– Теперь Никита свободен, – сказала Мара. – Хочешь, пошли к нему?
Я покачала головой. Мара подняла брови.
– Я пойду, – сказала я, – только в другое место.
– Куда?
– Да есть одна идея.
* * *
Вити-панка дома не было.
– Он у Саши Ступарина, девушка, – ответила его мать. И укоризненно покачала головой.
– А гитара с ним?
Мать снова покачала головой: мол, я не знаю. Я заметила, что упрёк во взгляде исчез. Она поняла, что я пришла к Вите по делу.
– Ладно, – сказала я, – спасибо. – И отправилась к Стопарю.
Витя-панк открыл мне собственной персоной. Одарил дымом «Явы» и лучезарной улыбкой, с ямочками на щеках.
– Какие люди, – сказал он, как обычно картавя. Картавость у него чувствуется даже в словах без буквы «р».
– Здоро?во, – сказала я.
– Стопарь в ду?ше, – сказал Витя. – Следы позора смывает. Я его в Варю ободрал.
Варя – это Варкрафт.
– Я не к Стопарю, – ответила я. – А к тебе.
– Чего?
– Витяй, – сказала я, – научи меня на гитаре играть.
– Зачем?
– Пожалуйста.
Витя посмотрел на меня внимательно и чуть с усмешкой. У него хайр до плеч и взгляд такой, что ник «Морской волк» в Варкрафте ему как влитой. Однако на меня Витя действует успокаивающе. Может, потому, что сверлит этим взглядом каких угодно девок, только не меня. Меня он воспринимает как чудачку-одиночку, хотя и шарящую в музле. Так что с ним мне легко и просто.
Шум в ванной затих, и в комнату вошёл Стопарь. У Стопаря дома жарит батарея, поэтому он вошёл голый по пояс и с полотенечком на плечах.
– Что? – сказал он. – Алька на гитаре будет учиться?
У Стопаря потрясающий дар – каждую сплетню подхватывать на второй секунде. Сейчас это вышло буквально.
Витя щёлкнул себя по щеке и выпустил колечко дыма. У него при этом всегда очень циничный вид.
– Я, кажется, понимаю, – сказал он. – Надрать Никите зад хочешь. Я угадал? Будешь риффы жарить и думать: фу, Никитос этот. Как же я клюнула-то на такого? Три аккорда, два струна. И палец оттопыривает!
– Не совсем, – ответила я. – Никита меня уже не волнует. Но больше я такого допускать не хочу. Поэтому пусть со мной будет сила. Волшебная сила Варшавского.
Респект
Вот так подходишь зимой к заброшенной старой «Волге», а там на толстом слое снега пальцем написано: вы дураки. Ну, это образно. Обычно написано гораздо хуже.
Подходишь, натягиваешь рукав на кисть руки, р-раз! и смахиваешь снег на землю.
Глядишь – а там, на капоте, маркером: Бог есть любовь.
И ты уходишь: ещё домашка не сделана.
* * *
У Стопаря новая гениальная идея.
– Теперь вы у меня все диджеи! – сказал он.
Мара – Диджей Мара, Тая – Диджей Тая, Неотмиркин – Диджей Хайрастый, Вихорская – Диджей Булавка («Убери эту ужасную булавку из брови!» – права на кликуху принадлежат завучу Галине Михалне), кудрявая Катя Шустрикова – Диджей Пушкин, а староста Марина Кондарёва – Диджей Кондрашка.
– Вот нет, – обиделась она, – чтобы «Диджей Марина»!
А я стала Диджей Двести Двадцать. На мой резонный вопрос, какого чёрта, Стопарь ответил:
– Да потому что ржёшь так, как будто тебя двести двадцать ударило!
Я скрестила руки на груди. – Это не я! Это микроскоп всё!
– Вот-вот, – заметил Стопарь. – О чём и речь.
Однажды на биологии меня насмешили бактерии, которые мы по цепочке смотрели через микроскоп. И все стали ржать, тоже по цепочке.
Правда, сегодня меня ничто не насмешило, потому что я повздорила с Диджеем Толяном и пришла домой с отпечатком диджей-толянской кроссовки спереди на бедре.
– Вот же! – сказала мама. Она, как назло, вместо редакции взяла работу на дом. – Опять Рахматуллин?
– Опять.
На Толяна я не жалуюсь только потому, что у него демократия по части доставаний. Достаёт Толян всех.
– Ты самое главное-то, Аль, – сказала Мара, когда я вышла во двор. – Когда с кем-то дерёшься, тебе должно быть плевать, что с тобой случится. Только так ты можешь победить. А нет – так лучше и не начинать вовсе.
Мы сидели на заборе. Забор периодически кренился назад, но мы так уже падали, ничего страшного в этом нет. Было весело.
– Сегодня я так и сделала, – ответила я.
