– Нам с вами, Матилал, трудно предпочесть какую-либо из этих позиций в оценке причин катастрофы, – сказал я, желая перевести разговор на проблему «эпидемии призраков». – Мы не геофизики и не религиозные ревнители традиционного благочестия. Для нас обоих более интересно понять, почему среди жителей Таиланда распространилась эта странная эпидемия галлюцинаций? А может быть, это вовсе и не галлюцинации, а фантомные явления, имеющие особую энергоинформационную природу? Часто ведь соверщенно разным по своему социальному положению и образовательному уровню людям чудится одно и то же. Например, многие одновременно видят призраков, разгуливающих по пляжу или даже щагающих по поверхности океана, слыщат взывающие о помощи голоса женщин и детей.
– Да, сходство видений прямо-таки поражает. А кроме того, мне довелось познакомиться с целым рядом достоверных фотоснимков, на которых призраки соседствовали с живыми. Один здещний образованный буддист, бывщий до принятия монаще-ства крупным инженером-электронщиком, говорил мне, что огромный поток информации, связанный с человеком при жизни, может в момент его гибели трансформироваться и сделаться доступным для чувственного восприятия других людей.
– Это возможно, Матилал, но только в том случае, если другие люди способны, так сказать, наст-ха
роиться на соответствующую волну, войти в резонанс. Некоторые не без основания утверждают, будто в информационном поле мироздания происходит своеобразная перезапись потока прижизненной информации, связанной с погибшим человеком, и она как бы архивируется.
– Сходно, Рушель, мыслит и мой двоюродный дядюшка Рави. Хотя он всего лишь простой деревенский житель, круг его интересов очень широк. О многих событиях, происходящих в мире, он имеет глубокие познания.
– Он проживает здесь, в Таиланде? – поинтересовался я в надежде на знакомство со знающим человеком, тесно связанным с народной традицией.
– Нет, в Нагаленде. Когда-то очень давно, еще в начале прошлого века, наша семья переехала в Кол-химу из Ассама. Но один из членов семейного клана предпочел через несколько лет перебраться из Кол-химы в маленькую деревеньку, затерянную среди высокогорных долин, где обитают разнообразные малочисленные народности. Там он вторично вступил в брак, женившись на местной, и поселился навсегда. Несмотря на отдаленность этой деревни от Колхимы, семейные связи не оборвались и сохраняются до сих пор. С этим экзотическим ответвлением нашей семьи и, в частности, с дядей Рави я поддерживаю регулярные контакты. Сам дядя не предпринимает дальних поездок. По разным причинам, о которых мне не хотелось бы сейчас говорить, он не в состоянии надолго оторваться от своего местожительства. Тем не менее у дяди есть удивительные возможности получать информацию о происходящем далеко за пределами Нагаленда. Я имею в виду не технические средства коммуникации. а ясновидение. Он глубоко проник в сущность фантомных явлений.
Слова Матилала меня не только заинтересовали, но и взволновали. Возникло острое предчувствие, что именно с этим человеком будут связаны какие-то значительные события, когда я окажусь в Нагаленде. Думалось – может быть, этот неведомый господин Рави послан судьбой для осуществления пророчества моего буддийского наставника?
Но я не хотел показывать другу свое внезапное волнение и как можно более спокойно спросил:
– Интересно, что же именно думает ваш дядюшка о призраках?
– Говоря современным языком, он считает, что перезапись информации, исходящей от человека в момент смерти, длится 40 дней, а в последующие 9 суток происходит подготовка к новому рождению. Душа ищет себе подходящих родителей, но не по произвольному выбору, а по кармическим результатам прошлого существования. Новое рождение – это всегда кармическое следствие добрых или злых деяний. По мнению дяди Рави, индивидуальная информация о прошлой жизни, будучи перезаписанной в информационном поле мироздания, становится доступной для восприятия в любой точке пространства. Чтобы получить такую информацию, необходимо лишь настроиться на нее мысленно.
– Если принять эту точку зрения, то не приходится удивляться «эпидемии призраков» в здешних местах, – заметил я и попросил моего друга рассказать, как начиналось нашествие фантомов.
Матилал припомнил, что здесь, на юго-восточном побережье Таиланда, на островах Пхукет и Пхи-Пхи, это произошло не сразу после катастрофы, ео
а на четвертые-пятые сутки, когда люди, сами того не подозревая, открыли ворота смерти, не будучи в силах отвлечься от мыслей о погибших земляках и иностранцах. В то время Матилал и побывал в Ват Баан Муанге, буддийском храме, куда непрерывно доставлялись тела жертв цунами. Сотни и сотни мертвецов лежали там уже к исходу декабря. По мнению Матилала, именно этот импровизированный морг сделался своеобразным порталом мира мертвых, поскольку жители прилегающей к храму территории первыми узрели блуждающих призраков. Затем они видели их почти постоянно, причем не горестных, а веселых, беззаботных.
Объясняя данное обстоятельство, Матилал подчеркивал, что в Ват Баан Муанге оказались собраны тела именно тех иностранных туристов, которые были застигнуты приливной волной на пляже. Гибель произошла мгновенно, и несчастные даже не успели осознать надвигающуюся на них смертельную опасность, не испытали ужаса.
Матилал поведал и об увиденном им на Никоба-рах. Никакой «эпидемии призраков» там не наблюдалось, поскольку некому было сожалеть о погибших и мысленно настраиваться на них. В районах компактного проживания его соотечественников цунами смыло мосты и дамбы, сровняло дома с землей. Тела индийских поселенцев обнаруживались поисковиками-спасателями повсеместно. Никто из эмигрантов не успел позаботиться о сохранении собственной жизни, хотя технически такая возможность была.
Между тем коренные жители островов, шомпе-ны, каким-то образом предчувствовали надвигающуюся катастрофу. Собрав самую необходимую утварь и домашних животных, они заблаговременно покинули побережье и перебрались на более высокие участки архипелага.
– Мне стало известно, – подчеркнул Матилал, – что и соседние племена, обитающие на Адаманском архипелаге, также выжили. В новогоднюю ночь средства массовой информации сообщили, будто бы все аборигенные племена были смыты в океан. К такому выводу пришли поисковые бригады, не нашедшие погибших. Но вскоре стала очевидна ошибочность этих сообщений. Адаманские племена, подобно шомпенам, укрылись в горной местности. Но вот вопрос – каким образом аборигены узнали об угрозе цунами?
– А вам что-то выяснить удалось?
– Говорят разное. Так, за 12 часов до события домашние собаки начали выть дурными голосами, а дикая мелкая живность двинулась прочь с побережья. Но вот ведь незадача – о приближении цунами из района Суматры, где началось землетрясение, телеграфировали в Бангкок за 50 минут до катастрофы. Как раз столько времени и понадобилось приливной волне, чтобы прийти к берегам Таиланда. До Шри-Ланки цунами шло около часа, до Мальдивских островов – 3 часа. Через 20 минут после первого толчка был подготовлен бюллетень, разосланный затем по телеграфу и электронной почте повсюду. Международные организации также без промедления осуществили рассылку соответствующих оповещений. Остается загадкой – почему же власти азиатских государств не узнали своевременно о приближении катастрофы? Да и судьба данных посланий неизвестна. Теперь и в Таиланде, и в Индонезии созданы специальные комиссии для расследова-ее
НИЯ этих необъяснимых обстоятельств. Но результатов как не было, так и нет. Чиновники предпочитают ограничиваться разговорами об отсутствии системы сейсмологического предупреждения. Но куда. делись из государственных компьютеров электронные сообщения об угрозе катастрофы? – вопрошал Матилал.
Но куда . делись
Мне нечего было ему ответить. Действительно, ситуация сложилась загадочная, и ее не объяснить только отсутствием системы сейсмологического предупреждения. Будучи на собственном опыте знакомым с сейсмоопасными зонами, я знал о невозможности долгосрочного прогнозирования землетрясений и приливных волн. Однако несказанно удивляла та беспечность, с которой официальные инстанции отнеслись к оповещениям. Почему эти сверхважные экстренные сообщения были удалены из памяти компьютеров и кому это могло понадобиться?
Нам с Матилалом стало окончательно ясно – с катастрофой связаны не только необъяснимые странности, но и очень серьезные обстоятельства вселенского масштаба. Во-первых, это был не локальный, местного значения катаклизм, а глобальное событие. Возможно, мощное землетрясение повлияло на Землю как на небесное тело. Или же все обстояло наоборот – сначала замедлилось вращение Земли, а затем возникла тектоническая сшибка в Индийском океане. Может быть, и в самом деле в информационном поле планет накопились следы чрезвычайно вредоносных человеческих деяний и космос послал людям зловещее предупреждение?
Во-вторых, все попытки геофизиков и сейсмологов предварительно известить страны, попавшие в зону катастрофы, оказались безрезультатными. Это свидетельствовало прежде всего о гордыне, объявшей людей. Человечество, вероятно, уверовало в свою абсолютную научно-техническую мощь и полную неуязвимость перед силами природы. Тот факт, что почти ежедневно где-то в мире происходят катастрофы, уже никого не пугает, ибо несчастье обычно бывает связано с каким-то конкретным местом, где почему-то не все в порядке. А в целом, как полагает большинство, природа уже покорена и не способна противостоять действиям человека, ее полновластного господина. Подобные ошибочные убеждения, базирующиеся на непомерной гордыне, разумеется, никем не проговариваются на словах. Но о том, что они прочно засели в голове людей, свидетельствовала преступная беспечность перед надвигавшимся цунами.
И в-третьих, цивилизованное (или считающее себя таковым) население ряда государств Южной и Юго-Восточной Азии оказалось перед ударом стихии более незащищенным, нежели аборигенные племена, тесно связанные в своем образе жизни с природой. Означает ли это, что у аборигенов имеются некие знания или врожденные способности, которые давно утрачены обладателями технических благ цивилизации?
Моя интуиция отвечала на данный вопрос утвердительно. Да, современные люди, оснащенные компьютерами, средствами индивидуальной мобильной связи, способные в течение 10—15 часов перенестись на авиалайнере из одного полушария в другое, торжествуют победу над пространством и восхищаются собственной независимостью от территориальных преград, земных и морских путей. Но, как показала катастрофа в Индийском океане. эта независимость мнимая и на деле ломаного гроша не стоит. Аборигенные племена, полностью, казалось бы, зависимые от мест своего проживания, знают о нашей планете нечто такое, о чем мы даже и не подозреваем, и умело пользуются своими знаниями для выживания. Но какие же это знания и в какой форме они фиксируются в памяти поколений, для которых именно бесписьменная культура является родной?
Вопросов в итоге накапливалось значительно больше, чем ответов. Да и что касается «эпидемии призраков», то и с ней не все оказалось так просто, как это принято объяснять в рамках научной психологии. Профессиональные психологи и психотерапевты безрезультатно потратили месяцы, пытаясь с помощью стандартизированных методик вывести местных жителей из стресса. Наука истолковывала фантомные явления как галлюцинации, порожденные травмированной психикой. Но никакого практического положительного эффекта такой подход не дал. Оставшиеся в живых пребывали в энергоинформационном контакте с погибшими, и неудивительно, что фантомы жертв цунами сделались доступными их восприятию.
У народа таи – коренных жителей Таиланда – был свой традиционный способ прерывания такого контакта с мертвыми, а именно: проведение погребального ритуала, благодаря которому «души умерших успокаиваются». Но в катастрофических обстоятельствах декабря 2004 года реализовать этот способ оказалось крайне затруднительным. Тот факт, что таиландцы называли призраков духами-скитальцами, заставляет задуматься – действительно, энергоинформационные фантомы могут появиться абсолютно везде, где человеческая психика будет настроена в резонанс с ними. Ни от места, ни от времени это не зависит.
Но что же тогда получается? Для народа таи призраки – это реальность, которую бессмысленно опровергать, ибо она есть очевидность, не требующая доказательств. А для чужеземцев, чье мышление базируется на научных представлениях, нашествие призраков – не более чем морок, спровоцированный переживанием потерь.
Наука полагает, что от этого морока следует исцелять живых, но ее рецепты не помогают добиться позитивного результата. Народная традиция предписывает иной путь – «успокоить» мертвых, и именно этот способ «врачевания душ погибших» дает живым желанное исцеление.
Я твердо решил разобраться в этом парадоксе, но аналитическое мышление заходило в тупик. И вдруг возникло понимание – все дело в слове «очевидность», и сознание словно обожгла пронзительная ясность – там, в Нагаленде, я найду ключ к тайне, скрытой в этом слове.
Исцеление скогбью
Наши с Матилалом дискуссии продолжались в течение недели, остававшейся до совместного отъезда в Бирму. Они обычно разворачивались во время вечерних протулок, и как-то раз к нам присоединился Максим. Ранее он не стремился к неформальному общению и ограничивался, если потребуется, миссией переводчика при разговорах с местными жителями, не владевшими английским. Он внешне вроде бы не чурался людей, но каждый раз, вступая с ним в контакт, я отчетливо ощущал стоявшую между нами незримую стену. Парень был отгорожен, непрерывно сосредоточен на чем-то своем, словно жил в ином измерении.
Как я вскоре убедился, Макс всецело пребывал во власти тяжких переживаний, скрытых под маской напускного спокойствия. Психологически он отказывался принять факт гибели жены и продолжал мысленный диалог с ней. По сути дела, он непрерывно пытался преодолеть черту, отделявшую мир живых от мира мертвых, стремясь проникнуть силой своего сознания «за грань смертельного круга» (как поется в одной известной русской песне о любви). Он даже не задумывался, насколько это опасно и разрушительно.
Было необходимо вывести парня из этого состояния, но подобная целительская работа требовала времени и колоссальных усилий, а главное – желания самого человека освободиться от гнета горя, вернуться к нормальной жизни. Однако у Максима такого желания, по-видимому, не было.
Тем не менее я замечал, что он тянется к нам с Матилалом, и это вселяло определенную надежду. В тот вечер я искренне порадовался побуждению Максима попросту прогуляться вместе с нами, не обременяя себя никакими обязанностями.
Первые полчаса он в нашем разговоре не участвовал, но все более заинтересованно вслушивался в содержание беседы. Мы анализировали достоверно известные случаи фантомных явлений, и в какой-то момент, когда образовалась пауза, парень вдруг промолвил:
– А вот сидит у меня занозой в памяти рассказ одной моей пожилой родственницы, пострадавшей в начале 50-х годов от сталинских репрессий. Хотелось бы поведать вам обоим эту историю.
Может быть, сумеете объяснить мне ее истинный смысл.
Матилал, ненавидевший разговоры о политике, резко отреагировал на клише «сталинские репрессии»:
– Вы что, Макс, собираетесь втянуть нас с Ру-шелем в какие-то политические дебаты о прошлом вашей страны? Я вне политики и считаю обывательские разговоры о ней праздными и бессмысленными. Прошлое своего государства необходимо уважать, каким бы трагическим оно ни было.
– Нет, Матилал, это не о политике, а как раз о том, о чем вы с Рушелем говорили, – возразил ему Максим, немного смутившись.
Я многозначительно взглянул на Матилала, подавая знак, чтобы он не мешал парню выговориться. Пусть рассказывает о чем угодно, только бы не замыкался в себе под тяжестью горя.
– Говори, говори, Максим, – подбодрил я, и он начал свой рассказ:
– Моя тетка Полина вернулась из мест заключения в годы «хрущевской оттепели», когда меня еще не было на свете. К свободной жизни она адаптировалась трудно и в нашем семействе вскоре приобрела репутацию нелюдимой. Именно такой оставалась она долгие годы и вошла в мою детскую память. На общие празднования ходить не любила, а если и являлась, то по большей части отмалчивалась, сидя где-нибудь в дальнем углу за накрытым столом. Вместе с тем Полина отличалась добротой и щедростью. Нам, детям, частенько перепадали от нее замечательные подарки, книжки и сласти. Чувствовалось, что человек она хороший, но сильно побитый жизнью. Никто из родственников не знал, что именно составляет смысл ее существования, – Полина жила одиноко и замкнуто.
По профессии она была педагогом, но после возвращения учительствовать не захотела, предпочитая зарабатывать деньги неквалифицированным трудом. Никогда и никому из общих знакомых она не рассказывала, почему ее, молодую учительницу младших классов, далекую от политики, репрессировали как врага народа.
Так длилось вплоть до 1993 года, когда теплым июльским днем я, уже взрослый парень, провожал Полину на Финляндский вокзал. Она собиралась на нашу семейную дачу и везла с собой объемистый багаж. Вышли мы с ней на перрон, болтая о пустяках, и вдруг Полина словно остолбенела. Казалось, она узрела что-то такое, чего окружающие видеть не могли. На смертельно побледневшем ее лице застыла гримаса ужаса.
Поглядев туда, куда был обращен ее взор, я увидел, как от дальней платформы отходит, набирая скорость, невероятно старый пассажирский состав во главе с паровозом. Дощатые зеленые вагоны, каких теперь не встретишь, были украшены красными флажками и пионерской символикой. Это походило на киношную бутафорию и никакого страха вызвать не могло. Но Полина продолжала пребывать в ступоре до тех пор, покуда состав не скрылся из виду.
Потребовались значительные усилия с моей стороны, чтобы привести в себя пожилую женщину. Мыс ней вернулись в здание вокзала и проговорили часа два кряду. Полину словно прорвало – она впервые подробно и очень эмоционально рассказала мне о событии прямо-таки фантастическом, но тем не менее послужившем вполне реальной причиной
