Когда Жребий падёт на тебя

Снова щёлкнул замок. Быстрый Ваня! Или я медленная.

– Привет, – говорю, когда он зашёл.

– Мы же с тобой пятнадцать минут назад виделись. – удивляется Иван.

– Это просто я рада тебя видеть.

Засветился весь, как солнышко, глаза ярче ночника горят:

– А… привет! Конечно, привет!

Сам привет! Ой, смехота! Какие они все смешные, когда так влюблены!

– Ну как свечки?

Отлично. Вот, – в руках его пакет, а на дне коробки со свечами.

Молодец, спасибо, – целую его в щёку. Вид у него довольный. Главное, чтобы свита была довольна.

Выдвигаемся? – в голосе воодушевление.

Да. Принеси, пожалуйста, водички.

3.

Когда мы покидали номер, Ватман спал мёртвым сном, не изменив за эти часы своей позы. Выйдя из гостиницы, я направилась было влево, откуда мы пришли, но Иван сказал:

– Постой. Видишь?

Я проследила взглядом за его рукой, указывающей в противоположную сторону. Туда уходила дорога из города, и в свете фонарей в паре-тройке сотен метров я увидела знакомое решетчатое сооружение. Провода пересекали трассу всего в двух сотнях метров.

Узнаёшь?

Узнаю. И что?

– Так же ближе. А потом пойдём по просеке вдоль линии. С фонарём будет приятной прогулкой.

– Хорошо. Идём.

Когда мы подошли к месту пересечения трассы и линии с проводами, Иван, всю дорогу пытавшийся завести со мной разговор, наконец, понял, что это бесполезно. Тогда он начал болтать просто так. Не знаю, почему, но меня это страшно раздражало.

Ваня, прекрати, пожалуйста! Ты мешаешь!

Чему?

Слушай, помолчи, а?!

Умолк. Обиделся. Ладно, пусть дуется. Мне действительно не по себе. Ведь это будет первый раз, когда я что-то делаю сама. И, хотя я сказала Ивану, что проведу ритуал, а сама ведь даже не знаю, что нужно использовать. Мне вспомнились слова Ватмана про стерео-картинки и расфокусировку зрения, как это помогает ему выйти на нужный уровень. Я раньше не задавалась этим вопросом, всё как-то само собой получалось. А ведь он прав: нужно искать техники, которые работают, ставить на них якорь и развивать способности. Голова вдруг зачесалась под платком – волосы, видно, начали отрастать. Что меня ждёт на этой поляне?

Иван светит под ноги, и луч фонаря, выхватывая из темноты траву, корни, цветы. А ведь цветы, и в самом деле закрываются на ночь. Иногда прыгнет в сторону лягушка. Была бы сейчас на моём месте какая-нибудь обычная девчонка, начала бы визжать со страху. Чего их бояться? Они же безобидные, и боятся нас больше, чем мы их и весьма справедливо. Кровь мышей и жаб приносят в жертву колдуньи, но я чужую жизнь не отниму – я ведунья, а не колдунья. Если и понадобится кровь, то пусть будет моя.

– Ваня, долго ещё? – Идет, молчит. – Ваня, это же невежливо не отвечать.

Иван резко останавливается, и когда я врезаюсь в него, светит на решетчатую мачту, точащую из травы.

– Это наша? – спрашиваю.

– Она должна была быть первой, либо второй от трассы. На первой ничего не было, а это – вторая.

Он переводит луч фонаря на траву, свет немного мечется и выхватывает в зарослях протоптанный тоннель.

– Думаю, это здесь. А теперь немного пройти и – поляна.

Какой ты молодец! Надо же, как быстро добрались.

И вот мы на месте. Иван выключает фонарь. Ущербная луна хорошо освещает поляну. Неполный её диск касается деревьев, обрамляющих цель нашего визита. Если луна восходит, то здесь будет светло ещё какое-то время, если наоборот, то скоро станет совсем темно.

Ваня, вот на этом месте, где я тогда отключилась, нужно соорудить шалашик, так, чтоб я поместилась, и свечи можно было на пол поставить. Примерно вот так вот, метр на два. У меня одеяло есть, мы из него стенку сделаем. Сможешь? У тебя часа полтора.

Постараюсь. У меня тоже есть плед. Веток сейчас нарублю.

Давай. Я в тебя верю. Всё получится.

Конечно, но тебе придётся побыть в темноте одной.

– С такой луной захочешь побыть в темноте – не получится. Иди, не теряй время, к полуночи надо, чтобы было всё готово.

Иван ушёл. Я пытаюсь настроиться. Я устраиваюсь напротив пятна, за кустом шиповника, достаю из рюкзака своё хозяйство. Кузеньку я оставила в отеле, зачем мне планшет? Тут у меня свой интернет будет. Расставляю пять свечей: две перед собой, две по обе руки и одна сзади. Зажигаю. Становлюсь на колени и начинаю перебирать свои вещицы, трогать их, гладить, и при этом тихонько напеваю длинные тягучие ноты, мысленно обращаясь туда, где живут боги:

– Мать-земля, ты – основа всему, ты – опора и ты – все мы, ты – тело моих предков, ты – мать всему живому. Услышь меня! Сестрица-вода, ты – жизнь, ты – услада и чистота, ты – все мы, ты – источник жизни. Услышь меня! Братец-ветер, ты – невидим, но ты – везде, ты – дыхание жизни, ты – все мы, ты – небо. Услышь меня! Отец-огонь, ты – движенье и сила, ты –отдых, ты – все мы, ты – тепло и свет. Услышь меня! Услышь меня и ты, луна, подруга моя, повелительница вод и роста. Прекрасен твой лик и велика сила. Ангелы мои, хранители и защитники, услышьте меня! Братья мои меньшие, части единого. Услышьте меня! Это говорю вам я, дочь и сестра, раба и подруга. Сейчас мне темно и страшно, и путь мой туманен. Вы сильнее меня, и без меня вас не станет меньше. Но я одна из немногих, кто знает вас, кто почитает вас, кто учится у вас и кто стремиться помочь вам. Мне сейчас очень тяжело. Меня обманули, предали, избили. Меня преследуют злые люди. Может, так и задумано, так и должно быть. Я всё приму, и я готова идти дальше. Только, прошу, подскажите, что делать. Не оставляйте меня в трудную минуту. Не за себя одну прошу. У меня появились друзья. Они хорошие. Мать-земля, на тебя обопрусь, сестрица-вода, тобой умоюсь, братец-ветер, тобой подвяжусь, отец-огонь, тобой укреплюсь. Дайте нам путь, попутный ветер и свет. Ничего не прошу, только не дайте пропасть. Говорю с вами не языком, а душой. Как волчица говорит с луною. Нет у меня никого во всём белом свете, кроме вас и рыцарей моих. Примите меня как родную, ведь вы – родня всему живому. Когда-то я была песчинкой, когда-то я была травинкой, была я облаком и ручейком, и ящеркой, и птичкой, была в утробе материнской, была младенцем беспомощным. Всё помню. Вспомните и вы меня.

Тут слова мои закончились, и вой внешний слился с воем внутренним воедино, и этот звериный дикий вопль вдруг зазвенел, разлетелся как песня. И слёзы ручьём. Никогда себя не жалею, но, чтобы быть услышанной, надо быть искренней. И мне себя было ужасно жалко. Я выла и выла, или распевала предлинные ноты. В голове становилось всё светлее. И тут вдруг из тьмы слева на огонёк свечи выпорхнул мотылёк и сел мне на палец. Меня как молнией пронзило: я поняла, что молитва услышана. В тишине раздался шёпот:

– Алиса, ты как? Уже без пяти полночь и шалаш готов.

Шалаш оказался хорош: с потолком из веток и листьев, двумя стенами из одеял, остальное тоже из веток. Метр на два. Отлично.

– Ваня, помоги мне свечи зажечь.

В течение трёх минут мы разожгли свечи, я уставила ими пол перед собой, свечи для торта я разместила вторым ярусом. Затлели угольки для травок, задымили агарбатти, и я, устроившись в позе лотоса, разложила перед собой весь свой арсенал. Иван заложил ветками вход, и помещение стало быстро наполняться полупрозрачным ароматным дымом. Дым рождал ощущение плавности, тягучести движений. Возможно, мне это просто показалось, а может быть и правда. Я подумала, что здесь не хватает бубна. Я даже представила, как он бы зарокотал, разгоняя своими колебаниями клубы дыма, и как эти клубы отбрасывали причудливые тени. Рокот бубна вибрировал бы в голове, вводя в резонанс все миры, нанизанные на ось Мироздания. И рокот этот вдруг раздался в моей голове, тогда я взяла свой гримуар, и раскрыла наугад, исполняя приказ невидимого бубна, подчиняясь его вибрациям. Потемневшие листы с рукописным текстом заволокло дымом, и я наклонилась ниже к лежащей у ног книге. Заныл затылок. Глаза пристально всматриваются в строчки, пытаясь разобрать, что там. Понять трудно, ещё и старославянским языком всё написано. Иже… даждь… глазам больно, они слезятся. Ещё ниже. Строчки расплываются, ещё ниже. Чувствую, что теряю равновесие. Мир, полный розового дыма опрокидывается. В глазах, полных слёз – огромное расплывчатое зарево. И дым. Он уже не пахнет тибетскими травами и благовониями. В дыму стоит всепоглощающий запах костра и горелого мяса, а тут ещё добавились звуки: гул мощного огня и выстрелы горящей древесины. Я с трудом меняю позу и встаю на колени. Под ногами снег! Но то, что я увидела, поразило меня больше, чем снег. Я оказалась перед каким-то сараем, охваченным пламенем. От жара снег вокруг него стаял, и обнажилась влажная парящая земля. Вокруг этой проталины носились хороводом неясные, шумные, топочущие тени. Они визжали кровожадно. От страха и неожиданности у меня перехватило дыхание. Вообще-то, дыхание у меня замерло, как только я сюда пришла, но сейчас горло сжало какими-то спазмами. И вдруг из хаоса дыма, шума и движенья возник всадник. Увидев меня, он подъехал ближе, поставил коня на дыбы. Конь под ним вздрагивает, играет и всхрапывает. Сам всадник кажется глыбой тьмы. Я не вижу его лица, там, где должны быть глаза – глубокие колодцы пустоты. Он смотрит на меня и внезапно раздражается взрывом смеха. Конь шарахается в сторону. А мне вот совсем не смешно!

– Оёй! – кричит он сквозь смех и водоворот звуков за спиной, – Зёв арга́ зам, хатагта́й!

Он ничего не спрашивает, поэтому я ничего не отвечаю, только пялюсь на него, раскрыв рот.

– Зюю́д л харауула́х! Тэд юргэ́лдж л харауу́лж байна́! Хатагта́й ажигла́! – он дико нечленораздельно кричит, как в приливе дикого восторга. – Ноён эрелхи́йл! Таны́ хюч чада́л хай! Сюрэ́л нь хюч чада́л! Оёй!– снова смеётся, ставит коня в свечку. Передние копыта взмывают надо мной. Я закрываю глаза. Ржанье, хлопья пены падают на руку, и снова всё уносится в дым, в общую кутерьму.

Открываю глаза и понимаю, что всё это время не дышала. Как вздохнула в изумленье, так и сижу. Выдыхаю, снова вдыхаю дым, защекотало в носу. Чихаю…

Я в шалаше. Все. Хватит! Вываливаюсь из дымного заточения, с жадностью вдыхаю свежий ночной воздух и падаю навзничь, раскинув руки, бездумно глядя на густую россыпь мерцающих в небе бриллиантовых точек.

Возникает силуэт Ивана:

– Ну что там?

– Ваня, ты знаешь, что значит: «Оёй! Зёв арга зам, хатагтай! Зююд л харауулах! Тэд юргэлдж л харауулж байна! Хатагтай ажигла! Ноён эрелхийл! Таны хюч чадал хай! Сюрэл нь хюч чадал! Оёй!»?

Чувствуется, что он оторопел. Я тоже. Как я смогла воспроизвести эти слова?

– Не знаю, – отвечает Иван, – Язык какой-то южный, не европейский. А что это за слова?

Мне сказал всадник.

Какой всадник?

Чёрный.

Казбек, что ли?

Не знаю, он не представился.

Это у Пелевина. Есть такой роман14…

– Ваня, ты думаешь, сейчас время о романах говорить? – и я рассказала, что увидела в дыму шалаша.

Некоторое время Иван молчал, потом сказал:

– Всё сходится! Помнишь, босс говорил, что здесь сгорели люди. Ты видела, что там произошло. Какие-нибудь монголо-татары напали на село, поразбойничали. А одного из них ты увидела. И он тебе что-то сказал. И раз он из монголо-татар, то и язык у него либо монгольский, либо татарский. Диктуй. – Он записывает слова чёрного всадника в телефон.

Это всё?

Да. Это всё, что мне показали. Идём назад, я хочу в гостиницу, у меня больше сил нет.

– Ещё бы! Ты тут выла полтора часа, я чуть с ума не сошёл. А потом, пока ты в шалаше была, вокруг кто-то ходил. Фиг знает, может, собака. Как-то не по себе.

И пока мы шли назад, Ваня что-то говорил и говорил. Рот у него не закрывался. Но я не слушала, всё думала об этом всаднике, пока не почувствовала, что так ведь и крыша съехать может. Едва мы вошли в номер, я упала на кровать, не раздеваясь.

4.

Выбираюсь из сна, будто из тёмной маслянистой вязкой жидкости, как-то по частям, если бы можно было приходить в сознание частями. Я в детстве так просыпалась: я не сплю, а мой животик ещё спит, это не я сплю, это моя ручка уснула. Мои уши соединяют моё сознание с резким раздражающим голосом, он бьёт меня звуком моего имени. Я не сплю, это мой мозг никак не проснётся.

– Алиса, извини, но я сейчас окачу тебя водой. Тогда твой мозг проснётся.

Ваня, Ваня, я встаю. Который час?

Девять пятнадцать.

Такая рань?

– Я уже созвонился с Толяном. А Ватман уже внизу встречает такси. Ждём только тебя.

Сон моментально слетел с меня.

– Какое такси?! Господи, я спала одетая! Ты что, не мог меня раздеть?

– А можно было?

– Ваня, ты не рыцарь! Ладно, я сейчас, только в душ заскочу.

– Алиса, такси пришло десять минут назад! За это время, пока я тебя будил, ты бы всё успела. А то ручка спит, пятка спит, меньше надо спать, принцесса.

– Принцесса? Раньше королевой была.

– Я.… королева, конечно! Принцесса – это так к слову пришлось, как принцесса на горошине.

Пока он разглагольствует, я быстро чищу зубы. Плещу воду на лицо, заодно провожу мокрой рукой по лысой макушке. Внимательно смотрю на своё отражение. Так странно. Из зеркала на меня смотрит гибрид Шинейд О'Коннор и Натали Портман из «Вендетты15». А что? В такую, пожалуй, и влюбиться можно.

Выходим. Садимся в такси. Никто не нервничает, не волнуется. Спасибо им. Потому что, если я не выспалась, я становлюсь нервной и психованной, иногда даже хочется кого-нибудь поддеть. Это кошмар! Через тёмное стекло очков мир становится сумеречным, и я не выдерживаю тяжести век. Уснуть полностью не получается, просто маета какая-то. Нелегко мне даётся мой первый колдовской опыт. Это, видимо, из-за благовоний, Передышала.

– Вань, я извиняюсь за странный вопрос, но у тебя бухнуть нет?

Бухнуть нет, а выпить найдётся.

Что это за присказки такие?

В моём понимании, бухнуть, это минимум пузырь на двоих, а столько – нет. Есть вот это. – Достаёт блестящую двухсотграммовую фляжку. – Прихватил «коня». Хороший армянский. От благодарных пациентов.

Отвинчиваю пробку, нюхаю. Коньяк – сильное средство, с ним нужно быть осторожной. Ой, всё же Ваня – рыцарь! После глотка, нагретого Ваниным теплом коньяка, я чувствую прилив сил, и глаза, прежде засыпанные песком, открываются. Становится легче.

Водитель, видимо, учуял, повёл носом, глянул на меня и в его взгляде появился какой-то бесшабашный задор. Эх, думает, хорошо, щас отработаю, домой приеду, выпью коньячку и будет хорошо. Алкоголь. Connecting people16!

Стало просторнее. Мы въехали куда-то в зону частного сектора и после нескольких поворотов и езды по почти открытой местности, остановились у однотипного одноэтажного дома с приусадебным участком. Там нас встретил невысокий толстенький паренёк с хитрым лицом и залысинами в светлых волосах. Это был Толик.

При знакомстве он всё стрелял по мне своими похотливыми глазками и расплывался в улыбке. Мне он как-то не понравился.

Толик на своей машине отвёз нас ещё куда-то в поле посреди города. Глядя на бетонные плиты, уложенные рядами, можно подумать, что здесь был аэродром.

Там нас ждали две машины. Одна из них – чёрный джип, а вторая – синяя «А-80». Мужчины пошли торговаться, а я осталась в тачке Макса. Сижу, смотрю, как они там. Разговаривают. Ходят вокруг машины. Ватман смотрит пристальнее всех. Всюду заглядывает, нюхает, чуть ли не на зуб пробует. Насмотрелся инструктажей. Потом все отошли, а Ватман за руль сел. И что тут началось! Я даже выскочила из салона, чтобы капот не мешал. То, что я увидела, можно смело назвать балетом. Как там у рейсеров? Дрифт? Он кружился волчком, его носило как-то зигзагами и по кругу, и по квадрату. Резина визжит, дымится, на бетонке следы остаются. Продавцы рты разинули. Да все рты разинули. Длилось представление минуты три, но это было что-то! Я такого раньше не видела. Ватман выходит. Ему аплодируют. Я тоже аплодирую. Ну, Ватман! Из какой-то обычной «А-80» такое представление устроил.

– Идёт, – говорит он, – Берём!

Съездили к банкомату, перевели деньги, и стали счастливыми обладателями синей тачки. Потом поехали обратно на аэродром. Там дали волю себе, покатались, приноровились к машине.

– Ваня, говорю, у тебя есть права, у Ватмана их

нет, так что из города выезжать тебе, а там отъедешь подальше и махнёшься с Ватманом. Ты же выспался?

Ватман кивает.

– Тогда по машинам!

Мы едем по улицам, Ваня – молодец, ведёт уверенно и без рывков. Ватман в штурманском кресле – сама сосредоточенность, а я устраиваюсь сзади, прислоняюсь колючей головой к холодному стеклу и смотрю на убегающий город.

Вот мы проезжаем мимо нашей гостиницы, и мне так хочется в душ. Вот – просека с проводами, и я заставляю себя не закрывать глаза. Это удаётся с большим трудом. А вот и табличка с перечёркнутым названием города, и я отпускаю себя в царство снов…