Книга Илстар Апейрон
– Мы свободные люди, такими всегда были, и такими же мы и останемся.
После этого ушли белые люди с негодованием. Возможно, они ещё вернутся.
И они вернулись с новыми силами, и произошло тогда сражение. Испанцы группировались на возвышенностях и там на специальные подставки устанавливали длинные орудия с чёрными утолщениями, которые стреляли с оглушительным громом. Сотни островитян из разных королевств полегли в тот день. Сопротивлявшихся идти в плен жестоко убивали. Их крестили мечами и пламенем.
– В вышнего светлого и любящего – вот в кого вам следовало веровать, – отходили и смеялись они в компании своей. – Наша церковь любящая, пресветлейшая, и верные служители её, верующие в «вышнего живаго» и истинного.
И крикнули палачу:
– Не дари им быструю смерть. Надо ведь, чтобы они мучались в аду, вот мы и создадим им этот ад. Во имя «сына папы и сына церкви», мы посвятим их в истинную веру, да поможет нам всевышний! – Они несли отрубленную голову Великого Короля Bencomo за волосы и пугали ею других пленников.
И от глубоких душевных переживаний и волнений, пленники, которых по воде гнали в оковах к лодкам, дёрнулись вдруг, да напрасно, так как их тут же остановили режущими оружиями из блестящего «камня».
Брызги крови разлетались в стороны и смешивались с прозрачной солёной водой.
Всё время с начала сражения, на холме, за деревьями, стояли вместе с Olora. До нас доносились предсмертные крики воинов нашего острова. С ужасом оторвав взгляд от их пыток, посмотрел на мою возлюбленную, у которой золотистые длинные волосы красиво переливались в лучах солнца. По её стройному телу пробегала дрожь. Её голубые глаза покраснели, и слёзы медленно текли по её прекрасному лицу. Уверен, она долго их сдерживала, но в конце концов не смогла удержать. Прикоснулся к ней, чтобы стереть слёзы… нет, просто по слезе коснулся её лица в этот момент нашего величайшего душевного колебания. Её сопереживания нашим соплеменникам передавались ко мне волнами, словно пульсами, так что сам мог хорошо чувствовать происходящее вокруг даже с закрытыми глазами. А вот она решительно глянула на меня, и в её потемневших глазах мог прочесть ненависть к тем, кто так издевался над нашими земляками. Понял, чего она хотела. Её глаза говорили, что она сейчас же ринется на врагов, и взглядом она заставляла меня сделать то же самое. Она уже не сдерживала плача, а ногти на её пальцах больно вцепились в мои руки, которые она сильно сжимала, и поэтому не мог ответить ей тем же в данный момент, не мог освободить себя из её рук. Её лицо нежной кожей прикасалось к моему, а её слёзы уже текли по моей щеке. Так мы продолжали стоять молча, не то чтобы в обнимку, но соприкасаясь в душевном оцепенении.
И в тот день мы нацелились на битву с ними. Но наш король решил повременить и пока не учавствовать в этой битве, так как до него донесли, что враги без особых потерь для себя очень скоро истребили армии других племён. Нашему королю казалось, что чужаки с их новым вооружением были непобедимы, и он побоялся за свой народ. И Bencomo был убит, а значит, пока не выбрали нового Великого короля, люди острова были разобщены и особенно уязвимы. Однако, мы были не согласны с королём и, вопреки его решению, не могли позволить врагам свободно расхаживать по нашей земле. Поэтому, вместе с Olora собирали людей на бой, но по сути мы шли на верную смерть. Мы были в первых рядах, когда присоединялись к островитянам из других племён.
Земля дрожит, волны бьются о каменный берег, высоко в синем небе падает пустельга, а в руке колеблется от переполняющей меня энергии banot моих предков. Вот появляются волны врагов. Время тянется упругой нитью. В крике широко разеваю рот, поднимаю ногу для баланса, а той рукой, которую вытянул сзади до предела, кидаю banot. Оно замедленно поднимается, соскальзывая с моей руки. Копьё устремляется остриём в небо, где касается солнца и, извергая кольца энергии, продолжает свой полёт с яснослышимым рёвом, словно пикой вспарывая живот извивающегося змея… но без ожидаемого мощного удара впивается в безжизненный берег, не задевая ни одного из наступающих многочисленных врагов. Но, в этот продолжительный момент, удары проиcходили в наших сердцах, и мы готовы были к битве.
Мы чувствовали это внутри, и сердца произносили нашими устами следующее вслух:
– Мы больше их, сильнее и быстрее. Им стоит нас бояться.
Мы ничего не боялись, и никаких речей нам было не нужно. Мы кинулись с tavonan на врага, чтобы разодрать его или самим погибнуть в бою.
Мы бежали с криком. В брата павшего короля Bencomo, нашего ведущего, попало вражеское древко, сначала одно – он защитился щитом, но затем второе остриём впилось ему в горло, но даже после этого он продолжал бежать, а вот третье уже его остановило. Он падал, но сам успел подскочить к нему и выхватить чёрный, длинный tavona, отмеченный символом его племени – Тейде – и освящённый нашими дедами и их предыдущими поколениями с начала мира, с истоков рек времени. Выхватил его tavona и сразу захотел найти жертву, в плоть которой он войдёт.
Настигли одного убегающего, отстающего от своего отряда стрелка в лёгкой броне, и со всех сторон пытались сорвать с него доспехи. С бегающими глазами и отчаянно пытаясь вырваться, он быстро и жалобным криком просил о пощаде, но, когда погрузил глубоко в его живот свой новый чёрный tavona, мне понравилось, как тот пронзил его плоть, меня захлынуло чувство победителя и продолжал трясущейся рукою, по локоть в тёмной крови, тянуть клинок вверх по его груди, одним взмахом вытягивая оружие вместе с брызгами его горячей крови и предсмертным воплем моего разорванного и обвенчанного длинным разрезом врага. Остриё при этом раскололось и осколок остался внутри него.
Но исход битвы снова переходил в их пользу, когда они рванулись с новой силой против нас. И так быстро пронеслись мгновения сражения, что даже не заметил, как меня окружили враги. В замешательстве стоял перед ними без оружия, как на суде, но у меня был секрет и поэтому не показывал страха к их разочарованию. Секретом внутри меня был невидимый tavona, которым стремился всех перерезать в один нескончаемый миг. И тогда, этим «последователям кафоличности», как они себя называли, достанется всеобъемлющая смерть. Принесли иноземцы свою подстриженную веру против нашей, исконной и истинной, нашей веры живой, ибо мы дышим ею и в сердцах наших живёт она, да услышите вы это прежде того, как погубить нас, прежде, чем вы вонзите свои иглы в мою душу, прежде, чем умру здесь, защищая родину и свой народ…
Моё сердце сильно бьётся, отуманивая мысли. И в этот момент моего опасного промедления, Olora выпрыгнула из-за спины врагов, и с налёту в прыжке палицей проехала по челюсти ближайшего противника. А за ней неслись другие смелые женщины нашего племени, которые прикрыли нас щитами, и вместе с ними и оставшимися воинами мы разделили врагов, некоторые из которых попытались бежать, но было уже поздно. Мы не отставали от них ни на шаг. Мы неслись за ними, словно ветер, словно их скакуны или наши разъярённые псы. Мы настигали их, так как они бежали не в ту сторону, обратно в глубину острова. Мы их загнали, и они оборонялись, как могли, а мы кружили вокруг, словно каждый из нас был guirre, предвкушающим скорую добычу, так что они даже не могли попасть в нас из своих стреляющих при помощи ветра орудий. Женщины с палицами, прибежавшие на подмогу, прыгают на них, искусно дерутся и гибко уворачиваются, и, в конечном итоге, окружают их, подходя практически вплотную. Мы их зажали, а наши храбрые девушки копьями столкнули их с обрыва под наш боевой клич и крики врагов. Мы сбросили этих отбившихся от основного отряда, пытающихся выбраться и зацепиться за крутой склон утёса, сбросили и избавились от них, наконец.
Мы возвращались изнурённые и все в крови, если не в нашей собственной, то в трофейной крови врагов, и так мы принесли эту победу в наш дом. Olora была чем-то очень обеспокоена и продолжала постоянно рваться куда-то, независимо от того, были там враги или нет. С неё не сходил азарт и пыл боя. Она была в его кровавом венце, и дух его крепко её одурманил. Сначала думал, что она вправду увидела кого-то ещё в зарослях кустарника, но потом оказалось, что она их выдумывала.
– Смерть… им, – произносит она.
– Да… – это было всё, что мог сказать.
07.4. Гроза
Когда мы вернулись к королю, ожидая пир в нашу честь, он гневно обратился к нам, обрушив наши надежды:
– Мы не можем допускать таких дерзновенных поступков, чтобы не усугубить начавшуюся войну в ущерб нам самим. Но вы ослушались меня. Вы видели насколько они могущественны и поставили нас всех под угрозу, и поэтому вы будете изгнаны за границы круга. – Был уверен, что король испуган и совершает ошибку. И моя бабушка, старшая жрица, не могла помочь нам сейчас, не могла переубедить его, чтобы он изменил своё решение. Теперь она была с нашими предками.
После главного сражения, которое проиграли другие короли, наш король – Mencey Guimar с именем Acaimo – принял сторону захватчиков. Все наши потери и наша победа казались напрасными. Король настоял на своём и не собирался нам уступать в этом споре.
Нас было несколько десятков, а напротив нас стояло пару сотен наших соплеменников, повиновавшихся королю. Мы были вынуждены покинуть нашу землю, хижины и пещеры. Даже родные по-другому смотрели на нас. А когда мы уходили в сосновый лес, нас вообще никто даже не провожал взглядами. Мы организовали лагерь, чтобы остаться там на ночь. Казалось, что вместо победы, мы получили полное поражение. Но также казалось, что это всё скоро закончится, что завтра наступит новый день, который принесёт радости жизни и всё уладится, всё станет как прежде.
Ночью Olora не могла заснуть, вся тряслась и часто рвалась. У неё очень горячий лоб, и она испытывает боль от даже лёгкого касания. Её прежде прекрасная кожа воспалена. И так уже несколько дней с момента изгнания. Её лицо покрылось волдырями. Потом её кожа стала лосниться, начала темнеть, местами казалась синей. Моя жена страшно увядала на глазах, превращаясь в иную сущность. Какие tibicenan вселились в неё? Пусть они сгинут!
Мы сразу же обратились за помощью к нашему племени и тогда же узнали, что с теми, с кем недавно мы столь безжалостно воевали, король заключил перемирие. Ради спасения наших жён и детей. Они спасут нас? Может быть. Но в голове крутилось: «Они спасут нас? Никогда!»
Также оказалось, что похожая страшная болезнь охватила ещё некоторых из племени. Важным завоевателям и их святейшим позволили вторгнуться в наши родовые пещеры и храм, где новую жрицу ещё не избрали, а девственниц разогнали. Даже наши собаки не помогли им защититься – всех животных расстреляли. Пришлые люди сказали, что наши предки виновны в бедах, что axon от tibicenan. Те, кого они также называли xayon, были наши отцы, деды и прадеды, наши матери, бабушки и прабабушки. Но в отчаянной вере в исцеление наших заболевших близких, мы поверили словам странных чуземцев и разрешили им вытащить xayon из глубин пещер и храма, и их сожгли на больших кострах. В опустевшем храме затем поселились чужеземные магистраты.
Хорошей новостью было наше возвращение домой, к нашим родным и близким, и принятие нас королём, который выглядел сильно постаревшим и понурым в последнее время.
Этой ночью с востока поднялся пронзительный и непривычно сильный ветер. Верхи пальм и кустарники метались из стороны в сторону и издавали громкий шелест, который был похож на возгласы боли. Но у нас в пещере было очень тихо. Иная атмосфера царила здесь. Мы в молчании молились Achaman и Wayaxerax.
Но болезнь не отступала, а, наоборот, сжимала свою хватку. Olora чахнула на глазах, как это делают цветы, за короткое время становясь коричневыми и обвисшими в тени чёрного присутствия. Она была словно затухающая свечка.
Принесли ahorer, тёплую, подогретую для неё, чтобы она поела и поправилась. Мы также зарезали chivato. У их мяса с кровью были целебные свойства, которые не раз восстанавливали тяжело раненых. Но страшная, смертельная слабось поселилась в ней, и Olora, как бы мне тяжело ни было это говорить, умирала. Она не могла даже пошевелить рукой, чтобы взять меня за руку, как это было у родового дерева или на холме, с которого наблюдали издевательства захватчиков над нашими соратниками. Не понимал, что происходит с ней. Мы никогда раньше не болели. Мне так хотелось, чтобы она спросила меня о чём-либо, просто мечтал услышать её тонкий голосок и снова почувствовать прикосновение её руки. Но она даже не узнавала меня теперь.
– Achit Olora! Живи…
Но она в ответ, еле слышно:
– … аккха… акх… аакккаах… ахха… хаа…
В голове путались мысли, переворачивались и сталкивались, тяжёлые и тёмные, словно небесные волны, где гневаются вышние в худые времена. Что со мной случится, когда меня коснётся небо? Умру ли сразу? Или просто изменюсь? Представлял тропу, по которой мне предстояло пройти. Выбежал наружу, чтобы показаться перед вышними. Там, высоко надо мной, переливалось тёмное небо и оттуда лились небесные слёзы, теперь стекающие с моих длинных волос. И прокричал тогда раздирающим горло воплем, что есть мочи:
– Yacoron Atmayec Wayai Xiraxi! Zahana Wayohec! Agonec Wayaxerax! Покажи себя! Лучше возьми мою душу и подари жизнь моей жизни!!! – Упал на колени и не мог сдержать накопившиеся слёзы, быстро слившиеся с каплями дождя, но продолжал свою речь: – Лучше отбери бренную жизнь твоего преданного раба, если заберёшь возлюбленную жизнь его жизни!
Пусть накажет меня, если есть за что! Вдалеке небо тревожно громыхало. Вспышки вышнего пламени соприкасались с землёй. Ждал, пока меня ударит вот так же. Пронзит насквозь до самых пят, чтобы запомнил, каково чувствовать это – остаться одиноким без своей любимой на всю оставшуюся жизнь.
Верни её.
Но никто не ударил в меня небесной искрой. И остался один.
07.5. Принятие
Не всё так просто оказалось с нашими новыми предводителями. Наших королей они ни во что не ставили, и, кроме того, наказывали безрассудно. Король заставлял нас выполнять работы этих людей. Давление чувствовалось повсюду в племени. За любую, даже самую мелочную провинность казнили. Они натравливали на нас принявших чужеродную веру жителей из других территорий Nivaria (так чужаки называли наш остров), которые были под попечительством других королей. Они были только внешне похожи на нас, но беспощадны. Но некоторых мы никогда раньше не видели на нашем острове. Их обычаи были нам чужды. Должно быть, они прибывали сюда с других островов, которые видны с пика Тейде по ту сторону облаков. Может, они прилетали к нам по облачному океану с пиков других гор?
В любой свободный момент, несмотря на опасности, стремился попасть к моему дереву. Иногда мне это удавалось. Однажды, когда местами выглядывали красные цветки агавы и другие ярко-фиолетовые и жёлтые соцветия вокруг, стоял у моего маленького драконового дерева и представлял, как через много лет буду также стоять здесь и обнимать его многоствольную грудь. Как хорошо будет тогда. Шептал ему о своей любви, вспоминал былое и… плакал. Имя Olora не покидало мой разум и постоянно было со мною, во все мгновения моего жалкого существования. Это вечное «древо жизни» – так назвал его теперь. Оно стоит одиноко и красочно и станет выше всех остальных деревьев и растений. У него вырастет бесконечное количество ветвей, по которым разойдётся взгляд и заставит задуматься о вечном. Это дерево одиноко, как и сам, в ожидании чуда и тёплого прикосновения любви и хоть капельки внимания, от которых мы цветём. Ещё долго после возвращения в племя вспоминал этот момент, и ещё какое-то время с моего лица не сходила улыбка.
В очередном походе наших воинов за съестными припасами, которые мы добывали для себя так же, как и для своих новых господинов, мы стали свидетелями зверских насилий и убийств под попечительством белых людей и их преданных слуг. Однако, они также заметили нас. Мы бежали обратно к племени так быстро, насколько позволяли нам обессиленные от непосильных работ ноги. Конечно же нас настигли. Точнее, нас настигали. Мы добежали до утёса, и тут один из наших близких, старый zahana короля, начинает кричать и метаться, будто бы его кусали tibicenan.
Все отпрыгивали от него, оголтело носящегося из стороны в сторону в попытках ухватиться за tavonan или хотя бы выхватить один из них.
– Покажи мне его!!! – орал он не своим голосом. Видимо, он потерял или просто забыл взять своё оружие. Но его по-прежнему окружали испуганные лица воинов, не желающих расставаться со своими tavonan и не знающими, принесут ли они этим пользу zahana короля. Тот сильно закашлялся и схватился за горло, а затем за грудь.
– Что с тобой? – спросили его, но его ноги тут же подкосились, и он упал на одно колено и свалился бы полностью, но его успел подхватить один из воинов.
И в этот момент он из последних сил нам выплеснул свои мысли и чувства этим откровением:
– Venichen… эти люди пришли, чтобы захватить… нас, покорить нас… уничтожить. Но мы будем… кх-кх… сражаться. Они хотят отнять и заменить… наш… ах… культуру, наши правила жизн… и законы, по которым мы столько поколений жили со времени наши… х великих отцов, наш… предков… хрг… Наша вера зиждется на традициях. Мы не должны их уступать. Мы не позволим им. Мы умрём за это. Нам лучше уме… ре… с сердцами пол… ными веры и… полн… – выговаривал он, когда показались из-за кустов наши преследователи, а его последние несколько беспорядочных, быстрых вздохов резко пресеклись, и он перестал дышать. Мы помогли ему в последний раз закрыть глаза и уложили его рядом с обрывом.
В душе мы были согласны с ним, и мы не хотим возвращаться и не будем так жить, а наши завоеватели не остановятся. Хотел кинуться на них с tavona, крепко сжатым в моей руке и, с последним воплем зверя, атаковать, вцепиться зубами в глотку врага и перегрызть её раз и навсегда.
Нас окружили и прибили сбившейся группой к краю утёса. Цепями они цепляли наших воинов из первых рядов, а кнутами истязали их. Они научились держаться плотным строем и на расстоянии от нас, зная, как быстро и далеко мы могли прыгать и бегать, мигом заставая их врасплох. Но не сегодня. Не сейчас. Не было у меня достаточно времени, чтобы насладиться жизнью и любить, чтобы побыть в семье. То, что было здесь сейчас больше напоминало битву за жизнь, чем саму жизнь, чем «древо жизни». Противников было слишком много, и они были слишком хорошо подготовлены. Поворачиваюсь к ним спиной, лицом к сияющему горизонту. Просил дрожащим голосом и позвал под конец:
– Amen, Матерь, скажи, что заберёшь нас к себе и позволишь нам встретиться с теми, по которым мы так сильно скучаем. Мы чисты пред Тобою. Твои дети взывают к Тебе, Ты слышишь?.. Amen…
Мои пальцы тряслись и неравномерно сгибались в волнующем предвкушении, когда протянул руки за помощью к оку небесной Матери. Хотел, чтобы спалило бы оно всё здесь своим ясным пламенем. И горело бы всё вокруг, как круглый дом со многими окнами, в центре которого воины соревновались в силе и ловкости. Освободило бы это людей от адской, угнетающей жизни. И мне на миг показалось, что за нами и вокруг нас уже давно всё сгорело…
Хочу знать, что жизнь лучше там, за чертой, с нашими родными и близкими.
Солнце так ярко светило в синеве, что, казалось, из лучей сплетался мост. Ноги сами понесли людей к своему Вышнему. В прыжке с обрыва они чувстовали, как им дарили свободу и у них вырастали крылья. Они закрывали глаза и слышали удалённый потусторонний свист, дружелюбно зовущий их сердца. В свои тёплые объятия смерть поглотила их навсегда. Их больше нет. Вы больше не встретите таких, как они. Только найдёте современных пещерных людей, призраков былого величия, безвозвратно потерявших свою былую культуру, поглощённую доминирующей испанской…
Захватнические войны испанцев длились большую часть пятнадцатого века, в течение которого численность островитян неуклонно сокращалась на многие тысячи жизней, пока они практически полностью не исчезли совсем. На этом завершилась европейская захватническая миссия. Так ушли одни из последних носителей этой неразгаданной культуры самой загадочной расы на Земле. Жителей последнего завоёванного острова назвали гуанчи – что означало знающих свою судьбу детей Тенерифе, острова одинокой «белой горы» и самого высокого вулкана среди семи крупных островов Канарского архипелага, также известных по сей день как «Счастливые острова».
08. Син
08.1. Шум
Внутри полого ствола дерева сидит девушка: волосы перемешались с листвой, сапоги скрылись под грязью по колено, длинный чёрный лук со стрелами на спине. Осень. Листья колышутся на ветру. Деревья тихо сбрасывают их, как слёзы на неизбежное избавление. Она сидит, согнувшись в листве. У неё шум в голове. Во сне ей шепчут люди, которых она знала. Они зовут её… и повторяют, снова и снова, «с-й-н» – этот звук или слово, которое она приняла за своё имя. Новый день, новая дорога. Она встает и лёгким бегом направляется в путь, неизвестный ей…
… Родилась в кимерийской деревне, в северных краях. Принесли меня с запозданием к шаманке, а она проверила меня и отослала без церемонии вручения имени и татуировки рода. Жила в деревне одиноко, потому что меня боялись взрослые и отгоняли от меня сверстников, хоть умудрялась с ними иногда поиграть. Подростая, любила перемешаться в грязи в яростных драках до крови. Не давала себя в обиду сильнейшим мальчишкам. Мои руки были крепкими, стан гордый, хоть и простой, чуть ли не мальчишеский, и резкий темперамент…
… Уставшая и без провизии, она разожгла костёр под небом, окруженным тёмными ветвями деревьев. Она присела, чтобы погреться и передохнуть…
… Была проклятьем деревни. Подслушала, как говорили обо мне, что спасу или погублю всех, что была посланницей неизвестной судьбы, черноволосой чужачкой. Убежала из дома, после того как украла кусок мяса у соседей, и моя мать обнаружила это. Лежала в прогалине в темноте и любовалась звёздами со слезинкой в глазах…
… Шорох в траве…
… Моего отца редко видела, потому что он часто уходил на охоту и странствовал с другими охотниками. Он тихо поднялся на склон холма, подошёл ко мне и взял меня за руку, когда встала перед ним. Слезинки-крупинки покатились по щекам.
Мои родители держали меня в углу нашей хижины под надзором четыре зимы. Плакала себе в ладони, отвернувшись от них, и злилась на них. Они были слабы, что боялись меня, и за это ненавидела их ещё больше. Меня мучили шорохи в голове и окружающая меня духота. Меня успокаивал обрубок чёрного ясеня, который подарил мне незнакомец, давно проходивший через деревню, и гладила эту вещицу. Путешественник раcсказывал о дальних странах, но больше всего возбудил мою фантазию его огромный лук, и беседуя c ним, узнала, что он ему доcталcя от умирающего воина. Тот протянул ему лук, чтобы хоть бы этой cамой близкой чаcти cебя продлить жизнь.
Во сне мечтала, как обрубок вырастет в длинный лук, держала его и натягивала тетиву. Как из него вырывались чёрные стрелы и, обволакиваясь живым дымом, как будто из змей, затмевавших всё вокруг, впивались в тела, пропитанные древним злом из дальних стран. Но этот последний символ надежды, что оставался у меня в заточении, в этом мерзком плену, был отобран отцом…
… Рычание в кустах, и длинная тень пересекает деревья, до которых не доходит свет пламени…
… Впервые вырвалась ночью в хижину к кузнецу, и пока он работал, нашла длинный чёрный лук, о котором только мечтала. Он был спрятан за грудой ящиков со старым оружием. Но меня услышал кузнец…
… Тигр кинулся на меня, а моя рука, державшая лук, направила стрелу, выхваченную в последний миг…
… Кузнец ринулся со злобой и жилистыми руками хотел меня схватить, но совсем рядом лежавшее лезвие клинка пронеслось вихрем в моей руке…
… Тетива крепко натянулась, дерево задрожало, издало лёгкий стон, и её резко отпустила. С музыкой струны стрела скользнула и впилась в горло зверя. Туша упала – мне повезло отскочить. На восходе, бежала опрометью. Должна бежать…
… Помню, как тёплая, вязкая кровь хлынула из горла кузнеца и потекла по моей руке, брызнула на лицо. Он стоял, схватившись за шею, с выкатившимися от изумления глазами. Солёноватый вкус во рту, как обычная кровь…
… убегая от теней старых деревьев, через лагеря клыкастых врагов…
… Как в трансе выхватила лук и ринулась из хижины, но деревня не спала, и навстречу мне бежали одурманенные люди с мечами и дубинами в руках. А чёрные стрелы навсегда останавливали их на местах, где они падали, и уходила от них, бросала их всех… вот мой отец… мать… и пламенем горит наша хижина…
… снимала стрелами часовых, прорываясь на безлюдную свободу. И только ветер трепал её чёрные кудри, а ноги сами перепрыгивали через павшие деревья и мчали вперед к горизонту, через поля и леса, она бежала и бежала, пока на опушке леса не появился дом с дымом, исходящим из трубы деревянной крыши…