Прелесть

Под столом проснулся Верзила и снова зачесался, жестко стуча лапой по полу.

– Я могу идти? – спросил Аллен.

Фаулер покачал головой.

– Может, тебе нужно еще что-нибудь сделать здесь? – спросил он. – Может…

Он имел в виду прощальное письмо. Хорошо, что спохватился и не договорил.

Аллен глянул на наручные часы.

– Я возвращусь вовремя. – Он направился к выходу.

Фаулер знал, что мисс Стенли пристально смотрит на него, но не захотел повернуться и встретить ее взгляд. Он завозился с лежащими перед ним на столе бумагами.

– Сколько еще это будет продолжаться? – проговорила мисс Стенли, будто зло выплюнула каждое слово.

Фаулер развернулся вместе с креслом. У женщины губы были сжаты в тонкую прямую черту, волосы вроде бы туже, чем обычно, стянуты назад, отчего лицо казалось неестественным. Не лицо, а жутковатая посмертная маска.

– Столько, сколько необходимо, – ответил Фаулер, постаравшись взять холодный ровный тон. – Пока есть хоть малейшая надежда.

– Вы снова и снова обрекаете людей на смерть, – сказала мисс Стенли. – Отдаете их Юпитеру на растерзание. А сами сидите в безопасности и комфорте.

– Здесь нет места сантиментам, мисс Стенли. – Фаулер не дал гневу прорваться в голос. – Вы прекрасно знаете, почему я это делаю. Вам известно, что организм землянина совершенно не приспособлен к юпитерианской среде. Единственный выход для нас – превратить человека в существо, которое может жить в здешних условиях. Так мы действовали на других планетах. Если погибнет несколько человек, но мы в конце концов достигнем успеха, то цена окажется невысока. Сколько людей за минувшие века рассталось с жизнью по менее важным, а подчас и совершенно нелепым причинам? Какие же могут быть сомнения, коль скоро столь малые жертвы способны дать нам столь грандиозную выгоду?

Мисс Стенли сидела прямо, напрягшись и сложив руки на коленях; седеющие волосы глянцевито сияли в свете ламп. Фаулер смотрел на нее и гадал, что она чувствует, о чем размышляет. Не то чтобы он боялся эту женщину, но в ее присутствии ему всегда было не по себе. Слишком уж многое повидали ее глаза, слишком уж опытными выглядели ее руки. Ей бы в кресле-качалке посиживать и вязать спицами. Но она не живет на Земле в окружении любящей родни. Она непревзойденный оператор конверсионного оборудования в Солнечной системе, и ей не нравится то, чем занимается ее начальство.

– Мистер Фаулер, что-то пошло не так, – заявила она.

– Вы совершенно правы, – согласился Фаулер. – Именно по этой причине я отправляю Аллена одного. Он выяснит, в чем дело.

– А если нет?

– Пошлю следующего.

Женщина медленно встала и двинулась было к двери, но остановилась возле стола.

– Однажды вы подниметесь на самый верх, – сказала она. – Вы ведь не из тех, кто может упустить свой шанс. И сейчас шанс в ваших руках. Вы это предвидели, когда для экспериментов был выбран третий купол. Если справитесь, то подниметесь на ступеньку-другую. И не важно, сколько людей должно погибнуть ради этих ступенек.

– Мисс Стенли, – отрывисто заговорил Фаулер, – Аллену скоро выходить. Пожалуйста, убедитесь, что ваша техника…

– На мою технику, – ледяным тоном перебила она, – грешить не нужно. Она работает по параметрам, которые задают биологи.

Фаулер сидел за столом сгорбившись и слушал, как в коридоре затихают шаги.

Конечно, мисс Стенли сказала правду: параметры она получает от биологов. Но биологи могут ошибаться. Всего-то на волосок разница, всего-то на йоту отклонение – и конвертер даст не то, чего от него ждут. Наружу выйдет мутант – и сломается, расклеится, свихнется при чрезмерной нагрузке или какой-нибудь непредвиденной перемене условий.

Ведь люди крайне слабо представляют себе, что происходит снаружи. Знают только то, о чем им сообщили приборы. Образцы, полученные с помощью механизмов, не дают картины в целом, поскольку Юпитер невообразимо велик, а куполов на нем очень мало.

Сбор информации о прыгунах, этой явно высшей форме юпитерианской жизни, занял три года – биологи проделали чрезвычайно сложную и напряженную работу. И еще два ушло на кропотливую проверку результатов. На Земле все это проделали бы за неделю – при условии, что юпитерианский организм удалось бы доставить на Землю. Увы, ни на какой другой планете невозможно воссоздать физические условия Юпитера; земные давление и температура мигом превратили бы прыгуна в облачко газа.

Когда появилась надежда освоить Юпитер с помощью прыгунов, было решено времени на этот проект не жалеть. Прежде чем конвертер превратит человека в иную форму жизни, необходимо исследовать все ее физические характеристики – исследовать самым дотошным образом, исключив малейшую ошибку.

Аллен не вернулся.

Прочесав ближайшую территорию, вездеходы не обнаружили его следов. Разве что скачущее существо, замеченное одним из водителей, могло быть человеком в теле прыгуна.

Предположение Фаулера насчет неверных параметров биологи восприняли с самыми ехидными академическими ухмылками. Доходчиво объяснили ему, что параметры безупречны. Когда в конвертер помещают человека и поворачивают рубильник, человек превращается в прыгуна. Он покидает машину и исчезает в густой, как суп, атмосфере. Но если все-таки Фаулер прав, если имеет место какой-нибудь крошечный изъян, на его выявление, сказали биологи, могут уйти годы.

У Фаулера не было оснований не верить ученым.

Итак, потеряно уже пять человек, и Гарольд Аллен – тоже напрасная жертва. Его смерть ничего не внесла в копилку знаний.

Фаулер взял со стола список персонала базы, тонкую стопку скрепленных листов. Тяжело, горько – но это необходимо сделать. Необходимо выяснить загадку исчезновения людей. И нет другого способа, кроме отправки следующих.

Он просидел несколько мгновений, слушая, как голосит вокруг купола вихрь, вековечно ярящийся, мечущийся, ревущий над просторами Юпитера.

«Может, есть другая причина? – спросил себя Фаулер. – Какая-нибудь опасность, неизвестная нам? Хищник, который набрасывается на прыгунов из засады и пожирает их? Не видя разницы между прыгунами настоящими и прыгунами-людьми? Да и как хищнику обнаружить эту разницу? Или мы в корне не правы? Ошиблись, когда выбрали прыгуна в качестве формы жизни, наиболее пригодной для существования на поверхности планеты?»

Он знал, что важным критерием этого выбора была явная разумность. Не будь у прыгуна такого качества, человек в его теле недолго бы сохранил собственную способность к мышлению.

Не случилось ли так, что биологи, придав слишком большое значение одному фактору, не увидели за ним другого, по-настоящему опасного, если не сказать катастрофического? Нет, это маловероятно. Биологи высокомерны, но свое дело они знают хорошо.

А что, если сам замысел утопичен? Обречен изначально? Конверсия живых организмов работала на других планетах, но следует ли из этого, что она будет работать и на Юпитере? Допустим, сенсорная система юпитерианина не позволяет человеческому разуму функционировать должным образом…

Возможно, прыгуны настолько не похожи на нас, что просто не существует общей почвы, на которой человеческий опыт и юпитерианское представление о жизни могли бы соединиться, чтобы действовать вместе.

Или проблема в человеке, она присуща всему биологическому виду? Какой-нибудь порок разума, усугубленный чем-то, встреченным за пределами купола, помешал вернуться всем пятерым… А может, это и не порок – в человеческом смысле не порок. Может, просто какая-то черта психики, совершенно заурядная на Земле, вступила в непримиримый конфликт с юпитерианскими условиями и вдребезги разнесла человеческий рассудок?

В коридоре застучали по металлу когти. Слушая, Фаулер улыбался: это Верзила возвращается, навестив своего друга, повара.

Верзила, прихвативший в кухне кость, вошел в кабинет. Помахал Фаулеру хвостом и плюхнулся возле стола; кость он теперь держал между лапами. Слезящиеся глаза долго смотрели на хозяина, и тот наконец склонился и потрепал рваное ухо.

– Верзила, ты же меня не разлюбил? – спросил Фаулер, и пес хлопнул об пол хвостом. – Значит, ты один такой. В куполе меня все проклинают, костерят на чем свет стоит. Наверняка называют за глаза убийцей.

Он выпрямил спину и развернулся к столу. Протянул руку, взял папку.

Беннетт? Беннетта на Земле ждет девушка.

Эндрюс? Планирует вернуться в Марсианский технологический, как только накопит на год обучения.

Олсон? Ему скоро на пенсию. Все рассказывает парням, как осядет и займется выращиванием роз.

«Обрекаю людей на смерть». Так сказала мисс Стенли, и ее бледные губы едва шевелились на пергаментном лице.

«Отдаете их Юпитеру на растерзание. А сами сидите в безопасности и комфорте».

Нет сомнений, что такие разговоры ходят по всему куполу, особенно после того, как не вернулся Аллен. Конечно же, никто этого не скажет в лицо. Даже тот (или те), кого Фаулер сейчас вызовет к себе в кабинет, воздержится от такого обвинения.

Он только спросит: «Когда приступать?» Это уже ритуальная фраза.

Но Фаулер прочитает упрек в его глазах.

Он снова заглянул в список. Беннетт, Эндрюс, Олсон. Есть и другие, но нет никакого смысла продолжать. Кент Фаулер уже понял, что не сможет. Не сможет смотреть им в лицо. Не сможет послать их на смерть.

Он наклонился вперед и щелкнул рычажком интеркоммуникатора.

– Да, мистер Фаулер?

– Соедините с мисс Стенли, пожалуйста.

Он ждал и глядел, как Верзила вяло грызет кость. У пса совсем плохо с зубами.

– Мисс Стенли, – произнес динамик.

– Хочу вас попросить, мисс Стенли, подготовить машину еще для двоих.

– А вы не боитесь, – спросила мисс Стенли, – что у вас так люди скоро закончатся? Если по одному посылать, это дольше продлится и даст вам вдвое больше удовлетворения.

– Один из них – собака, – сказал Фаулер.

– Собака?!

– Да. Верзила.

Ее голос вмиг заледенел от гнева:

– Ваш собственный пес? Он же с вами уже столько лет…

– В том-то и дело, – перебил женщину Фаулер. – Он бы расстроился, если бы я ушел без него.

Он предвидел, что все будет по-другому, но не был готов к тому, что разница окажется настолько огромна. Он ждал встречи с адом, где льют аммиачные дожди, курятся зловонные дымы и оглушительно ревет буря. Он рассчитывал увидеть вихрящиеся тучи, пронизываемые блеском гремучих молний.

Но он никак не ждал, что окажется не под хлещущим ливнем, а в клубах багрового тумана, которые призраками пробегают над красной и пурпурной травой. У него и мысли не возникало, что змеящиеся молнии превратятся в сполохи восхитительного фейерверка на разноцветном небе.

Дожидаясь Верзилы, Фаулер разминал мышцы своего нового тела, дивился их гибкости и силе. «Неплохое тело», – решил он и поморщился, вспомнив, как жалел прыгунов, появлявшихся на телевизионном экране.

Но ведь нелегко было вообразить живой организм, построенный на основе аммиака и водорода, а не на основе воды и кислорода. Нелегко было представить, что такая форма жизни способна испытывать радость бытия, неведомую человеку. Нелегко было постичь, как вообще возможна жизнь в этом бурлящем адском вареве – атмосфере Юпитера. Да еще не подозревая о том, что в глазах юпитерианина все выглядит совершенно иначе.

Ветерок прошелся по коже нежными пальцами, и Фаулер содрогнулся, вспомнив, что по земным меркам это не ветерок, а свирепый ураган – смертоносная газовая смесь, летящая со скоростью двести миль в час.

Ветерок нес с собой приятные запахи. Хотя вряд ли можно назвать это запахами – новое обоняние работало не так, как прежнее. Будто все тело впитывало аромат лаванды… Нет, не лаванды. Чего-то такого, для чего и слова-то нет. Известные Фаулеру слова – мысленные символы, служившие ему прежде, – не годились для его юпитерианской ипостаси.

В куполе открылся люк, и наружу вывалился Верзила. Фаулер пытался его позвать – разум сформулировал нужную фразу, но произнести ее не удалось. Да это было попросту невозможно. У нового тела отсутствовал орган речи.

Разум взвихрился мутным ужасом, заклубился облачками слепящей паники. Как же юпитериане разговаривают? Как они…

И вдруг Фаулер ощутил Верзилу, явственно осознал неуклюжее, нетерпеливое дружелюбие кудлатого зверя, с которым подружился на Земле и который побывал с ним на многих других планетах. Как будто пес запрыгнул в хозяина и обосновался в его мозгу.

И уловленный Фаулером смутный приветственный посыл обрел словесную форму:

Здорово, дружище.

На самом деле это были не слова, а нечто даже получше слов. Мысленные символы, коммуникативные формулы с оттенками, каких слова никогда не имели.

Здорово, Верзила, – ответил Фаулер.

До чего же шикарное у меня самочувствие, – похвастался пес. – Совсем как в щенячьем возрасте. А то ведь я в последнее время совсем скис. Ноги не слушаются, от зубов почти ничего не осталось. Такими зубами кость не разгрызешь. Да еще и блохи заели вконец. А ведь когда-то я их едва замечал, в молодые-то годы. Блохой больше, блохой меньше…

Но… Но… – В голове у Фаулера толпились, мешая друг другу, мысли. – Ты что же это, разговариваешь со мной?

Конечно, – ответил Верзила. – Я всегда с тобой пытался говорить, да только ты не слышал. Как будто со стенкой беседуешь.

Иногда я тебя понимал, – возразил Фаулер.

Не очень-то хорошо. Ты понимал, когда я просил поесть, или попить, или рвался на прогулку, но это, пожалуй, и все.

Ты уж прости меня, – попросил Фаулер.

Ладно, забыли, – сказал пес. – Ну что, наперегонки до скалы?

Только сейчас Фаулер увидел скалу, стоявшую, похоже, за много миль. Но даже отсюда бросалась в глаза ее дивная хрустальная красота – грани сверкали в тени разноцветных облаков.

Фаулер колебался:

Но ведь далеко…

Да брось ты. Рванули. – И Верзила, еще не договорив, устремился к скале.

Фаулер последовал за ним, испытывая силу ног, выносливость своего нового тела. Сначала были сомнения, потом – изумление, потом – пронзительный восторг от скачки по красной и пурпурной траве в плывущей над землей дождевой дымке.

На скаку он ощутил музыку. Музыка нахлынула на него, вторглась в тело, подняла его на серебряных крыльях скорости. Будто колокольный звон прилетел из церкви, венчающей залитый весенним солнцем холм. И чем ближе скала, тем мощнее музыка, и вот уже Вселенная целиком заполнена ее волшебным звучанием.

Фаулер понял, что музыка – это шум водопада, низвергающегося перед блескучим ликом скалы.

Но это, конечно, не водопад, сказал себе Фаулер, а аммиакопад. Скала же белая оттого, что состоит из затвердевшего кислорода.

Он затормозил возле Верзилы, там, где водопад дробился на сверкающую тысячецветную радугу. И «тысячецветная» – не фигура речи. Ведь тут цвета не переходят в другой привычным для человеческого глаза образом – нет, свет призматически разложен на все, какие только есть, тончайшие линии.

Музыка, – проговорил Верзила.

Да. Что скажешь насчет нее?

Музыка – это вибрации, – ответил пес. – Вибрации падающей воды.

Верзила! Что ты можешь знать о вибрациях?

А вот знаю, – возразил пес. – Это знание только что заскочило мне в голову.

Заскочило в голову?! – мысленно ахнул Фаулер.

Внезапно в его собственной голове возник алгоритм. Последовательность химических процессов, которые сделают металл устойчивым к атмосферному давлению Юпитера.

Фаулер ошеломленно смотрел на водопад, а его мозг быстро распознавал цвета и распределял их в четком спектральном порядке. Вот так. Ни с того ни с сего. Из ничего. Ведь он еще миг назад ни бельмеса не смыслил ни в металлах, ни в цветах.

Верзила! – воскликнул он. – Верзила, с нами что-то происходит!

Ага, я в курсе, – откликнулся пес.

Это мозг, – сказал Фаулер. – Мы теперь его используем на всю катушку, работает каждая клетка. И он разбирается с вещами, о которых нам бы следовало знать с самого начала. Быть может, у землян мозги от природы медлительные, сонные. Быть может, мы идиоты Вселенной. Быть может, мы обречены до всего доходить самым трудным путем.

И эта новообретенная кристальная ясность мысли позволила понять, что ему теперь дано не только разобраться в цветах водопада или сплавах, не подверженных разрушительному воздействию юпитерианской среды. Он ощущал и многое другое, пусть пока и не совсем отчетливо. Улавливал смутный шепот, намекавший на нечто большее, на недоступные человеческой логике тайны, на явления, лежащие за пределами человеческого воображения. На открытия, факты, умозаключения, зиждущиеся на рациональности. На вещи, которые разум непременно постиг бы, если бы использовал весь свой потенциал рационального мышления.

Мы все еще земляне, почти целиком, – сказал он. – Только начинаем узнавать то, что и так должны были бы уже знать. Некоторые истины, недоступные для нас, землян, – возможно, исключительно потому, что мы земляне. Потому что наши человеческие тела слишком слабы. Малопригодны для мышления, скудно оснащены необходимыми для познания чувствами. А может, этих чувств у нас и вовсе не было?

Фаулер оглянулся на купол, превращенный расстоянием в крошечное черное пятнышко.

Там остались люди, которым не дано увидеть красоту Юпитера. Эти люди уверены, что вихрящиеся облака и хлещущий дождь застят от них лик планеты.

Слабые человеческие глаза. Практически слепые. Им не узреть прелести облаков, не проникнуть взглядом сквозь бурю. Тело землянина не ощутит волнующих музыкальных вибраций, распространяемых летящей с горы водой.

Человек одинок, и это страшное одиночество. С себе подобными он общается с помощью языка, а это такое же примитивное средство, как флажный семафор бойскаутов. Землянину не дано просто дотянуться мыслью до другого разума, как Фаулер может дотянуться до разума Верзилы. Этот личностный, интимный контакт с другими живыми существами человеку недоступен.

Еще совсем недавно Фаулер со страхом ожидал встречи с обитателями этой чуждой планеты, был готов искать убежище от неведомых опасностей, собирал волю в кулак, чтобы выдержать погружение в чудовищную среду, так непохожую на земную.

Но вместо всех этих ужасов он обрел нечто совершенно новое – и огромное, куда больше всего того, что когда-либо имел человек. Сильное, крепкое, ловкое тело. Воодушевление, глубокое ощущение жизни. Острый ум. Красивейший мир, которого не вообразить ни одному земному мечтателю.

Ну что, идем? – спросил Верзила.

Куда ты хочешь пойти?

Да без разницы, – ответил пес. – Куда глаза глядят, куда ноги несут. У меня такое чувство… Такое чувство…

Ага, я понимаю, – сказал Фаулер.

У него тоже было такое чувство. Чувство высокого предназначения. Ощущение безграничности. Уверенность в том, что где-то за горизонтами его ждут потрясающие приключения – и нечто большее чем приключения.

Так было и с теми, кто вышел из купола до него. Они тоже восприняли этот зов, сулящий жизнь во всей ее полноте и великое множество открытий.

Теперь Фаулер понимал, почему эти пятеро не пришли назад.

Я не вернусь, – сказал Верзила.

Но мы не можем их бросить.

Фаулер сделал шаг в направлении купола, затем другой и остановился.

Вернуться в купол? Вернуться в больное, отравленное тело? Раньше он не чувствовал себя больным, но теперь знал, сколь огромна разница. Слабый мозг, сумбурное мышление. Шевеления рта, создающие понятные для других сигналы. Зрение ненамного лучше слепоты.

Вернуться к убогости, хилости, невежеству?

Может, и вернусь однажды, – беззвучно пробормотал он, отвечая собственным мыслям.

Нам надо многое сделать, многое увидеть, – сказал Верзила. – Многому научиться. И многое найти…

Да, они обязательно что-нибудь найдут. Возможно, цивилизации. По сравнению с которыми цивилизация землян – ничтожная песчинка. Найдут красоту и, что важнее, постигнут эту красоту. И обретут дружбу, какой прежде не знал никто – ни люди, ни собаки. И получат новую жизнь. Кипучий поток жизни – вместо прежнего сонного ручейка.

Я не могу возвратиться, – заявил Верзила.

Я тоже.

Иначе меня превратят обратно в собаку.

А меня, – сказал Фаулер, – обратно в человека.