Выход на «бис»

U-1226

Встречные волны беспрепятственно перекатывались поверх полупогружённого корпуса субмарины, хлёстко разбивались о рубочные выступы, беспощадно обдавая ледяными брызгами всех, кто нёс верхнюю вахту.

Вырванный ветром чужеродный звук сразу насторожил…

Обер-лейтенант Клауссен тоже постарался отстраниться от резонирующей вибрации дизелей и всеобъемлющего клокота океана, обращаясь в слух.

– Оттуда, – неуверенно проговорил один из вперёдсмотрящих, взявшись за бинокль, водя им в поиске на северные румбы, – жужжит, гад… похоже, что…

Зудящие тональности приближающегося двигателя нарастали.

– Вижу! Вон он – низко! Бреющим! Самолёт! – матрос-сигнальщик, энергично жестикулируя, указал направление.

Теперь и командир U-1226 смог поймать в свой «Цейс» показавшийся из дымки нечёткий силуэт… к собственному смущению, замешкавшийся с отдачей необходимой в данном случае команды.

Зато вышколенный расчёт 20-мм зенитного автомата FlaK, смонтированного на платформе в задней части рубки, мешкать не стал… и незамедлительно по боевой готовности открыл огонь, огласившись пороховым треском и лязганьем затвора.

…В насыщенный влагой воздух умчал дымный фееричный след выпущенной очереди, чуть изгибающий траекторию на излёте… в цель?.. мимо?..

Обер-лейтенант Клауссен, получив очередную порцию брызг, сбивших ему фокус наблюдения, всё же успел увидеть, как вражескую машину резко повалило в сторону, просаживая ещё ниже к воде, где она исчезла в туманной взвеси…

Гортанный крик кого-то из матросов «Попали! Мы её сбили!» в конце фразы дал неуверенную слабину…

…и обер-лейтенант наконец проорал ту самую, доннерветтер[53], необходимую команду:

– Алярм!!! Погружение! Срочное! Всем покинуть мостик!

Германские подводные лодки, как всяко и практически прочие, ныряли под воду за счёт перестановки рулей глубины и заполнения балластных цистерн.

Субмарина типа IXC/40, к которой относится U-1226, была способна скрыться с глаз менее чем за полминуты.

При срочном погружении перекладкой рулей возникал довольно большой отрицательный угол дифферента – все, что не закреплено, сыпалось в сторону носа.

Череда коротких распорядительных и исполнительных окриков, чертыханья тех, кто не успел – ухватиться для равновесия – под этот сопутствующий «аккомпанемент» Клауссен, привычно устроившийся в центральном отсеке, искал причину своего промедления наверху.

Собственно команда на срочное погружение при воздушной опасности должна была выполняться едва ли не по умолчанию. Только это их и спасало в течение последних дней от неожиданных атак вражеской противолодочной авиации.

«Звук, – сообразил обер-лейтенант, – это был не четырёхмоторный „Либерейтор“ или „Усталая пчела“[54]. Да и не „Каталина“. Так стрекотать мог только небольшой тихоходный самолёт. Например, биплан, поднявшийся с помощью катапульты с борта корабля». Только поэтому они оставались наверху, а не нырнули точно мыши по одному в нору люка.

Удовлетворившись своей почти бессознательной реакцией, мысленно назвав её «профессиональной», Клауссен примирительно согласился: «Маленькую лоханку-амфибию вполне можно было и сшибить. Натасканный расчёт и открыл огонь, без предварительных окриков, самостоятельно».

– Это был корабельный поплавковый разведчик-биплан? – спросил он у старшего сигнальной вахты. – Я плохо разглядел.

– Ганс говорит, что-то похожее на автожир или геликоптер. Нас предупреждали, что американцы имеют такие на вооружении, – обер-фенрих[55] пожал плечами. – Возможно, зенитчикам удалось его зацепить.

Оба непроизвольно взглянули вверх, представляя пятьдесят метров воды, отделяющие субмарину от поверхности, и выше – враждебное небо.

Сбили или нет – неизвестно. Загрохочут ли над головой глубинные бомбы? Даже маленький гидроплан вполне мог нести парочку. Технически был способен и геликоптер. Сколько минут прошло? – Тишина…

Тишину нарушил акустик:

– Корабль по пеленгу 20 увеличил ход!

…Помолчав напряжённой паузой, снова заговорил о мощных звуковых посылах чужого гидролокатора:

– Проклятье. Это не обычные «звоночки дьявола»![56]

Спустя некоторое время он с тревогой сообщил о том, что дистанция начала уменьшаться. И продолжает сокращаться. Из чего следовало, что вражеский корабль сменил курс и двинул в их сторону.

Намерения его были понятны.

ПКР «Москва»

В ходовой рубке крейсера коротко брошенное экипажем Ка-25 сообщение: «База, – борт „четыре-четыре“, попали под зенитный огонь неизвестной подлодки…» разом колыхнуло атмосферу.

С языка командира так и просилось гавкнуть: «Ну что, мать его, получили доказательства?!»

Не стал. Требовательно зачастил вопросами:

– И?.. Под какой огонь – пулемётный? Пушечный? Или наоборот – ПЗРК? Чего молчат?

– Радиомолчание, – промямлил объяснение лейтенант, отвечающий за связь, заметно сбитый с толку этим «наоборот» командира, дурацким в нелогичности.

– Или они уже в воде бултыхаются, в спасжилетах? – давил кэп.

Летёха потянулся к пульту – дать команду связистам… и отдёрнул руку – дальность действия Р-860[57] на «Камове», как известно, «прикрутили». О том, чтобы ограничить мощность излучения корабельной радиостанции, речи не велось. Распоряжение о «радиомолчании» на крейсере никто не отменял.

Выручил пост «Ангары», у которого произошло очередное включение на обзор, вовремя «опознав» низковысотную цель по заданному пеленгу как свою «вертушку». По данным радиометристов, Ка-25 возвращался.

Картинку актуально «дорисовали» акустики, чутко отслеживая «контакт»:

– ПЛ[58], судя по всему, погрузилась. «Берём» её во всех режимах.

– Фу-ты ну-ты! – выдохнул облегчённо Скопин… попавшая в переделку «вертушка» заставила пережить несколько нервных минут. – Старпом, командуйте: лево руля, ход до восемнадцати, а вообще на слух и потребность акустиков, чтоб «контакт» не потеряли. Они же пусть дадут дистанцию: цель – субмарина, выходим на шесть тысяч и накрываем из РБУ[59].

После коротких исполнительных репетований крейсер, качнувшись лагом к волне, становился по ветру. Две носовые установки реактивных бомбомётов в автоматическом режиме производили зарядку стволов глубинными бомбами.

Отдавший необходимые распоряжения помощник, однако, выразил сомнение:

– Цель? А если это британцы или канадцы? Или американцы по ошибке?..

– Сигнальщики, видимость по горизонту? – командир проигнорировал вопрос.

Погодные условия оставались неизменными: насыщенный влагой воздух непосредственно над самой поверхностью моря сводил дальность визуального наблюдения в четыре, от силы в четыре с половиной мили. В зависимости от направления – на север или на юг. Выше хмарились низкие серые облака, местами попадались просветы.

– Кажется, наблюдаем «вертушку», – доложили сигнальщики с мостика.

– Нормально. Вертолёту отсигнальте ратьером – (думаю, мощный прожектор они увидят) – пусть остаётся в воздухе в барраже.

Подумал: «Забьём лодку – соберут трофеи… для сомневающихся».

И глянул на сомневающихся.

– С чего бы тут быть канадским ПЛ? Или британским? Против кого им тут воевать? А если и даже – с какого перепугу они бы стали сразу палить по воздушным целям, когда здесь кроме союзнической авиации, никакой другой нет? Нет. Немчура́ это! Влепили и аусвайса не спросили.

У янки же подплав вообще, по-моему, в основном оперировал на Тихом океане. Там у них Локвуд, адмирал, рулит – низводит транспортный тоннаж империи самураев до мизера. Да и боевым не брезгует. Как раз примерно в конце ноября американская «Арчерфиш» должна утопить только что вступивший в строй авианосец «Синано» – переделку из линкора, что-то около семидесяти тысяч тонн. Прямо где-то под боком у островов японской метрополии, не сильно-то и вспотев.

«Зачем вспомнил? Зачем сказал? Память иногда подкидывает такие штуки, не относящиеся напрямую к делу. Хотя, кто его знает, что может пригодиться из тех имеемых знаний по нынешнему периоду (так и хочется добавить „историческому“) – тут любая информация военно-ценная».

К нему быстро вернулось невозмутимое спокойствие. Реакция – скоропостижное решение «атаковать субмарину», пусть и вступив в противоречие со своими же прежними установками «не ввязываться в войну», далось легко.

Легко, но не легкомысленно: цель одиночная, в заведомо проигрышной позиции.

«В конце концов, куда ей там – подлодке „давно прошедшей войны“ – тягаться против электронной и боевой начинки, отстоящей в развитии на поколение. А у нас, в конце концов, историческая справедливость – наши мёртвые, не вернувшиеся с фронтов Великой Отечественной, погибшие в концлагерях, под оккупацией, нас бы не поняли. И экипажу нужно встряхнуться. И проникнуться пониманием – куда попали. Ещё бы последом трофеи взять, что-нибудь эдакое: вытащить из соляровой воды промасленный нацистский флаг или китель, чего уж там, самого капитана цур зее, с железным крестом, с орлами и свастикой».

Напоминало ему это всё, правда… – как-то с атаки на ПЛ у него уже однажды начиналось[60].

U-Boot

Уходить на бо́льшую глубину обер-лейтенант Клауссен не торопился.

Вражеский корабль был ещё сравнительно далеко, чтобы опасаться с его стороны прямых противолодочных действий. Времени для манёвра оставалось достаточно.

Не последовала до сих пор и воздушная атака, и командир U-1226 всё более склонялся к удобной позиции, что они либо повредили, либо действительно смогли сбить гидросамолёт.

«Или, как уверяет верхняя вахта, геликоптер», – поправился Клауссен.

Тот самый сигнальщик Ганс, кстати, после недолгих колебаний, смущённый от собственной неуверенности, поделился ещё одним своим наблюдением:

– Герр обер-лейтенант, не совсем ручаюсь, но, по-моему, я заметил у него на фюзеляже опознавательные знаки, очень похожие на красные звёзды большевиков.

Здесь действительно можно было бы усомниться… если бы не наводящие моменты, связанные с перехватом в эфире.

Весь радиотрафик военного назначения «союзники» тщательно шифровали. Для прослушивания вражеского радиообмена на субмарине имелось два специальных приёмника. Один из которых, как правило, в дальнем походе настраивали на волну любой широковещательной станции, подключая к системе внутрилодочной трансляции, скорей для развлечения экипажа.

Интересней было ловить переговоры радиоточек патрульных самолётов или гражданских судов. Последние шифром не пользовались и могли сболтнуть что-нибудь полезное в плане информации.

Одно такое сообщение заинтересованный повышенной импульсивностью переговоров Клауссен услышал лично, сам надев наушники, подстраивая верньер настройки потрескивающего и подвывающего радиоприёмника – кто-то дважды, прежде чем его забило бесперебойной «морзянкой», протараторил рифмованной скороговоркой прямого текста: «Этэншн, этэншн! Рашин-капер-шипс он комуникэйшн»[61].

«Русские?!»

Признавая упорство англичан, равно как и поднявших свой технический уровень американцев, обер-лейтенант вдруг обнаружил, что воспринимает русских, руководствуясь исключительно пропагандой от господина Геббельса, кричащего, что «красные варвары на Восточном фронте оплачивают свои победы исключительно горой собственных трупов».

Любая бравада на берегу, здесь в море, под водой и тем более под обстрелом, приобретала иной оттенок. Потопить неуклюжий транспорт куда как проще. Эскортное прикрытие конвоев вносило в эту задачу свои сложности, и престижные привилегии – записать на свой счёт боевой корабль.

Сейчас выбор сам шёл в руки.

Акустик начинал «увеличивать» тоннаж неизвестного судна, со знанием дела заверяя, что шумы, издаваемые любым транспортом от быстровращающихся винтов военного корабля, он уж отличит:

– Класса не меньше тяжёлого крейсера. По-прежнему не фиксирую присутствия какого-либо эскорта.

Отсутствие эскорта превращало корабль-одиночку в заманчивую цель.

Так почему бы нет?! Тем более что лучший способ избежать нападения – напасть самому.

До сих пор U-1226 не произвела ни одной атаки. И это, признаться, задевало двадцатипятилетнего Августа-Вильгельма Клауссена. Громкая победа подняла бы его авторитет в глазах экипажа. Да и в собственных глазах.

– Взять их на пенную дорожку?.. – будто прочитал мысли командира второй офицер.

В течение следующих десятка минут лодка активно маневрировала, а экипаж, взвинченный командой подготовки к атаке: «Achtung! Auf Gefechtststionen!», забе́гал, заскользил в тесных проёмах люков, занимая боевые места.

– Акустик?! – запрашивали с центрального поста, получая обнадёживающее:

– Цель сохраняет прежний генеральный курс. «Контакт» поддерживаю устойчивый.

– Машинное! Какова плотность аккумуляторных батарей?

Принимая и оттуда доклад, не самый… но вполне терпимый.

Большая дистанция до цели позволяла растянуть все отработанные манипуляции, подходя к делу с выдержанным тщанием. Впрочем, нормативы и тут соблюдались – команда соскучилась по боевой работе.

– Глубина 12, тихий ход, поднять перископ… опустить перископ, – прильнув к окулярам, только лишь для того, чтобы убедиться – видимость по горизонту сохраняется прежней и не позволяет обнаружить цель визуально. В то время как угроза быть замеченным с воздуха вполне сохранялась.

– Глубина на 30. Угол погружения 10 градусов… выравниваем.

– Шумы усаливаются.

– Зигзагом?

– Как водится. Не особо они утруждают себя зигзагом. Предсказуемо. Слышу их чётко. Пеленг 25, скорость 16–18.

В притихшей тишине (не тавтология) слышалось привычное шуршание забортной воды, обтекавшей обводы субмарины, ноющие звуки электромоторов, бормочущий голос матроса, следящего за глубиной погружения, сдавленное покашливание простывшего второго вахтенного офицера.

– Зарядить носовые аппараты: «один», «два», «три», «четыре», торпеды парогазовые, самонаводящиеся, – мягко и негромко, будто смакуя сказанное, распорядился Клауссен. Наблюдая, как на панели счётно-решающего прибора управления торпедной стрельбой загорались пронумерованные контрольные лампочки готовности.

– Задать последовательность пуска и интервал.

Большая дистанция, волнение на море и какой-никакой зигзаг вражеского корабля усложняли расчёт атаки. Боцман вручную вводил данные: скорость и курсовой угол цели, её положение (справа или слева по курсу лодки); окончательный выбор скорости торпед, глубины их хода и, главное – атакующий режим.

Ставку здесь обер-лейтенант делал на полученные малой партией новейшие торпеды G7as с активной системой «Flachenabsuchender Torpedo» в модификации T5[62].

– Ход малый. Скорость шесть узлов. Пеленг на цель – тридцать семь. Дистанция – четыре семьсот. Угол атаки – двадцать.

– Что? Что там, акустик? – немедля уточнял вахтенный, услышав возглас из соседнего отсека.

– Цель – левый коордонат, дистанция уменьшается.

– Руль лево на десять.

Считывая курс по репитеру компаса, рулевой сориентировал лодку в указанном направлении.

– Атаку производим по акустическим данным, – объявил командир, положив ладони на ручки перископа, в привычке, лишь бы куда-нибудь их деть… нервишки начинали натягиваться. Произнося с растяжкой:

– Четырёх… подвухторпедный залп носовыми… с временным интервалом в пять секунд!

Второй вахтенный, сопя простуженным носом, подтвердил чередой оповещений:

– Контроль. Пуск! Пошла номер один. Вторая… аппарат номер три, вышла!..

Два мягких толчка…

Лишённую веса торпед лодку подбросило носом вверх, тут же компенсируя принятием воды в балласт.

– «Угря» им под ватерлинию! – не удержался угрюмой ухмылкой боцман[63].

Ему вторили кто во что горазд:

– Воткнуть «свечку» в борт.

– Аппарат «два» – пуск! Четвёртая… – пуск!

Лодка снова вздрагивала… снова донося характерное шипение из носового отсека – сжатый воздух, вытолкнувший торпеду, во избежание выхода воздушных пузырьков наверх, стравливался во-внутрь.

– Погружение на сто метров, – сразу же следовал приказ обер-лейтенанта, почти скороговоркой вносящего уточняющие корректировки, – курсовое уклонение 15 градусов вправо. Смена позиции. Перезарядить аппараты, торпеды электрические. Акустик, внимание – слушаем!

ПКР «Москва»

Какое-то вымученное противоречие: будучи полностью уверенным, не видя никаких сложностей с выполнением задачи, соблюдая полное и внешнее спокойствие… вдруг изгонять из головы недобрые спонтанные образы.

То, что скрыто с глаз, всегда таило в себе затаённую неясность, настораживая.

Крейсер давил океан на «восемнадцати», разбивая попутные накат за накатом, неумолимо вбирая дистанцию к намеченным шести тысячам.

Цель впереди, нацистская субмарина – порождённое небывалым экспериментом эхо прошедшей войны, и в то же время голая и злая реальность.

Пилоты «Камова» уже попада́ли там под обстрел, убедившись воочию.

И уже мчали оттуда, с носовых углов, пущенные ею торпеды. Опять же, отсюда из рубки, лично ему, невидимые, не слышимые. Фиксируемые лишь акустиками, ведущими обратный отсчёт в суммарно встречных скоростях.

Их (одну из…) по каким-то прихотям жанра увидели всё те же вертолётчики, снова нарушив радиомолчание:

– Торпеда! Видим след!..

Стремительно бегущая на глубине метра три-четыре, оставляющая за собой пузырящуюся кавитацию, которая, вспухая к поверхности, извивалась белой прыгающей по рельефу волн дорожкой.

– Пусть убираются с директрисы! – гавкал (а иначе и не скажешь) приказ Скопин.

Установки РБУ «Смерч» заряжены… подняты… развёрнуты… замерли в выдержанных углах горизонтального и вертикального наведения. Прибор управления стрельбой автоматически задавал значения глубины подрыва…

Минуты до команды на залп!

– Цели в зоне поражения.

И когда, накрыв их заслоном глубинных бомб, акустики на время оглохли, вследствие множественных подводных детонаций… из всей этой какофонии операторы гидроакустической станции вынесли промежуточный вердикт – одна торпеда осталась непоражённой. Что было некритично – производилась штатная перезарядка РБУ – реактивные снаряды один за другим в механической очерёдности вгонялись в пакет стволов, уже готовые снова ввестись в действие. Довершить дело…

Вот тут гидроакустический пост неожиданно «сбил прицел»:

– Цель совершила уклонение! – «проседая» в контроле за ситуацией, покуда нарабатывался новый алгоритм атаки – буквально и всего лишь десяток тикающих секунд, пока шёл расчёт по упреждению и другим параметрам в системе целеуказания и наведения.

В этот сиюминутный интервал его всё же дёрнуло: «Ну, ничего ж себе, сука, нежданчик от кригсмарине! Управляемая?!»

Впрочем…

Впрочем, этим всё и ограничилось.

Торпеда, как обстоятельно доложили с поста «Ориона», «вышла на циркуляцию малого хода в пределах семи узлов». И была без труда уничтожена.

«На дистанции шесть кабельтовых», – внесёт запись в журнал вахтенный офицер.

Капитан 1-го ранга Скопин даже вскинет бинокль – взглянуть сквозь остекление рубки: череда опадающих всплесков за километр по носу корабля.

– Слышу я, слышу, – разумеется, не пропустив обращённое к нему «товарищ командир».

– Товарищ командир, подлодка… цель номер один в зоне поражения!

Крейсер уже вышел на необходимый для удара рубеж. Однако к немедленному применению была готова только одна РБУ. С ходовой рубки было видно, как кинематика отстрелявшейся по торпеде второй бомбомётной установки затеяла «механический танец» перезарядки[64]. Три минуты по нормативу.

«Не стоит ждать даже эти три, – посчитал Скопин, – гансы всадили первую порцию с большой дистанции. Сейчас поймут, что безрезультатно, заправят торпедные аппараты по новой, пальнут повторно. Возись потом… трать боеприпасы».

Коротко отдал распоряжение:

– Уничтожить субмарину.

…подхваченное расчётами БЧ-3[65]:

– Стрельба в настоящее место цели… пеленг… дистанция… залп!

Новая пачка зарядов посекундного отстрела (12 стволов – 2,4 выстрела в секунду) реактивным рёвом ушла по касательной вдаль, где-то там, в заданном месте и глубине «прокипятив» воду…

Командир снова поднял бинокль, однако на дистанции пяти с лишним километров мало что разглядев.

Корабль продолжал буровить океан, акустики прислушивались, в рабочем говоре «ходовой» – докладах и командах, ни намёка на повышенный тон, всё чётко и сухо. Однако Геннадьич угадывал в этой сдержанности и толику сомнений в принадлежности субмарины.

– Радио от «вертушки», – известил офицер на связи, – свидетельствуют уничтожение ПЛ.

– Цель поражена, – наконец дали положительный результат и акустики.

– Отбой атаки.

– Ага-а! – с нарочитым довольством воскликнул каперанг, заметив оптикой чуть в стороне точку вертолёта. – «Свидетельствуют», говорите? Отсемафорьте им: пусть снимут с воды что-нибудь свидетельствующее – кого мы там утопили.

Ка-25ПС

Они сегодня оказались прямо-таки зрителями в первых рядах.

И… повезло им, когда в неадекватной оценке предполётного инструктажа: «соблюдать осторожность», едва не подставились под очередь из 20-миллиметрового FlaK – сбившись с пеленга, прозевав выплывший из марева по левой стороне вытянутый силуэт подлодки, мигом озарившийся вспышками выстрелов.

Немец, тот воспринимал окружающее серьёзно, с должной бдительностью, иначе и быть не могло – 1944-й, война.

Всё могло закончиться и хуже. Но установленный ниже на уступе рубки U-1226 зенитный 37-миллиметровый полуавтомат остался не задействованным, вследствие перекатывающихся и захлёстывающих волн. К тому же цель оказалась нетипичной, наводчики взяли неправильное упреждение, болтанка не дала нормально прицелиться. Да и опомнившийся командир субмарины практически сразу приказал погружаться.

Жужжала неслышимая (сами-то в наушниках) «Красногорск-16» – ручная кинокамера фотолюбителя старшего мичмана из техников БЧ-6, полетевшего «пассажиром».

«Камов» висел над волнами. Позицию заняли в полутора километрах, снимая взбитый подводными взрывами океан.

Неожиданно среди кипящих всплесков показалось что-то существенное…

Все дружно ахнули!

Лодку вытолкнуло наверх – в пенных выбросах бурлящей воды геометрия чёрного корпуса будто пошла на излом.

Или показалось?

«Ничего, – старшина старательно сохранял равновесие, чтоб не дрогнуло изображение – не упустить впечатляющих кадров, – проявленная плёнка покажет».

Субмарина недолго оставалась на поверхности, задирая носовую часть, избитая обшивка окончательно утратила запас плавучести и… минуты не прошло – ушла на дно.

Сообщили об увиденном, предупредив. Направив вертолёт – пройтись над местом, посмотреть.

Океан рисовал на своей беспокойной поверхности длинные пенные полосы, вытянутые, влекомые по ветру. Жирное масляное пятно, образовавшееся на месте катастрофы, стало расползаться – его было видно издалека.