– Чего ты Егора обижаешь? – спросил Андрей на следующий день на переменке.
– Он успел пожаловаться?
– Ты, Аль, так будешь совсем одна, – сказала Мара. – До скончания времён.
Домой я шла в раздумьях. Таял снег, кое-где уже вылезли муравьи.
Сейчас мне нужно было взять «Московского картофеля» в ларьке у дома, прийти домой, для приличия разогреть обед и с чипсами плюхнуться перед экраном. А что ещё-то?
Тут позвонил Егор.
– Что делаешь?
Что делаю. Тепло мне от этого голоса Окуджавы. Однако не надо обманываться.
– Ма-ам, – сказал Егор куда-то за пределы телефонной трубки, – а сделай-ка мне иишенку!
За пределами трубки что-то ответили.
– Ну ма-ам! Ну я весь день катался! Мопед у меня, – уточнил он уже в трубку, – вот и катался.
– А, – ответила я. – Ну молодец.
* * *
Однажды мы встретились в клубе, там играли наши ногинские друганы.
– Пошли в Клоаку, – сказал Егор, – тут неромантично.
Клоака – это такой тёмный ход по клубным закоулкам, через каждые двадцать метров выемки с досками для сидения. Как по Клоаке ни пройди – то Тыква с Сашком дерутся, то Мара с Андреем целуются, то Витя-панк с Гробом киряют.
– О! – воскликнул Егор и плюхнулся на первую пустую доску.
– Что «о»?
– Как некрасиво получилось, – пояснил Егор, – я сижу, а ты стоишь.
– Находчиво, – ответила я и села рядом.
– Ну что, – спросил Егор, – мутить-то будем?
– Ты прав, – сказала я. – Правда боюсь.
– Чего?!
Я промолчала.
По законам жанра я должна бы в Егора влюбиться, но отказать. Но получается наоборот.
Я в шаге от того, чтобы перебороть страх. Переступить через всё это. И получается борьба ради борьбы.
Потому что в остальном мне Егор попросту не сдался.
– Ты что? – повторил Егор. Похоже, мысли заняли у меня чуть больше времени, чем допустимо в светской беседе.
На соседних досках начали играть в игру, кто громче скажет матное слово.
– Пошли к нашим, – сказала я. Поднялась и ушла.
* * *
Через неделю подошли ко мне Мара с Андреем и говорят:
– Мы тебя с таким парнем познакомим – обалдеешь!
– Уже балдею, – сказала я. – Примерно как Егор?
– Да какой Егор, – Андрей даже сплюнул. – Егор дурак. Правильно ты с ним не замутила. Ещё чего не хватало.
Духота
Спасают только кассеты. Те самые, из пиратского ларька.
Или переписанные.
Спасают меня от одиночества, спасают Седова от меня.
Спасают даже Хурманяна.
* * *
Мара с Андреем решили идти до конца: привели меня на свою сходку. Сходка эта называется «Потёмкин». Почему – я не знаю; видимо, потому, что кочует с одной детской площадки на другую. Там были Гроб, Егор, Никита и куча девок.
– Вот эту нежную хайрастую красавицу, – так представил меня Никите Андрей, – Аля зовут.
Никита улыбнулся. Когда стало смеркаться, он пригладил светлые бакенбарды, взял гитару и начал петь Чайфов.
– Ты, Никит, главное, своих песен не пой, – сказала Мара. – Аль, он мне как-то включил свою запись. А там какое-то адское диско 80-х и Никита: что-то там «твои глаза». «Полняются слезой». Полняются, Аль! Я ржала!..
– Ну ладно тебе, – сказал Андрей. – Не позорь человека перед Алькой.
– А диско 80-х, – сказала я, – очень даже. Я до сих пор иногда слушаю.
Никита поднял брови и отложил гитару.
– Можно, – спросил он, – я тебя вечером провожу?
– Можно, – ответила я. И улыбнулась.
