вытянутой руке, словно прицеливается, и там я вижу маленькую копию того, что за телефоном. Супермаркет в десяти метрах и микрорайон в отдалении.

– Да, он умный парень, – говорю. – Зайдём в супермаркет? Нужно купить продуктов в дорогу.

– Зачем ты будешь всё это тащить на себе? Ведь вдоль трассы полно всяких кафешек. Деньги. Всё что нужно в путешествии. К тому же Иван взял пиццу. Всё схвачено.

Мы пошли к микрорайону и лесу. Это хорошо, что всё схвачено. Деньги. Всё обеспечивал Иван. Все деньги у него.

– Тебе не больно?

– Вроде нет. Саднит чуть-чуть.

– Давай твой рюкзак мне.

– Он не тяжёлый.

– Не в весе дело. Лямки на плечах. Они создают напряжение. Оно не заметно, но постоянно. У тебя перелом ребра, и мышцы вокруг повреждены, а тут это напряжение. Отсюда и боль.

– Нет, правда, всё нормально.

Упрямая.

– Смотри сама.

– Иван говорил, что ты помог ему справиться с героином.

– Это было.

– Как ты это можешь? Лечить людей?

– Не знаю, как. Я вижу, что тебе стало лучше, но воспаление ещё есть.

– Как ты это видишь?

– Как сказать? С чем сравнить? Вот! Знаешь три-дэ картинки?

– Да. Мне нравятся.

– Чтобы увидеть стереоизображение нужно смотреть за картинку и менять фокус.

– А я обычно отвожу картинку… но … да, ты прав, смотришь куда-то за изображение.

– Вот и я так же смотрю на тебя и меняю фокус восприятия, не спрашивай меня: как. Как птицы поют? Как мы дышим? Мы же не задумываемся о том, чтобы вдохнуть и выдохнуть.

– Интересно. Я вот, например, могу карты угадывать. И тоже не задумывалась, как это я могу? А когда ты про три-дэ картинки сказал, меня озарило: я видела их отражение на любой поверхности, будь то стол, лицо игрока, его глаза или рубашка колоды. Я вспомнила, что мысленно вижу зеркальное отражение на любой поверхности, даже в воздухе. Глаза остаются на месте, а в мозгу что-то ощутимо ворочается.

У меня тоже самое, но глаза приходится скашивать. Интересно: зная, как это работает на своём примере и по отчётам Алисы, можно овладеть этим искусством? Очень интересно. Спасибо, Всевышний, что ты подарил мне встречу с ней.

– Забавно, – говорит она и улыбается, – ты заставил меня понять мой фокус с картами. А я ведь этого не замечала. И, правда, как дышишь.

Улыбка ей идёт. Очень приятно видеть улыбку. За нею можно спрятать что угодно. Если уметь. Но Алисе прятать нечего, она действительно рада своему открытию.

– А ты не помнишь, как твой дар проявился? – спрашивает Алиса.

– Бабуля помогла.

– И как?

– В транс вводила, пить что-то давала. Подсказала как-то в этом трансе. Всё на уровне ощущений. Было светло, тепло и очень высоко: захватывало дух.

– Ты летал?

– Возможно. Ощущение невесомости, как в скоростном лифте.

– Ты катался в скоростном лифте?

– В госпитале.

– Эта твоя рана. Ты после неё стал таким?

– Да. Сразу как пришёл в себя. Видимо, расфокусировка зрения после комы позволила увидеть бесов.

– И ты не помнишь того, что было с тобой до травмы?

– Нет. Только универсальные знания, умения и навыки, ну, может, ещё рукопашка. Ничего, связанного с моей личностью.

– А как ты можешь говорить, что ты увидел бесов после комы?

– Потому что так и было.

– А вдруг ты и до комы их видел?

Признаться, этот вопрос ударил меня как гранитная стена, у меня даже что-то случилось со зрением, случилась какая-то вспышка. Я некоторое время шёл, лихорадочно вспоминая тот день, когда увидел их впервые. А его я помню с фотографической точностью. Как я открываю глаза и, всматриваясь в цветные пятна, пытаюсь настроить фокус, скашиваю глаза и вижу лицо склонившегося надо мной человека в медицинском халате, под которым на плечах выделяются погоны. Обычное лицо, но за его головой я увидел ещё одну голову, лысую, покрытую бугристой морщинистой кожей, лицо ли, морда ли гибрид физиономии макаки и морды козла, мелкие злые глазки с бесформенными зрачками, сочащиеся безумием и руки, обнимавшие за шею того, что в белом халате. Руки или лапы жилистые корявые с кривыми цепкими пальцами. Я тряхнул головой, но ничего не изменилось: на плечах носителя халата сидело невообразимое существо. Я вдруг отключился, и, будучи там, куда меня выбросило, мне пояснили про бесов и советовали постараться не выдавать себя. Как же не выдать себя? Хочешь спрятать, прячь на виду. Поэтому я, снова придя в сознание, начал говорить, что вижу бесов. Как ни странно, они не поверили и сочли меня сумасшедшим. Но то, чтобы я видел их до комы, я не помню.

– Эй, ты где? Может же быть такое, что ты и раньше их видел, но не помнишь?

– Знаешь, я не думал об этом.

– Есть над чем задуматься, да?

– С тобой не поспоришь. Ты мудра не по годам.

– Так говорил Илья. И довольно часто.

– Твой отчим? Или кто он там?

– Я его всегда называла папой.

– Если у меня провалы в памяти, то у тебя и вовсе какой-то детектив.

– И не говори! Полный рассинхрон.

– Тебя что, в детстве похитили или поменяли?

– Я за младостью лет не помню. Точнее, не знаю.

– Что-то с памятью моей стало…

– Это с твоей стало, а у меня тогда ещё и памяти не было. О, смотри, – она снова целится мобильником, подгоняет изображение на экране под оригинал. Да это место, что сфотографировал Иван, а вот и тропинка, уводящая в кусты.

– Нам сюда.

– Ага, вижу.

Тропинка ведёт нас сквозь кусты, кое-где наш путь преграждает болото с камышами, и мы прыгаем через него по доскам и поддонам, уложенным до продолжения тропы. Наш разговор затухает, так как идти приходится гуськом. Иногда тропу пересекает противопожарная борозда, обнажающая извилистые корни и жёлтый песок. Наше молчание нельзя назвать тишиной: постепенно удаляющийся шумовой фон города сменяется стрекотом и гуденьем насекомых, птичьими трелями и очередями дятла, иногда кукушка вставляет свой счёт в общий концерт жизни. Пахнет зрелостью, начинающим желтеть листом. Воздух стал свежее и легче. Солнечные лучи пронизывают листву и ветви с контрастностью штрих-кода. Алиса сзади чихает, видимо и ей эти колкие лучики щекочут нос. Мелкие детали отмечаются в сознании: радужно мерцает паутинка, шуршит под ногами трава, мушка ударилась в щёку. Стало спокойно. Нет больше невидимых глаз, отовсюду смотрящих на тебя. Здесь нет бесов. Разве что феи.

29 августа, 16:39.

Тропинка выводит нас на просеку линии электропередач. Алиса идентифицирует место, и мы сворачиваем влево. В ста метрах от тропинки из высокой травы торчит гигантская решетчатая опора, украшенная проводами и стеклянными бусами изоляторов. На фото это выглядело иначе. Перед нами просека, поросшая травой выше человеческого роста.

Из присутствующих представителей флоры узнаю полынь и репей. Ещё крапива. Я иду по краю просеки, пока не нахожу прореху в сплошной стене травы. Кто-то прошёл здесь. След совсем свежий, даже видно, как выпрямляется смятые стебли. Иван. Кто ещё? В ушах щекотно от стрекота насекомых, и сверху на всю эту какофонию ложится жирное тремоло электрических проводов. Как будто огромная невидимая стрекоза зависла над головой. Я поворачиваю в тоннель в джунглях, раздвигаю стебли, ввинчиваюсь в бурелом. Сзади пыхтит Алиса. Крапива отомстила за вторжение: руку обожгло, как кипятком.

– Ай, стрекается, – слышу сзади.

Наконец, выходим к опоре. Её фундамент залит бетоном, поэтому здесь нет растительности. Алиса брезгливо снимает паутину с лица и осматривается. Я тоже не вижу Ивана, но вижу большую квадратную коробку с танцующим мультяшным кактусом в сомбреро. Пицца нас ждёт, а разносчика не видно. Оглядываю периметр, вот и ещё одна прореха в зарослях, и оттуда выходит Иван.

– Привет вам, – говорит он, – рад вас видеть!

А как я рад! К сожалению, я не могу видеть бесов не в полнолуние. Поэтому в это время приходится держать уши востро. Иногда я думаю, что это паранойя. Поэтому всю дорогу, с тех пор, как Алиса сказала о пожаре, я был как на иголках. Этот тревожный фон был постоянным, как вдох и выдох. Я только сейчас понял это, когда тревога исчезла, когда я увидел Ивана – предмет моей тревоги.

– Расскажи, что случилось, – требует Алиса.

– Секунду, – останавливает её Иван, – здесь не совсем то место, где хочется быть долго, неужели не чувствуешь?

Действительно, быть здесь, слышать этот мерзкий жирный треск, исходящий от проводов невыносимо. Электромагнитная буря.

– Я не выдержал и пяти минут. Идёмте, я нашёл отличное место для пиццы, отдыха и беседы. Пиццу специально оставил на солнышке, чтобы не остывала.

Через несколько минут пути по травяным джунглям и лесу мы вышли на поляну, с востока заросшую шиповником. Его красные плоды ярко горели на фоне тронутой желтизной листвы, освещенные катящимся к закату солнцем.

– Как вам мизансцена? – горделиво вопрошает Иван.

– Ты прав, – отвечает Алиса, – здесь лучше, чем под проводами. Я всё время боялась, что они упадут на нас. Даже стала вспоминать, чему в школе учили, если попадёшь в область падения высоковольтного кабеля.

– Надо не поднимать ноги?

– Да. И маленькими скользящими шажками выйти из зоны поражения.

– Какие жуткие вещи вы говорите, – вмешиваюсь я.

– А что? – отвечает Алиса, усаживаясь на траву в тени, – вполне полезная информация.

– И какова же вероятность, того, что при обрыве высоковольтного провода ты окажешься в зоне поражения? – спрашиваю я.

– Три минуты назад была.

– Неужели? Даже если бы ты всю жизнь ходила под этими проводами, вероятность очень мала.

Иван смеётся, располагаясь рядом с Алисой и открывая пиццу.

– Босс, раз уж ты затронул эту тему, я вмешаюсь, – говорит он, – в детстве я гостил в деревне. И у нас, детей, были всякого рода суеверия.

– Точно, – кивает Алиса, – как в «Томе Сойере»13.

– Было и такое, что нельзя пробегать через «чёртовы ворота» – промежуток между деревянным столбом электропередач и подпоркой, как наклонная палочка в букве «А». Вот однажды было сильная гроза, и молнией перебило провод. Когда закончилась непогода, мы стали бегать по лужам, а один пацан побежал через эти «чёртовы ворота». Оборванный провод попал ему прямо в рот. Мгновенная смерть. Какова была вероятность?

– Ой, вот вы зануды, мужчины! Какова вероятность вашего рождения? Это ж надо, из-за каких-то проводов вас куда занесло! А что же дальше будет?

Иван снова смеётся.

– Кушать подано, – восклицает он, и мы нападаем на пиццу.

Некоторое время все впадают в транс, понимая насколько они проголодались, остервенело работая жевательными мышцами. Через несколько минут настал момент передышки. Иван глотнул воды и сказал:

– Квартира выгорела вся. Соседей, как ни странно, не задело.

– А кошки?

– После вашего ухода я собрался сходить в риэлтерскую контору, хорошо, что паспорт в рюкзаке был, открываю дверь, а они как сыпанули между ног, чуть не сбили…

– Ой, я так волновалась! – вставляет Алиса.

– … посмотрел по комнатам, всё в порядке, выхожу. Во дворе, словно что-то толкнуло меня, а может, увидел отражение в стекле авто. Оборачиваюсь, и в этот момент слышу звон стекла. Смотрю, а из всех наших окон огонь какой-то зелёный так и пышет. Дыма нет, одно это пламя зелёное. Я давай звонить в «пожарку» … – машет рукой, – приехали через двадцать минут, но уже ничего не горело. Вообще, горело минут пять. Молниеносно. Как зажигалка Турбо. Даже народ не успел подтянуться. Пожарные полазили там, покрыли меня матом. Я зашёл потом в квартиру, и, правда, такое впечатление, что пожар там был давно: уже всё остыло, и даже запаха нет. И в подъезде, и на площадке – ни следа.

– Жесть! – резюмирует Алиса.

– Что скажешь, босс?

Что тут скажешь?

– Это ваш Барабашка отбарабанил, – говорит Алиса.

– «Мастер и Маргарита» просто, – добавляет Иван.

– И что, теперь получается? – говорю я, – про этот

пожар никто не знает?

– Получается, что так.

Вот фартит!

– Этой квартире уже давно была пора сгореть. В

ней кроме нас всё равно никто не жил. Из-за барабашки

этого.

Так. Когда эти люди будут искать нас, они придут на пожарище, и всё равно выйдут на Ивана. В таком случае, Ивану нельзя оставаться здесь. Но втроём автостопом проехать уже невозможно. Головы не хватает обо всём думать. Пообедаем, тогда выдвину вопрос на общее обсуждение.

После нескольких упоительных минут вкушения пищи Иван и Алиса закуривают по сигарете. Не понимаю, как можно портить замечательное послевкусие табачным смрадом. Пока они сосут свои вонючие кулёчки с ядом, я завожу разговор о дальнейших действиях.

– У нас два пути: трасса или рельсы, – говорит Иван.

– Да. И вместе нам не получиться проехать ни там, ни там, – отвечаю я.

– Кому-то придётся ехать одному. Надо решить кому. Алиса не в счёт.

Возникает пауза, которую ломает Алиса.