Выход на «бис»
– Вы понимаете, – горячо зашептал на ухо учёный, – это же своеобразный тамбур межвременья! Пока мы здесь, а я полагаю, это ненадолго, необходимо включить мои приборы в активное сканирование для замеров характеристик! Это место требует особого и отдельного изучения.
«Чёрта с два», – ответить не потрудился. Только отрицательно мотнул головой.
В рубке от людского присутствия тесновато, гудела вентиляция, гоняя неумолимо остывающий воздух. Но дышалось по-странному спёрто.
Жестом дав понять вахтенному матросу – тот споро разблокировал задрайки, командир двинул к двери, распахнул, выйдя…
Вперился, дёргая спичечный коробок, нашаривая сигаретную пачку – машинально, по привычке. Так и не закурив…
«Да тут до мата, етижи-пассатижи… рукой подать!»
Атмосфера снаружи показалась вообще какой-то безвкусной. Не освежающей, невзирая на холодок, а будто вытягивающей из тебя жизненное тепло. Визуально видимость простиралась всего мили на две и… те самые блеклые маслянистые волны.
От всего этого становилось жутковато, вызывая в памяти что-то ассоциативное. Что-то похожее вертелось в голове.
Здесь и сейчас (если этому «здесь и сейчас» подходили такие понятия), ступив на территорию, запредельную для человеческого понимания, рассудок бессознательно искал спасительное объяснение неведомому. Даже из области фантастики. Лишь бы обрести хоть какие-то точки опоры и избежать паники.
«Ага – вот! Вспомнил: будто бы мёртвый мир „Лангольеров“[11]. Однако, как там Док сказал – „тамбур?“ Буфер? Подозреваю, что всё наверняка прихотливей и сложней, и мы проникли в некие пространственные координаты, выходящие за измерения, доступные человеческой науке».
Последняя прозвучавшая мысленно формулировка вызвала ироническую улыбку.
«Начитался в детстве фантастики. Прихоть разума, несвойственная вояке-служаке с одной извилиной от фуражки. Да и непозволительная, когда ты прежде всего командир боевого корабля и у тебя под началом семьсот с лишком душ. М-да, без права отвлекаться на вольное воображение».
Распределение полномочий в предстоящей миссии было чётко регламентировано штабом: полковник особого отдела, при всех его регалиях и статусе, по сути, начальник экспедиции.
«Наверное, в Кремле не нашли никого поважней, – подумалось с ехидцей, – не нашлось шишки поважней или при бо́льших погонах. Хотя что я о нём знаю, в конце концов. Есть вещи, которые нельзя доверить исключительно военным. Дипломаты и политики порой смотрят на дело более гибко, а особист вполне может олицетворять собой разностороннего специалиста. Научную часть двигал понятно кто. И я… – „водитель телеги“: в моей ответственности корабль и вся мореходно-походная часть. Так или иначе, с правом на волевые решения в экстремальные, сиречь военно-опасные ситуации».
Последующая мысленная гримаса возникла импульсивно: «Мы „пушечное мясо“ на острие науки, государственных доктрин и политических интересов. Всё в куче».
За спиной затопало, пыхтя – кто-то торопился.
– Товарищ командир, там!..
Сунулся назад в рубку и, уже переступая комингс, почувствовал загулявшую под ногами качкой палубу. И ещё – затылком, боковым зрением!.. – оглянулся…
Накатило на миг (миги!) – отдалив перспективу, за что цеплялся глаз… точно бинокль перевернуть, и… колыхнув кровяным прибоем в голову, вернуло обратно, неповторимой оптической иллюзией.
Серые краски сменились на… серые. Но это был уже другой оттенок. Живой. Появились запахи, хлынув в ноздри морским – солёным, йодистым. Стылым.
Тело наконец взбунтовалось на резкое климатическое изменение – только теперь ощутил, как кожа в безрукавке форменной «тропички» пошла мурашками.
Корабль подхватили серьёзные, бьющие в скулу накаты, горизонт раздался в стороны, явив неприветливый, увитый белыми барашками волн океан.
– Вот значит как. Мрачная Дева Атлантика, – каким-то чутьём, но почему-то убеждённый, что это именно она.
Крейсер шёл, едва выдерживая пять узлов, соблюдая полное радиомолчание, РЛС в режиме пассивной локации – всё для мер предосторожности, в целях по возможности не «светить» себя… где бы они ни объявились.
Единственное, что было в работе, это ГАС[12] – тоже на предмет безопасности – на случай под-водных сюрпризов. Например, рифов или отмелей.
В каких во́дах – в море или в океане окажется киль корабля, оставалось только гадать (немного говорливая уверенность товарища учёного не внушала уверенности, скорей давала пищу для сомнений), но желательно, чтобы подальше от чужих и недружественных берегов.
…Услышал:
– Товарищ командир, думаю, вам будет любопытно послушать радио! Не понимаю, ерунда какая-то…
«А вот теперь момент истины!»
Корабль обрёл опору. В настоящем. Он – нет. Уверенности, тем более спокойствия, и до того не было, теперь и подавно. Прошли ли тут те три года, что прошли там в СССР? Или потоки времени рассогласованы? Или вовсе разнонаправлены, почему бы нет? То, что синхронизации по датам от Рождества Христова нет и в помине, так это уже было понятно по переходу «Петра», когда их из поздней осени – в весну. И по годам – никакой математической закономерности.
«Надо было всё же проинструктировать радиста более предметно. Лучше уж какое-никакое плохонькое объяснение, чем никакое вовсе. Чтобы сразу имел представление, с чем предстоит встретиться. Ну да ничего. Сейчас разберёмся».
Экивоки неизбежности
Скрепя сердце, сердцем скрипя – оно чуяло – «сердцем чую», стуча в груди…
Быстрые решения…
– Док! Мы можем обратно?! – первая реакция на услышанное в наушниках.
В наушниках: всё новостное поле радиоэфира акцентировалось на одной теме – войне!
Пойманный на устойчивой волне диктор национального канала США бравадной скороговоркой (трудно поддающейся быстрому переводу) разглагольствовал об успехах американских ВМС против Японии на Тихом океане и… ничего конкретного – боевые действия за атоллы и какие-то острова Филиппинского архипелага с малоговорящими (кто не в теме) названиями.
Поиск дальше по шкале приёмника шипением и прорывами морзянки остановился на другом англоязычном, где, наконец, как само собой разумеющееся проскользнула так необходимая дата: «…сегодня на двадцатые числа октября 1944 года войска под командованием фельдмаршала Монтгомери ведут упорные бои общим направлением на запад и центр Германии…»
Тысяча девятьсот сорок четвёртый! И этим всё сказано!
За кормой не просто мили – годы… и извивы невообразимых путей-дорог – из реальности – к пугающим альтернативам. Мироздание сыграло по своим правилам, по бог знает каким законам неумолимой и безжалостной физики, клацнуло челюстью и осклабилось, спустив их по ветке времени ещё на… четыре десятка лет! Вот так!
Во как!
Быстрые решения… но выуживая из диапазона Москву со сводкой Советского Информбюро, первым был простой и честный посыл: «В ВОВ?[13] Но почему тогда не в „сорок первый“, по закону-то – жанра?»
Впрочем, ужимки недоумения отступали, находя и в данном варианте вполне рациональные зёрна: уж насколько теперь всё становилось запутанным с этими переходами, но определённо не поспоришь – для СССР 1944 года крейсер, напичканный опережающими даже на десяток лет вперёд оружейными системами, несомненно, был бы хорошим технологическим заделом. И не только.
В голове даже проскочили какие-то комбинации в послевоенном устройстве миропорядка, которые мог бы разыграть Сталин, получи… и тут главный аргумент неоспорим. Рисовалась картина почему-то взглядом военных атташе США и Великобритании: усатый диктатор Дядя Джо в полувоенном френче, понятно, что с трубкой, говорящий неторопливо и с непременным акцентом: «Мы тоже имеем и могли бы применить ядерное оружие. Ещё в Германии. Могли в Маньчжурии против Квантунской группировки империалистической Японии. Но советским вооружённым силам не нужны столь разрушительные бомбы, чтобы разбить любую вражескую армию. Это оружие массового истребления. Варварское оружие». И предложит иностранцам съездить на полигон, где им и продемонстрируют…
«Кое-что из наших запасов в арсенале „Вихря“».
На этом все благие державно-прогрессорские помыслы у капитана 1-го ранга Скопина заканчивались. Трезвый взгляд на вещи порождал лишь – тоскливое понимание, с какими сложностями теперь предстоит столкнуться.
«Для начала надо дойти».
Мощность приёма радиопередатчиков США и Канады говорили о том, что сейчас они где-то на севере Атлантики. Опытному штурманяге теперь, когда стали известны необходимые исходники, определить относительные координаты, а затем и точные, труда не составит. Но по-любому северные порты СССР являлись безальтернативным местом, куда им оставалось и следовало править корабль. Попытаться проскочить незамеченными задворками высоких широт. В одиночку.
Кронштадт?.. – даже не рассматривался! Это путь сквозь полыхающую в Европе войну. Узостями, проливами, где помимо всего прочего кишмя кишит расставленными минами. А незнакомый силуэт корабля будет приманивать в прицелы всех кому не лень, все противоборствующие стороны.
В условиях текущей войны и по северному маршруту пройти чисто скорей всего не получится: насыщенный трансконтинентальный морской трафик, нацистские U-боты[14], патрульные корабли и авиация «союзников»[15].
А в порту Мурманска ждут злые до шпионов и провокаций чекисты. Опыт уже был, с легализацией в советском 1982 году, и Скопин не без смятения представлял (не представляя), каково же им будет здесь и сейчас – какими взглядами будут смотреть «энкавэдэшники» на фантастический рассказ о пришельцах из будущего: «Кто такие? Откуда такие? Кто-кто?!.» Тогда как главный «параноик» сидел в Кремле… и можно без кавычек – оправданно! Оправданно, зная тенденции послевоенного противостояния, которое сложилось между Западом и СССР. Страна переживала тяжёлую войну, конец которой был не за горами, и помимо фашистских недобитков уже начинали вести свои подковёрные игры британская, американская разведки.
«Хотя корабль… целый корабль! – это аргумент. Но вот под советским флагом… Появиться под военно-морским флагом СССР в советском порту, когда данного крейсера в реестре нет и не значилось – сразу поставить себя в нелегальное, провокационное положение. И уязвимое. Явиться под флагом нейтрала? Типа мы от тётушки Чарли из Бразилии. И пока будут разбираться, попробовать выйти по инстанциям на высшее руководство? Пф-ф… даже в абстрактной версии это выглядит коряво и несообразно. До Сталина достучаться из любого положения будет непросто. И не факт, что товарищ Джугашвили отреагирует адекватно».
Почему-то на приём к Сталину «стоять – бояться» ну вот никак не хотелось.
– Док! Мы можем обратно?! Мы не там… нас вышвырнуло в «сорок четвёртый». На дворе Великая Отечественная…
* * *«Обратно» – с ходу, по горячему следу, как надеялось, оказалось невозможным. Включённая на сканирование научная аппаратура никаких аномалий уже не обнаружила. Даже остаточных намёков или отголосков. Стрелки приборов лежали в левом положении, и ни одна не дрогнула, не сошла с нолей. На развёртке осциллографа ни пиков, ни впадин – прямая линия.
– Дырка схлопнулась. И впору предполагать, что этот сфинктер-клапан вообще работает в одну сторону, – заметно расстроенно объявил Док, по озадаченному выражению лица явно пристраивая ещё один элемент к своим головоломкам.
Потом, правда, обнадёжил, что не исключает вероятности нащупать что-нибудь в дальнейшем…
«По пути? – дорисовывал версии Скопин. – Если по пути попадётся „удобная“ аномалия, подрывом ещё одной ЯБЧ махнуть… Вопрос – куда?»
Вдруг пришла догадка, что его порыв «по-быстрому вертать обратно» был опрометчивым!
«А какие гарантии, что мы вернулись бы в 1985 год? Нет, смотрим: „Петром“ непреднамеренно вышло вниз, в смысле – в прошлое на тридцать четыре годка. Сейчас сразу на сорок почитай. А вдруг обратно или вверх по шкале времени вообще не предполагается?! И следующий будет тоже вниз. А? Ещё минус на сорок? Вот-вот! – аккурат в злополучную РЯВ[16]».
Гипотеза на этом скоротечном сравнительном анализе показалась столь стройной, что захотелось немедленно поделиться своим соображением с участниками их «блиц-совещания в узком кругу».
Он и поделился, вызвав ответный взгляд у товарища учёного – уважительный и… немного растерянный.
«Что, Док, пугает перспектива никогда не вернуться?» – озвучивать не стал, пустое. Но мысли скакали дальше, по дороге необратимости.
«И допустим. Что?.. – явимся к царю-самодержцу, все сплошь красные командиры? Противоречий не избежать. Да и не в том дело. Техническая база России 1904 года крайне низка, чтобы рассчитывать на скорую и продуктивную отдачу (это если задумываться о прогрессорстве). А там, далее – ожидаемая череда революций, избежать которые… – получится ли? Нет? Возможно, что и нет. И тогда можно попасть под маховик русского бунта, бессмысленного и беспощадного. Выходит, что послевоенный Советский Союз стабильней и предпочтительней? Выходит, что так».
Откашлялся для проформы и осторожно заметил:
– В любом случае искать какие-то новые проходы дело скорей всего небыстрое. И не в ресурсах. Сейчас надо решать насущные проблемы. Тоже далеко не прозаичные.
– Что будем говорить экипажу? – принуждённо выдавил особист. – В первую очередь офицерскому составу. Все прекрасно видят – что-то произошло.
– Да. Трудно было не ощутить резкий переход из тропиков в северные широты, – язвительно подметил каперанг. Тут же пожалев – желчь не по адресу. Да и прав был полковник. Дисциплина дисциплиной, но затягивать с разъяснением обстановки было нельзя. Слишком уж всё выходило за рамки обыденного. Копящиеся вопросы в любой момент могли лопнуть нарывом. Сейчас необходимо выбрать общую стратегию и в темпе решать – что и кому из команды можно рассказать, а чего знать им совсем необязательно.
– Экипаж и корабль – это ваши приоритеты, товарищ капитан первого ранга, – холодно произнёс полковник КГБ, – единственное, я бы не акцентировал, то есть категорически умолчал о конкретной цели эксперимента. Никто не должен усомниться в том, что мы контролируем процесс. Всё идёт по плану. И уж тем более следует обойти вопрос возвращения.
Мрачен был полковник. Все его инструкции летели в тартарары. Всё придётся перестраивать буквально на ходу, полностью пересматривать не просто планы, а смыслы экспедиции. Импровизировать. Смотреть на картину более широко, нежели было установлено изначальной задачей.
Но Скопин не сомневался, что оборотистый особист Вова уже просчитывал варианты встречи с пращурами.
Перевёл взгляд на циферблат наручных часов – тридцать минут как они уж здесь. Целых полчаса как «серое» сменилось на… серое.
Крейсер на малом шестиузловом ходу, в незнакомых водах, в пассивном режиме своих радиотехнических средств, по состоянию «Боевой тревоги», в состоянии ожидания…
– Надо определяться наконец…
И выругался. Мысленно. Не так он себе это представлял.
Пройди всё, как было запланировано, последовательность действий у него, как у командира, была внятно прописана: перво-наперво выход на командование флота через радиоузел «Кактус»[17], по шифр-коду ТАРКРа «Пётр Великий». Наверняка переполошив там всех (ещё бы – пропавший крейсер объявился)! А то, что вместо него другой, с этим как-нибудь уж объяснился бы. В штабе ВМФ, может, и посомневались, но однозначно бы прикрыли в итоге, залегендировав вымпел – …давно списанный корабль… давно списанной страны.
Уникальный силуэт «Кондора» на океанских маршрутах вряд ли избежит случайных зрителей – кто-то, с любого «торгаша», да и сыпанёт в тырнэт фотки-видео. Поначалу принимаемые за фейки, но… вскоре «поохотиться на призрак из прошлого» – поглазеть, всё одно бы сбежались чьи-нибудь ВВС и ВМС под заведомо недружественными флагами.
«В любом случае „там“ я был бы „дома“, и единственный на крейсере имеющий представление о текущей реальности. Мог выбирать курс и действовать на своё авторитетное усмотрение. Сейчас… – Геннадьич одёрнул себя: – Вот именно! Надо думать о „здесь“ и „сейчас“ – единолично уж не потяну. Нелишне будет организовать походный штаб. Подтянуть к допуску (частичному допуску) старпома и замполита, хотя бы из субординационных соображений – всё-таки прямые заместители командира. Задействовать всех, кто обладает хоть какой-то компетенцией по данному историческому периоду: на срочную перспективу сделать подборку всего, что касается военной сферы (ТТХ самолётов, кораблей, субмарин); затем, когда дойдём до „бе́рега“, понадобится знание политических конъюнктур».
* * *– Командирам боевых частей собраться в кают-компании, – проорала корабельная трансляция.
Скопин заметил, что вахтенный офицер пропустил слово «срочно», однако в его голосе и без того было что-то нагнетающее.
Нагнетать поневоле приходилось и самому. Что бы ни ожидали от него услышать подчинённые, каперанг вполне себе отдавал отчёт, что одним сухим уставным подходом здесь не обойдёшься.
Однако возобладала вбитая погонами привычка… а попросту: собрать старших, зачитать приказ, поставить задачу – «разойтись, выполнять».
Затем можно ещё выступить по «трансляшке», пошокировав остальной экипаж «командирской белой горячкой» – что-то типа: «Товарищи моряки, мы прокатились на машине времени в прошлое! Поздравляю!» Но как бы там ни было, дальнейшая работа с личным составом, по дивизионам, дело «бычков»[18] и их замов – озадачить соблюдением дисциплины и боевого порядка. И Геннадьич не сомневался (опыт-то уже был): чем моложе пацаны – младшие офицеры и мичмана́, старши́ны и рядовые, тем легче воспримут. Так как проще смотрят на жизнь – вперёд и без оглядки.
И вообще, психическое состояние людей – это прерогатива замполита, так сказать, «инженера человеческих душ». Вот пусть и занимается.
Единственное отступление, дабы облегчить прелюдию, сделал вначале.
Накануне, ещё «на той стороне», в паузе ожидания на крейсере крутили совсем свежий зарубежный фильм – «Филадельфийский эксперимент» (ещё один зачёт руководству в мягкой подготовке экипажа к специфическим неожиданностям).
Отсюда и зашёл:
– Так вот, товарищи офицеры. У американцев это всё кинофантастика и страсти-мордасти в сюжете. А у нас по-настоящему!
Следом что-то там докладчиком поддакнул Док, в заумных терминологиях. Не подкачал и замполит, уже «обработанный» особистом, толкнув пламенную речугу, в стиле: «Партия и правительство доверили нам важную миссию, на передовом рубеже науки и прогресса!» (Когда только успел текст состряпать?..)
Реакция «аудитории» не выходила за рамки ожидания – безусловный эмоциональный набор: отвисшие челюсти, озабоченный и возбуждённый ропот – пережёвывали, переваривали. Дисциплинированно. Без истерик. По-военному.
Командиру же… сейчас ему было плевать на рефлексии. Он вообще хотел избежать излишних дискуссий о технической стороне эксперимента (экспедиции, операции, миссии… выбирай по вкусу). Целях. Сути. Замыслах!..
Обходя и тот момент, что если всё, как заявлено – в оптимальных параметрах, то почему они не где-нибудь поближе – в Баренце, а у чёрта на рогах в Атлантике, со всеми вытекающими сложностями?..
– Товарищи офицеры, я жду от вас полной собранности…
«…жду от вас полной собранности и…», «и»-продолжение с языка не слетело. Имея острую потребность в любой информации по текущей реальности Второй мировой войны, Скопин, однако, не позволил себе показать некомпетентность.
«Мы же подготовлены. У нас же всё под контролем, мать его. Всё идёт по плану, как пытается изобразить особист».
Короткая пауза командира осталась заметной лишь многоточием…
– Цель – Мурманск! Полторы тысячи миль в условиях идущей мировой войны! Которая охватывает и наш маршрут. Пусть Германия на исходе и практически разбита, немецкие субмарины всё ещё сохраняют потенциал. Особенно базирующиеся в Норвегии. Опять же, люфтваффе и остатки какого-то надводного флота.
– «Тирпиц» англичане потопили 12 ноября сорок четвёртого, – подкинул не сдержавшийся командир БЧ-1[19].
И Скопин поставил галочку в уме: «Ну, вот и первые знатоки прорезаются»… улыбнувшись одобряюще, мол, принял к сведению – в теме.
Продолжил:
– Наша задача стои́т так: дойти до подконтрольных СССР вод, по возможности не ввязываясь в войну. Здесь, где доминируют силы антигитлеровской коалиции, в конце концов, справятся и без нас. Напротив, всячески следует избегать контактов с англосаксами. Надо объяснять, почему?
Поясню. Наш расчётный курс предполагается проходом северными широтами и неизбежно попадает в полосу ленд-лизовского трафика, следующего из Канады и США в советские порты. Будет непростительным легкомыслием исходить из того, что нам удастся проскочить совсем уж незамеченными. Сейчас (в данный момент) мы находимся в пределах четырёхсот миль к юго-западу от Исландии, в зоне действия базирующейся на острове патрульной авиации США. Небо, как видите, подзатянуто, но тем не менее… В любой момент нас может обнаружить какая-нибудь противолодочная «Каталина»[20], имеющая, кстати, радар на борту. Океан только кажется пустынным. Особенно когда молчат наши РЛС. Они потому и молчат, чтобы не «светиться» лишний раз. Минусом пассивной работы радиолокационных средств – собственная уязвимость.
Однако… На данном рубеже, кроме английских и американских ВМС, ну, может быть, ещё канадцев, из надводного никто не ходит. Кроме их ВВС никто не летает. Какой толк в том, что мы раньше обнаружим какую-то воздушную цель? Разведчика. Не сбивать же. Сами англосаксы, при всех оговорках, всё же не станут стрелять, прежде не удостоверившись в принадлежности незнакомца. Нас попытаются идентифицировать. Странная надводная архитектура крейсера (полкорабля, полпалубы) однозначно привлечёт внимание. Орудий, артиллерии у нас, даже по меркам вспомогательного крейсера, считай, что нет. Зато лес антенн. И если не светить Ка-25…
Небольшая пауза – дать осмыслить, упорядочить и принять данность.
…и можно дальше:
– А тут уж как есть – военное назначение корабля никуда не спрячешь. Разумеется, наводящие вопросы у них возникнут! Сочтут гидроавианосцем. Пусть бы. Пусть с самолёта увидят флаг… ну, там… помашут рукой… Может, парой слов с ними в эфире перекинемся. Ответим: «Русские!» Почему бы и нет?! Мало ли чего сейчас перегоняют в СССР. Помню: эсминцы, линкор «Архангельск». Правда, это из Великобритании. Из США́[21] – тральщики, фрегаты, лёгкий крейсер «Милуоки»[22]. Всех силуэтов пилоты могут и не знать. Но однозначно – прилетят на базу, доложат. Там начнут разбираться, созваниваясь по инстанциям. Вплоть до того… – что им помешает напрямую обратиться в Москву и поинтересоваться: «Есть ли такой корабль в реестре?» И когда нынешний главком флота Кузнецов удивится и скажет: «Нет, знать таковых не знаю» (от нас откажутся, даже не подозревая, от чего)… Вот тогда наш сомнительный статус даст союзничкам все – основания на подозрения. И досмотр…
По офицерам пробежался возмущённый ропот…
– А что вы думали?! – фыркнул зло. – Они тут, здесь по месту, в Атлантике «сорок четвёртого», как ни крути, бесспорно – хозяева. Воздушный разведчик улетит, но явится какой-нибудь HMS или USS[23], коли поблизости окажется. И вероятно, что окажется. С артиллерией и инспекцией: «Кто такие? Предъявите документики, господа рейдеры под чужим флагом!»
То, что он ляпнул про «допустить чужих на борт», это так, вертелось в голове одним из умозрительных вариантов: если на них выйдет быстроходный крейсер и англосаксы посмеют «тормознуть» военный корабль под флагом СССР.
«Показать, что мы действительно русские? Ерунда всё это. Любые состряпанные документы – филькина грамота. Любая надуманная легенда: корабль на перегоне или некий секретный „Сталинский экспресс“, не выдержит критики. Будь мы хотя бы классическим крейсером под стать эпохе, а не „полкорабля, полпалубы“. Мимо такого не пройти. Как скоро они, взглянув на лес антенн, сообразят, что наш „Кондор“ выбивается из формата?»
Чем больше Скопин обдумывал вероятные и логические сценарии встречи с американцами или англичанами, тем больше склонялся к мысли, что показывать им себя никак нельзя.
«Мы для них сюрприз… и приз – плиз. Ценный».
По правде говоря, он готов был сбивать любые воздушные разведчики. А от встреч с надводными кораблями, пользуясь преимуществом РЛС, считал, вполне сносно можно уклоняться.
Проблема была в том, что, сбивая «союзников», они выводили ситуацию на тонкие грани.
«Потянуть за собой дурной след исчезающих самолётов, а то и случайных свидетелей полёта ЗУР – тем самым ступить на скользкий путь прямого противостояния. И тогда за „советского летучего голландца“ могут взяться всерьёз, с полным основанием записав во враги. Не дай бог, рассорив Сталина с союзниками. Чёрт!.. Проскочить бы Исландский рубеж… А уж там выйдем на оперативный простор. Мимо Ян-Майена, Медвежьего[24], забирая выше к северу, к Полярному кругу, в Баренцево море – в зону ответственности советского флота».