Кавалергардский вальс. Книга четвёртая
– Сомневаюсь… Командиры уже привыкли к безумным выходкам государя.
– Безумным?… – повторил англичанин, и лицо его застыло, озарившись какой-то не осознанной пока мыслью.
– Александр Иванович!! Вы не скучаете? – это припорхала Ольга, игриво сверкая глазами, и не дала Чернышёву подслушивать. – Простите, что оставила Вас без внимания. Но теперь – я вся Ваша!
И она прильнула к нему всем телом. Саша смущённо огляделся по сторонам:
– Осторожнее. На нас все смотрят, Ольга Александровна…
– Тогда, давай ненадолго сбежим от них, а? – подмигнула она, переходя на «ты». – Или лучше оставайся у меня на ночь!
Но тут между ними вклинился Витворт:
– Мадам! Разрешите ангажировать Вас на танец?
– Я сегодня танцую только с капитаном-поручиком Чернышёвым! – капризно заявила она.
– Тогда позвольте Вас на два слова!
Жеребцова сдержанно улыбнулась и послушно пошла за Чарльзом. Они встали у окна, и Витворт что-то долго и наставительно шептал ей на ухо. После чего Ольга вернулась к Чернышёву и сообщила:
– Увы, мой пылкий лев! Сегодня наше свидание не состоится.
– Почему? – Саша попытался изобразить разочарование.
– Потому, – она приложила пальчик к его губам, – Молчи. Значит, так надо. Я сама назначу встречу.
И, бросив ему загадочный полный томной страсти взгляд, поплыла по залу, расточая внимание другим гостям.
Улицы Петербурга
Когда за полночь гости стали расходиться, Саша внутренним чутьём определил, что музыкальным вечером всё не окончится. Раз Ольга дала ему сегодня отворот-поворот, значит, у неё встреча с кем-то поважнее. Интересно, с кем?
Чернышёв, выйдя на улицу, спрятался за фонарный столб и, провожая глазами гостей, попытался отследить, кто останется у Ольги?
Но, к его удивлению, ушли все. И Кутайсов, и де Рибас, и Панин, и даже Витворт! Саша, недоумённо почесал в затылке: ради кого же тогда она его выставила?? И вдруг хлопнул себя по лбу, вспомнив о существовании тайного хода. Чернышёв скачками переместился на набережную и затаился там. Раз ушли все, рассудил он, значит, кто-то должен вернуться!!
Окна постепенно гасли. Но никто не стремился проникнуть в дом Жеребцовой. Сашка поёжился; становилось холодно.
И вдруг от дома отделилась чья-то тень и заспешила прочь. Оказывается, этот КТО-ТО всё-таки был в доме! И теперь тайным ходом спешит убраться восвояси!! Разглядеть бы его поближе… Чернышёв вытянул шею.
Человек был среднего роста, в тулупе и меховой шапке, и напоминал деревенского крестьянина. При свете луны Саша заметил у него густую клокастую бороду. И поразился:
– Вот так личности посещают спальню мадам Жеребцовой!! Неужели такая изысканная дама, как она, позволяет себе таких «кавалеров»?! …Впрочем, должно быть, это посыльный!
Мужичок тем временем осторожно огляделся по сторонам и спешно драпанул за угол. Сашка бросился следом. Выбежав на угол Сенатской площади, Чернышёв, чтоб не выдать себя, начал прятаться в тени домов и деревьев. Преследуемый вёл себя так же – усердно приседал, прижимался к стенам домов, казалось, боялся собственной тени.
Короткими перебежками они плутали по улицам Петербурга до тех пор, пока мужичок не взбежал на высокое крыльцо какого-то каменного дома. Оглянувшись предусмотрительно, он постучал в дверь. Ему быстро открыли и впустили безоговорочно, видимо ждали или знали в лицо.
Саша внимательно оглядел дом и, запомнив место расположения, понял, что дальнейшая слежка бесполезна. Поправив шляпу, он поспешил домой.
доходный дом купца Гейдемана
Лёшка Охотников, выслушав друга обо всех подробностях проведённого вечера, поморщил лоб:
– Ох, скажу тебе, страшная подбирается компания! Вице-канцлер, английский посол и адмирал!…
– На первый взгляд, вроде бы обычная светская болтовня. Вице-канцлер Панин зачем-то пытается вернуть в Петербург Платона Зубова. Де Рибас и Витвортом шушукаются о том, что кто-то донёс императору на Суворова, и тот отправил его в отставку… Но, ведь очевидно же, что они что-то замышляют! Как думаешь?
– Откуда мне знать!! – пожал плечами Алексей.
– Да ещё этот посыльный!…
– Опиши-ка подробнее дом, в котором он исчез.
– Большой, каменный. На углу Невского и Большой Морской.
– А-а… Кажется, я понял. Это доходный дом Перетца, – кивнул Лёшка, – А знаешь, кто там живёт?
– Кто?
– Военный губернатор фон дер Пален!!
Чернышёв присвистнул:
– Ого!..
– Соображаешь? Это тебе не де Рибас! И даже не Витворт! Тут в руках все сведения по обстановке в городе!! – Алексея внезапно осенило. – Слууушай, Сашка! Помнишь, ты рассказывал, как по пьяни орал на улице: «Долой императора! Спасём Отечество»? Как думаешь, почему тебя до сих пор не арестовали?
– … Сам удивляюсь, – озадачился Саша.
– А почему до сих пор не прикрыли эти подозрительные музыкальные вечера в доме Жеребцовой? – продолжал Алексей.
– Почему?
– Я думаю, потому, что государь об этих фактах просто ничего не знает!!
– Как это? Почему не знает?
– Потому, что военный губернатор, по всей видимости, фильтрует свои доклады так, как ему самому нужно!!
– Думаешь?? Ах, вот оно что…
– Граф фон дер Пален – это их прикрытие! – сделал вывод Охотников. – Это их главный козырь!
Друзья помолчали, «переваривая» эту догадку. И Алексей прошептал:
– Чернышёв, я не знаю, что они затевают, но тебе самому не страшно?
Большая Морская улица,
доходный дом А. Перетца
Военный губернатор Петербурга граф Пётр Алексеевич фон дер Пален, сидя у камина, сосредоточенно читал исписанный витиеватым почерком лист. Прочтя последнюю строчку, он хладнокровно отправил бумагу в камин и внимательно проследил, чтоб та сгорела дотла.
Потянул шнурок тяжёлого кожаного кошелька, лежащего перед ним на столе, вытянул двумя пальцами золотую английскую монету, покрутил в руках и бросил обратно. Неторопливо поднялся. С помощью тайного рычага открыл в секретере потайной ящичек, куда надёжно спрятал кошелёк. Затем вернулся в кресло, вытащил из камина тлеющий кусок дерева, раскурил трубку и погрузился в размышления…
Несмотря на привилегированность своего нынешнего положения, фон дер Пален не чувствовал уверенности в завтрашнем дне. Ведь всё решает взбалмошный нрав императора! Сегодня ты с золотыми погонами, а завтра – чьё-то одно неосторожное слово – и ты уже шагаешь босой по болотистой дороге с деревянной колодой на шее!! Да и Курляндское губернаторство он не забыл. Все четыре года вынашивал идею мести! И искал, чьими бы руками осуществить эту месть?
А тут такое везение: Павел наступил на хвост «английской гидре»!! И интересы Палена внезапно совпали с интересами Сент-Джеймского кабинета!… И вот под самым носом у Павла военный губернатор Санкт-Петербурга незримо руководит заговором, подбирает нужных людей и сводит их друг с другом. Английские золотые монеты сыплются на него дождём! Как паук, плетёт он свою паутину, медленно, не торопливо, вплетая в неё человеческие жизни, растягивая сеть всё шире и подбираясь к жертве всё ближе…
«Англичане любят говорить про себя, что Англия во все времена проигрывала все сражения, кроме последнего, – думал Пален, попыхивая трубкой, – Как раз сейчас и наступает момент „последнего сражения“. Англия будет готова пойти на всё, чтобы постараться сохранить мир с Россией. И, если основная помеха ей в этом – российский император, то она не видит причины, чтобы не устранить её, как любую другую из помех!»
В письме, что догорало сейчас в камине а Палена, Витворт предлагал план, согласно которому надлежит арестовать Павла и заставить его отречься от престола в пользу его старшего сына Александра. Условием ареста должно послужить тяжёлое состояние здоровья императора, а именно, его безумие.
Граф Пален, прочтя это, усмехнулся. Никакой фантазии у этих англичан! Идея о безумном монархе, вместо которого правит регент, была оправдана их собственным опытом; нынешний король Великобритании Георг III был душевнобольным и содержался в Вифлеемской психиатрической больнице, известной как Бедлам. А страной фактически управлял его сын. И это был не единичный случай регентства в Европе на тот момент; в Дании с 1784 года в царствование короля Христиана VII (признанного безумным) тоже правил регент.
Пален выпустил в потолок кольца дыма. «Объявить Павла сумасшедшим не составит большого труда… Уж слишком он накуролесил за короткое время правления и начудил!! – размышлял он. – И, если Сент-Джеймский кабинет готов субсидировать эту линию, то, пожалуйста! Я готов её поддержать! Хотя знаю, что Россия – совершенно отличное от других государство, и европейские штампы здесь не пройдут… Павел ни за что добровольно не отдаст власть сыну, в каком бы безумии его не обвинили!!»
Таким образом, губернатор Пален принимал английские талеры, и предпочитал иметь свой взгляд на решение данной проблемы, но пока держал его в секрете от всех.
1800 год март-апрель
Санкт-Петербург
В конце марта в Петербург вернулся великий князь Константин Павлович, а точнее, был доставлен в карете адъютантами в бессознательном состоянии от алкогольного опьянения.
Возвратившись из Дубровиц со злополучной свадьбы Варвары Николаевны в Тверскую гостиницу, цесаревич неделю беспробудно пил у себя в номере, круша посуду и мебель! Ситуация адъютантам уже была знакома, и они действовали по налаженной схеме: дождались когда Константин свалится с ног, спеленали его в простыни, как ребёнка, и погрузили в карету! По дороге в столицу цесаревич ругался, плакал, приказывал останавливаться в каждом придорожном кабаке, где вновь напивался и падал без сил…
У себя дома в Стрельне, оклемавшись, Константин Павлович во всех своих бедах обвинил жену Анну Фёдоровну и побил её так, что та со слезами бросилась в ноги к свекрови с отчаянной просьбой о разводе с опостылевшим ей супругом!
Императрица в разводе отказала категорично. Но сжалилась над снохой и, дабы не выносить сор из избы, отправила Анну в Царское село, чтоб бедняжка смогла пожить там отдельно от мужа, и в стороне от любопытных глаз залечить синяки и кровоподтёки.
Константин же имел неприятный разговор с отцом. В результате устроенной сыну хорошенькой взбучки, Павел официально приставил к нему двух конвоиров-соглядатаев, которые обязаны были всюду сопровождать цесаревича и удерживать от принятия алкоголя! И, если потребуется, применять силу!!
А, чтоб Константин не маялся дурью, император загрузил его работой, заставив ежедневно инспектировать полки и докладывать об исполнении ему лично.
Зимний дворец
Павла не покидало чувство тревоги. «Всё идёт наперекосяк! – думал он. – Вокруг меня одни разгильдяи и предатели! Сыновья, и те оболтусы! Один себе на уме – не знаешь, что от него ждать? Другой – пьяница и дебошир!»
Павел с досады поморщился. «Союзники кинули меня в войне, ободрав, как липку! А англичане, наглым образом заняли остров Мальту, участок Российской империи! И этого оскорбительного выпада я им ни за что не прощу!!… В армии бардак! Фельдмаршал Суворов, которому я безгранично доверял, оказывается за моей спиной вершил противоуставные делишки. И теперь, подписав приказ об его отставке, я ежедневно на Совете замечаю на себе косые взгляды генералов, и понимаю, что все, ВСЕ меня ненавидят!!…»
С угрюмым лицом Павел метался по покоям, как загнанный в клетку дикий зверь. К нему осторожно вошёл Растопчин. Он протянул распечатанный конверт и взволнованно прошептал:
– Ваше величество! Перехваченная депеша Витворта английскому правительству.
Павел нервно выхватил листок и пробежал его глазами. Среди строк, в которых посол описывал события при Российском императорском дворе, в глаза ему бросилась фраза «… император буквально не в своём уме». Павел сразу раскусил далеко идущий замысел этого намёка и побагровел от возмущения.
– Ах, вот, значит, как?! Это я не в своём уме?! – воскликнул он, в ярости брызжа слюной, и комкая в руке бумагу. – Ну, я им устрою! Я им покажу, кто не в своём уме!! Они у меня ещё попляшут! А этого лондонского щелкача немедленно вон России!! Выслать к чёртовой матери!! Сегодня же! Сейчас же!
Конечно, «сегодня же» Витворт не уехал из России. Он подчинялся, прежде всего, своему королю. И обязан был дождаться письменного отзыва на родину от Сент-Джеймского кабинета, куда Павел незамедлительно направил гневное письмо с требованием отозвать нынешнего посла домой, в Великобританию! И не присылать взамен НИКОГО!!
От такого резкого заявления в Лондоне все напряглись.
В Петербурге Чарльз Витворт мгновенно впал в немилость: по распоряжению Павла ему было отказано в посещении Зимнего дворца, а так же в нанесении частных визитов в дома столичной русской аристократии. От Витворта в Петербурге все шарахнулись, как от чумы, боясь быть замеченными в связи с врагом императора.
Единственное место в Петербурге, где опальный английский посол мог найти себе приют, теперь был дом на Английской набережной беззаветно преданной ему Оленьки Жеребцовой.
дом О. А. Жеребцовой
Ольга лежала на груди у Витворта с опустошённым взглядом:
– Что же теперь будет, Шерли?
– Мне придётся уехать из России.
– А как же я?! – глаза её стали прозрачными от слёз. – Что я буду делать здесь без тебя?? Как я буду жить?! Возьми меня с собой!!
Витворт напрягся. Вот ещё новости!
– Я не могу… – начал он и тут же поправился, – Я не могу так рисковать тобой, любимая!! Павел подозревает во мне заговорщика! Поэтому мы не можем поехать вместе, ты сразу попадёшь под подозрение! И тебе будет отказано в выезде.
Ольга доверчиво внимала ему, глотая слёзы:
– Хорошо, я выеду позже! Допустим, через неделю, чтобы не вызывать подозрений.
Витворт сдержано поджал губы. Н-да, легко влюбить в себя женщину, но трудно потом от неё избавиться:
– Милая, я тронут твоей преданностью!
– Но ведь я люблю тебя!! – искренне призналась она.
– Значит, ты готова пойти со мной до конца?
– Конечно! – отчаянно кивнула Ольга, – Я с тобой до конца.
– Но для нашего дела очень важно, чтобы ты пока оставалась в Петербурге.
– Нет! Я не останусь тут одна, без тебя!!
– Оленька, счастье моё! Пойми!! Сейчас очень важно заручиться поддержкой великого князя Александра! И вся надежда только на тебя! И на этого адъютанта, которого ты начала приручать. Надо довести дело до конца!!
– Но Шерли! – Ольга закрыла ладонями лицо, – Мне сейчас совсем не до игры в любовь с этим мальчиком! Неужели ты не понимаешь?! Я не хочу!! Избавь меня от этого!
– Чем быстрее ты это сделаешь, тем скорее сможешь уехать из России! – безжалостно заявил Чарльз, – И мы будем вместе.
– Это правда? – прошептала она с тайной надеждой.
– Ну, конечно!! – улыбнулся он натренированной дипломатичной улыбкой.
Этим же вечером Саша был вновь приглашён в дом к Жеребцовой. Он явился к назначенному времени и обнаружил, к своему удивлению, что оказался единственным гостем Ольги Александровны.
Хозяйка вышла к нему в лиловом пеньюаре с чёрными кружевами. Белокуро-пепельные волосы лежали волной по плечам. Ольга была хороша и соблазнительна, только глаза её абсолютно не соответствовали образу и выражали тоску и безучастие.
Она без лишних слов потянула Чернышёва в спальню. Там, упав на шёлковые простыни, оба тщательно и бездарно пытались разыграть сцену страсти. Но нынче кавалер был трезв, а дама – удручена мыслями о другом. Поэтому оба неумолимо чувствовали взаимную фальшь. Саша остановился первым:
– Довольно! – он оттолкнул от себя Ольгу и вытер губы, – Может, к чёрту эту игру в любовников! Поговорим начистоту?
– Что? – не поняла она, – Я, что тебе разонравилась??
– Если честно, ты мне никогда и не нравилась…
– Что-о?? – задохнулась она.
– Да, полно! Я ведь тоже тебе не нравлюсь, – тут же пояснил он. – Просто тебе что-то нужно от меня. Ведь так? Я давно это понял. Так что, выкладывай.
Ольга в ужасе поняла, что провалила задание! О, господи! Витворт её не простит! Теперь она потеряет его навсегда!!… Губы её задрожали. И она начала тихо всхлипывать.
– Эй, ты чего? – Саша примирительно обнял её за плечи, – Расстроилась? Ну, прости…
Ольга в ответ разревелась, уронив в ладони лицо.
– Не плачь, – он жалостливо погладил её по спине, – Слушай, если для тебя это так важно, давай будем считать, что ты меня соблазнила. А теперь переходи к этой… своей второй части спектакля, а?
Жеребцова обиженным жестом отстранилась. Уселась на край кровати, запахнувшись в халат.
Чернышёв настойчиво сел к ней поближе:
– Слушай… Кажется, я понимаю, что с тобой. Ты расстроена из-за того, что император высылает Витворта из Петербурга.
– Что ты понимаешь?? – горько бросила она ему через плечо.
Весь её вид сделался понурым и как-то неожиданно постаревшим. Наконец, Ольга тяжело выдохнула, грубо вытерла ладонями слёзы и произнесла:
– Как же я его ненавижу!!
– Кого?
Но она будто не услышала его и продолжала говорить сама с собой:
– Я хотела всего лишь… обычного женского счастья! Чтоб у меня был дом, семья, любимый человек рядом. Но ему непременно нужно было разрушить всё!! Дом отобрать! Семью разбросать по разным городам! Унизить меня! Но и этого мало! Теперь он хочет отнять у меня единственного любимого человека!! И я бьюсь, бьюсь из последних сил. Но всё напрасно… Что со мной происходит? Я живу какой-то чужой жизнью… В моём доме собираются чужие мне люди. В моей постели – чужие мужчины. Во что я превратилась?! Господи, до чего же я устала…
– Может я могу тебе чем-то помочь? – осведомился Саша, проникшись сочувствием.
Она рассеяно оглядела его с ног до головы, и устало поинтересовалась:
– Сколько тебе лет, Чернышёв?
– Двадцать два.
Она грустно улыбнулась:
– Как же наивна и счастлива я была в двадцать два года… Мир казался цветущим садом, – Ольга осеклась и вдруг заявила, – Вот что! Одевайся и уходи!!
– Почему? – растерялся он.
– Тебе не зачем здесь находиться, – она бросила в него камзол и рубашку, – Уходи! И не приходи сюда больше!! Я не хочу тебя впутывать в эти дела! Ты ещё слишком молод. У тебя вся жизнь впереди. Ну, иди же!!
Она всучила Саше его одежду и силой вытолкнула в потайной ход за зеркалом.
1800 год апрель
Зимний дворец
Маленькая принцесса Мария последнее время сделалась невероятно раздражительной и капризной. Она часто, без видимой причины, вдруг начинала громко плакать. Просыпалась среди ночи, поднимая с постели всех своим криком.
С трудом успокоившись, малышка становилась вялой и отказывалась играть. Елизавета, однажды обнимая дочурку, неожиданно обнаружила на затылке ребёнка шишку, и не на шутку испугалась.
Все няньки были выстроены в ряд и подверглись жёсткому допросу – каким образом у маленькой принцессы на голове образовалась шишка? Кто не доглядел?! Никто не признался. Елизавета была в отчаянии! Она недоумевала, как могло такое произойти?? Ведь она практически ни на минуту не оставляла дочь без внимания!
В комнату Марии были собраны лучшие врачи. Они принялись «колдовать» над крохотной пациенткой. Каждый предпринимал какие-то способы ликвидировать нарост. Это были и примочки, и компрессы, и мази с настоями на травах. Но шишка не уменьшалась, а девочка продолжала надрываться от плача.
Елизавета сходила с ума от расстройства. Она почти не спала и от переутомления однажды упала в обморок во время семейного завтрака в присутствии императора.
Павел, узнав от сына, в чём дело, заволновался и распорядился вызвать из Павловска лучших врачей из штата императрицы Марии Фёдоровны, у которой, как матери десятерых детей, этого «добра» было предостаточное количество.
После проведённого коллегиального осмотра принцессы Марии, главный светила докторского состава сообщил императору, с глазу на глаз, печальный факт, что, скорее всего, у малышки воспаление мозга. И сделать что-либо в этой ситуации уже невозможно… Сколько ей отведено прожить, зависит только от Господа-Бога.
Павел был огорчён и озадачен. Он видел, с каким трепетом невестка относилась к своему ненаглядному чаду, что у него язык не поворачивался сказать ей страшную правду.
Терзаясь в сомнениях, он вызвал к себе Александра, посвятив его в этот тяжёлый и печальный секрет. И обоюдно они решили, что Елизавете лучше ничего об этом не знать.
1800 год апрель-май
Санкт-Петербург
Суворов, пребывая на зимней квартире в Польше, в силу преклонных лет и пережитых походов, заболел и слёг. Лёжа в постели, он бормотал:
– Стар я стал… Вот, даст бог, приеду в Петербург, увижу государя… А потом умирать, в деревню…
К весне он только стал понемногу поправляться. Но письмо императора Павла с гневными обвинениями в его адрес и приказом об отставке, полученное 20 марта, нанесло полководцу смертельный удар. Болезнь Суворова возобновилась сильнее прежнего. В литовской деревушке, близ Вильно, в бедной крестьянской хате знаменитый полководец лежал на простой лавке, покрытый полотном. Убитый духом, он молился и стонал:
– Боже, за что страдаю?! Зачем не умер я в Италии!
В Петербург его везли лёжа в карете. Ещё только два месяца назад к его приезду в столице готовился настоящий триумф. Распоряжением императора для него были отведены комнаты в Зимнем дворце. У Нарвы его должны били ожидать придворные кареты. Войска предполагалось выстроить шпалерами по обеим сторонам Петербурга и далеко за заставу; им надлежало встречать генералиссимуса барабанным боем и криками «ура!» при пушечной пальбе и колокольном звоне. А вечером в честь победителя должна была сверкать огнями иллюминация.
Но сейчас уже все приготовления к торжественной встрече были отменены. Оклеветанный злоумышленниками великий фельдмаршал, герой Итальянского и Швейцарского походов 21 апреля 1800 года под покровом ночи никем не замеченный, въехал в столицу Отечества в закрытой карете, больной. Медленно проехал он по пустынным улицам Петербурга до Коломны и остановился в доме Хвостова, на Крюковом канале. Присланный туда вскоре от государя генерал оставил записку, в которой было сказано, что генералиссимусу «НЕ приказано являться во дворец»…
Прибыв на родину, Суворов прожил всего две недели. 6 мая 1800 года, в день Иова Многострадального, во втором часу дня, он испустил дух.
Скорбь в солдатской среде была всеобщая и глубокая, однако официально в столице она никак не выражалась. Газета «Петербургские Ведомости» не обмолвились ни единым словом! В ней не было даже простого извещения ни о кончине Александра Васильевича, ни о его похоронах, которые были назначены на 11 мая.
Похоронили великого полководца скромно в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. С левой стороны, у окна там лежит плита с надписью всего из трёх слов золотыми буквами: «Здесь лежит Суворов».
1800 год май
Санкт-Петербург
Благодаря хлопотам Кутайсова перед государем, в столицу вернулся Платон Зубов. Любезно принятый императором, он выражал образец покорности и благоговения перед Павлом. Как от него и ждали, в скором времени посватался к дочери Ивана Кутайсова.
Павел был доволен поведением помилованного фаворита. Кутайсовы потирали ладони. Невеста была вне себя от счастья! Первый красавец, вновь приближенный к императорскому трону, Платон был для неё несбыточной мечтой!! Подружки Машеньки завистливо вздыхали в сторону: и как могло так сказочно повезти этой угловатой и некрасивой девице, на которую прежде никто и смотреть-то не хотел?? А теперь ей ещё, как крестнице императора, отвалят богатые подарки на свадьбу!
Впрочем, со свадьбой Платон пока не спешил. Он оттягивал «приятное» событие, ссылаясь на то, что ему надобно осмотреться и обжиться вновь в столице. И, якобы, совестно гулять свадьбу на деньги государя и будущего тестя; нужно хоть сколько-нибудь обзавестись своим капиталом. Такие «благородные стремления» вызывали у Кутайсова и императора ещё больше уважения и доверия Платону. А, вместе с ним, постепенно вновь расцветало доверие и ко всем остальным членам семейства Зубовых.
Платон отлично понимал, что семья – это сила! И, обретя симпатию императора, как и в прежние времена, стал стягивать к трону братьев и сестру. Очень скоро его стараниями было разрешено вернуться из деревни старшему Зубову – Николаю. Младший, Валериан, хоть и был увечен (он потерял ногу на войне), начал вновь появляться в свете. Ольге стало позволено блистать на дворцовых балах.
Вице-канцлер Никита Петрович Панин удовлетворённо потирал руки – Ольгина идея о возвращении Платона удалась гениально! Могущественный Зубов ещё не был забыт в Петербурге. Он живо возобновил старые связи, собрал вокруг себя преданных ему людей. И, таким образом, количество соучастников заговора неуклонно росло!!