– А как же фантомы умерших? Куда они возвращаются? – спросил я.
– Никуда. Они попросту теряют воспринимаемый облик, – ответил Бхаттхачан и продолжал: – Пассажиры того поезда если бы и решили остаться навсегда в Санкт-Петербурге, то и в этом случае обязательно вернулись бы в 1952 год, ничего не изменив ни в своей судьбе, ни в истории. Для реальных действий необходима материальная составляющая, а они были лишь призраками.
– А каким образом те, кто практикует созерцание, навещают другое время или другие миры? – полюбопытствовал Матилал.
– Я могу говорить только о буддийских монахах, достигших высокого уровня. Они входят в особое состояние созерцания, дающее возможность сотворять магические объекты, в частности свои собственные визуальные дубликаты. Такое никогда не делается ради праздного любопытства или удовольствия. Энергоинформационный фантом посылается куда-либо только с целью проповеди Учения, причем это особая проповедь – не словами, а демонстрацией чудес. Простые люди больше доверяют глазам,
чем ушам, и зрелище чудес помогает им уверовать в учение Будды.
– Значит, фантомы все-таки могут что-то изменить? – настаивал Матилал.
– Я сказал не о всяких фантомах, а только о магических творениях выдающихся монахов-созерцателей, посланных для проповеди Учения. Они преобразуют человеческое сознание, а не материальную среду.
Мне не терпелось поподробнее узнать о деятельности Бхаттхачана в его бытность врачом. Дело в том, что в студенческие годы я ничего не слыхал о переливании мертвой крови – на лекциях об этом не говорили. Впервые узнал я об этой проблеме от старого доктора, ветерана Великой Отечественной войны Ивана Петровича К., который и сообщил мне о достижениях в этой области нашего российского хирурга С. С. Юдина. В 1930 году Юдин в клинических стерильных условиях осуществил переливание крови от мертвого донора пациенту, пострадавшему в автокатастрофе.
Был у Юдина, как рассказал мне Иван Петрович, и предшественник – рядовой земский врач Кузьма Пантелеймонович Янгель, осуществивший рискованный эксперимент на самом себе. В молодости, работая в трудных условиях нищего российского захолустья, он подхватил туберкулез легких, попросту говоря, чахотку. В ту пору лечить эту болезнь как следует не умели, поскольку антибиотики еще не были известны.
Кузьма Пантелеймонович видел, что туберкулез развивается у него скоротечно в открытой форме, и осознавал неутешительный исход своего заболевания. Будучи человеком начитанным и регулярно следившим за медицинской литературой, он инте-зе
ресовался идеями великого Склифосовского относительно возможной пользы мертвой крови при лечении травм и тяжелых инфекций. В своих статьях Н. В. Склифосовский подробно об этом писал, но оговаривался, что едва ли объявится доброволец, готовый провести опыт на собственном организме. Янгелю терять было нечего, и он решился послужить науке.
Вскоре представился подходящий случай. Молодая, здоровая крестьянка получила во время сенокоса травму, несовместимую с жизнью. Ее доставили в амбулаторию еще живую, но через час женщина скончалась. Ничего не говоря родственникам покойной, Янгель произвел небольшой по объему забор мертвой крови. Затем обработал ее специальным дезинфицирующим раствором, содержащим мизерную дозу чрезвычайно ядовитого вещества. Следует сказать, что земский врач, замышляя свой эксперимент, все же надеялся извлечь и возможную пользу для собственного исцеления – а вдруг организм, пораженный чахоткой, мобилизует все защитные силы, получив такую биохимическую встряску?
Введя себе мертвую кровь, Янгель пожелал составить полный отчет о ходе эксперимента и привлек к протоколированию свою супругу, сестру милосердия. Ей предстояло записывать все, что будет происходить с «экспериментальным объектом», то есть с ним самим. Кузьма Пантелеймонович вовсе не был вульгарным материалистом и хорошо знал, что во многих религиях кровь считается субстратом души. А поэтому он потребовал, чтобы жена фиксировала не только изменения его физического состояния, но и сопровождающие психические феномены, если таковые возникнут.
у него резко поднялась температура и вскоре начался бред, содержание которого также было отражено в отчете, Янгель как бы расстался с собственным телом – утратил обоняние, вкусовые ощущения, зрение, не чувствовал ни жара, ни холода. Но слуховое восприятие сохранилось. Однако то, что он слышал, не было звуками окружающего мира, поскольку перед его мысленным взором развернулась иная реальность.
Кузьма Пантелеймонович ощущал себя не человеком, а животным – злобным псом, рычащим и брызжущим слюной. Затем картина сменилась – он оказался среди своих предков, знакомых по рассказам отца и матери и по живописным портретам. Эти давно ушедшие люди общались между собой, не замечая постороннего присутствия. Побывал он и среди французских средневековых алхимиков, проводивших опыты с человеческой кровью, причем ощущал себя одним из них.
Важным персонажем этих видений являлась некая мужская фигура, закутанная в широкую бурокоричневую рясу и держащая в руках хлебный каравай. Этот фантом ни на секунду не покидал Янгеля и время от времени принуждал его откусывать от каравая. Призрак словно удерживал Кузьму Пантелеймоновича на грани жизни и смерти, не позволяя ему присоединиться к сонму умерших.
Через несколько суток бред отступил и общее состояние нормализовалось. «Экспериментальный объект» быстро пошел на поправку. Все симптомы туберкулеза как рукой сняло. А главное – бывший больной почему-то уверился, что проживет 95 лет и никакие недуги и травмы ему впредь не грозят. Именно так и сложилась его дальнейшая судьба.
Отчет об эксперименте Янгель через несколько десятилетий передал С. С. Юдину и попытался обсудить с ним психические феномены, сопутствовавшие опыту. Но маститый хирург знал границы допустимого в беседах с коллегами и опасался прослыть мистиком и-диссидентом. Он предпочел уклониться от разговора, заявив, что у Янгеля был, несомненно, сепсис, то есть общее заражение крови, нередко сопровождающееся галлюцинациями. Да и отравление ядовитым веществом, добавленным к мертвой крови, могло спровоцировать патологическую реакцию мозга. Что же здесь еще обсуждать?
Рассказывая эту интригующую историю, Иван Петрович не преминул подчеркнуть, что даже при стерильных переливаниях трупной крови, проводившихся в полевых госпиталях Великой Отечественной, у пациентов непременно возникали видения. Раненые бойцы не раз поверяли Ивану Петровичу весьма удивительные сюжеты, напоминавшие путешествие во времени. В этих мысленных картинах обязательно присутствовал некий мужской персонаж, заставлявший есть хлеб. Такая однотипность зрительных образов очень интересовала моего пожилого коллегу. «Мне уже не доведется раскрыть эту тайну, – говорил он. – Но вы, Рушель, человек молодой, энергичный, да и ум у вас чрезвычайно острый. Вам удастся проникнуть в ее суть!»
Я навсегда запомнил слова Ивана Петровича, и вот шанс выдался – ведь настоятель имел отношение к подобным исследованиям. Но я не был уверен, удобно ли обсудить с досточтимым Бхаттхача-ном данную тему. Однако искать предлог не пришлось, так как он по собственной инициативе заговорил об этом, обратившись ко мне:
– Вы, вероятно, знаете от вашего друга, что когда-то я занимался медициной и проводил эксперименты с переливанием мертвой крови. У нас в Таиланде всегда существовал дефицит донорской крови, но несмотря на это врачи воздерживаются от использования крови, взятой от умерших. Они руководствуются соображениями религиозной этики, считая все связанное со смертью опасным, а переливание мертвой крови залогом дурной кармы и для врача, и для пациента. Но такой подход, как я теперь твердо знаю, не является по-настоящему религиозным и проистекает из ошибочного представления о философских проблемах буддийского учения.
И все же, – продолжал Бхаттхачан, – подобные эксперименты небезразличны в духовном аспекте. Они имеют паранормальную составляющую. Мертвая кровь, как я убедился, провоцирует не бред, не галлюцинации, а перемещение сознания пациента в прошлые рождения. Но активизируется не какая-то генетическая, родовая память, унаследованная от предков, а память кармическая. Человек зачастую видит себя в таких обстоятельствах, о которых он и понятия не имел. Например, где-нибудь в исторической эпохе, вообще ему неизвестной.
– Но бывает и так, – возразил я, вспоминая рассказ Ивана Петровича об эксперименте доктора Янгеля, – что пациент оказывается в кругу своих собственных предков.
– Такие случаи не противоречат сказанному, поскольку и в прошлом рождении человек мог быть членом того же самого семейства, что и в нынешнем. А кроме того, мертвая кровь позволяет путешествовать в прошлое своей нынешней семьи, даже если человек не был прежде связан с ней узами кармы.
– А не является ли кровь мертвого донора носителем информации именно о нем, причем информации кармической? И не путешествует ли пациент, получивший такую кровь, в чужих прошлых рождениях? – заинтересованно вопрошал Матилал.
– Нет, такого не происходит. Хотя вы, безусловно, правы в одном – в том, что кровь всегда несет в себе информацию о человеке. Однако такая информация касается лишь его настоящей жизни, а не кармического прошлого. Мертвая кровь своим вторжением в живой организм дает толчок к пробуждению той памяти, которая связана не с генотипом, а с энергоинформационной матрицей.
– А если повернуть проблему иначе? – не унимался Матилал. – Во второй половине прошлого века некоторые известные западные интеллектуалы проводили на самих себе опыты с наркотиками в надежде на проникновение в иную реальность. Являются ли наркотики таким же стимулом перемещения сознания во времени, как и мертвая кровь?
– Ах, если бы только западные интеллектуалы занимались подобной дребеденью! – откликнулся Бхаттхачан. – Наркотики сделались глобальным бедствием, увлекшим в бездну безумия и смерти миллионы искателей иной реальности. Еще 15 лет назад сюда, в Таиланд, приезжали толпы туристов, интересовавшихся только наркотиками. Наша страна была проходным двором для наркодельцов и их несчастных клиентов. Вы оба знаете о так называемом Золотом треугольнике – территории бандитского наркобизнеса, в которую был включен Таиланд, поскольку здесь вольготно чувствовали себя производители героина. Многое изменилось теперь в лучшую сторону, но в международном общественном мнении наша страна все еще остается частью Золотого треугольника…
– Но все-таки, помогают ли наркотики проникнуть в иную реальность или это миф? – настаивал Матилал.
– Как сведущий человек ответственно скажу вам: не помогают ни в коей мере. Когда человек принимает наркотики, его сознание попросту раздваивается. В состоянии наркотического опьянения одна часть сознания видит калейдоскоп образов, создаваемых другой, и больше ничего.
– Но эти образы могут быть очень причудливыми, как бы несущими новую информацию, – отметил я.
– По-настоящему нового в ней нет ничего, кроме актуализации скрытых страхов, разнузданной сексуальности, питающейся теми фантазиями, которые в трезвом состоянии человек не пускает в свое сознание. На людей регулярно обрушивается с телеэкрана шквал зрительных образов. Свой вклад вносят и видеопродукция, и Интернет, и компьютерные игры.
В человеческой памяти это визуальное информационное цунами производит чудовищное действие, переполняя ее всяким мусором – образами дурацких монстров, порнокартинками, сценами насилия, нелепыми фантасмагориями о звездных войнах, патрулях времени, терминаторах. Вся эта ахинея и всплывает в наркотическом бреду. Но не как конкретное воспоминание, а в невиданных сочетаниях и с иллюзией участия.
– Согласен с вами, в случае обычного, рядового наркомана все так и обстоит, – сказал Матилал. – Но существуют ведь и талантливые, умные книги, представляющие наркотический опыт их авторов как что-то несомненно ценное, достойное подражания, как своеобразный духовный путь.
– Я не назвал бы эти книги умными, – парировал Бхаттхачан. —.Скорее, они наглые и бесстыдные, ибо косвенно, а нередко и прямо пропагандируют наркотики и психотропные яды, содержащиеся в несъедобных грибах, южноамериканских кактусах, листьях, плодах и кореньях иных повсеместно распространенных растений. Множество подлых пропагандистов восхваляют ЛСД и синтетические наркотики, например экстази, как путь самореализации, недоступной трезвым здоровым людям. А о том, что путь этот ведет к неминуемой деградации, телесным и психическим болезням, а затем к мучительной смерти, лживые писатели и мнимые интеллектуалы сказать забывают или специально умалчивают.
– Но ведь наркотики не одинаково вредны, – провокационно заметил Матилал, желая выяснить позицию Бхаттхачана по этой острой проблеме. – Их теперь принято делить на тяжелые и легкие.
– Знаю, знаю, – саркастически усмехнулся настоятель. – Даже кокаин некоторые защитники наркотиков относят к легким. Но он «легкий» лишь потому, что на него легко «подсесть», как выражаются наркоманы. Иногда хватает одного-двух приемов, чтобы юноша или девушка попали в сильнейшую кокаиновую зависимость. Без дозы жизнь становится для них мучительно пресной, ибо кокаиновый угар раскрепощает сексуальность и создает иллюзию творческого восприятия действительности. А марихуана, гашиш «легкие» потому, что легко приводят к аффективному психозу и разрушению интеллектуальных способностей. Нет на самом деле ни легких, ни тяжелых наркотиков. Все они абсолютное зло, ибо в буквальном смысле истребляют человека, особенно совсем юного. Беда в том, что наркоман начинает это понимать слишком поздно, когда у него самого развиваются ужасные симптомы необратимой наркотической зависимости, например недержание мочи и кала, утрата полового влечения и импотенция, происходит заражение вирусным гепатитом. Он пытается искать спасения, когда видит, как умирают сверстники, пристрастившиеся к наркотикам одновременно с ним.
В нашем монастыре, – продолжал Бхаттхачан, – могут получить исцеление даже те, кто зашел на этом страшном пути слишком далеко. Но шанс дается только однократно, ибо никакой компромисс со злом недопустим.
– Но ведь и алкоголизм не меньшее зло, особенно у нас в России, – отметил я. – Теперь в моей стране получил зловещее распространение и пивной алкоголизм, хотя пиво вроде бы безобидный напиток.
– Хорошо, что вы об этом вспомнили. На примере пивного алкоголизма видно, что никакое одурение сознания ни с помощью сильного или слабого алкоголя, ни посредством наркотиков истинную реальность не открывает. Ведь глупо думать, будто бы виски, водка, абсент, вино или пиво и есть истинная реальность. Точно так же и с наркотиками.
– А если вернуться к вопросу о переливании мертвой крови, – сказал я. – Почему в видениях прошлых жизней у многих пациентов возникают однотипные образы?
– Вы, доктор Рушель, говорите об образе некоего мужчины с хлебом в руках? – уточнил настоятель.
– В ваших экспериментах тоже регистрировался этот образ?
– Да, регистрировался. Только не с хлебом, а с чашкой риса. Странный персонаж в темном, часто коричневом, покрывале. Он, по свидетельствам пациентов, получивших мертвую кровь, кормил их этим рисом на протяжении всех эпизодов погружения в прошлые рождения. Мне хорошо известен данный образ. У нас, в Юго-Восточной Азии, он ассоциируется с Великими Мастерами духовной алхимии вейк-за. Это так называемый дух крови, проводник в психопутешествии. Он удерживает сознание пациента в нынешнем существовании, не позволяя ему оторваться от тела окончательно. Рис у нас или хлеб в вашей культуре являются самыми значимыми символами жизни, важными и для физического тела, и для сознания.
– А помимо чисто медицинских целей переливание мертвой крови может служить самостоятельной техникой для познания прошлых жизней? – оживился Матилал.
Помолчав немного, Бхаттхачан продолжал:
– Вы имели возможность осмотреть наш реабилитационный центр. Здесь нет ни замков, ни изгородей, ни сторожей. Пациенты, желающие исцелиться от наркомании, приезжают к нам по доброй воле и знают, что шанс дается у нас только однажды. Снимая физическую зависимость без особого труда, мы основное внимание уделяем освобождению от зависимости психологической. Пациентов обучают техникам изменения сознания, и постепенно все то, что привело к болезненному пристрастию – инфантильность, комплексы, опустошенность, неспособность испытывать
любовь к себе и другим, глубинная неуверенность в себе, исчезает. Из призрачного мира наркотических иллюзий человек возвращается в реальный мир и заново обретает утерянную, казалось бы, судьбу.
В тот момент, когда звук его речи замолк, у Матилала зазвонил мобильник. Разговор длился минут десять. Закончив его, мой друг обеспокоенно сообщил:
– Рушель, наш транзит через Бирму придется на время отложить. Есть проблемы с документами, и потребуются недели две, не меньше, для их разрешения.
Мы с Бхаттхачаном переглянулись и весело расхохотались. Да, обстоятельства складывались именно так, как предсказал настоятель Героинового монастыря, – неожиданно появилось время для поездки на реку Квай. Но ничего не понимающий Матилал взирал на нас с недоумением. Узнав причину нашего веселья, он с удовлетворением заявил:
– Это просто здорово. Выезжаем, когда скажете. А то я голову себе ломаю, не зная, как лучше устроить Ру шел я на это время.
Через два дня я уже раскладывал свои вещи в уютном плавучем бунгало. Река, протекавшая посреди девственного леса, поражала своей красотой. Тишина, полное отсутствие иностранных туристов и вместе с тем необходимый минимум удобств позволяли полностью погрузиться в воспоминания о первой поездке в Золотую страну и о том, какие события этому предшествовали.
Хозяин бунгало только начинал заниматься этим своеобразным гостиничным бизнесом. У него было еще шесть плотов, на которых располагались подобные приюты для любителей экзотического от-ве
дыха. Но они пустовали – то ли реклама была слабовата, то ли отдыхающие предпочитали морское побережье с его развитой досуговой инфраструктурой. Такая ситуация была мне на руку, и вскоре в моем ноутбуке обозначился заголовок книги «Проникновение в тайну-долголетия».
День за днем я заново переживал воспроизводимые в памяти события, и они легко ложились в слова, как если бы сами руки уже заранее знали каждую фразу. Эта книга перед вами, уважаемый читатель.
пгоникноеение е TflrtHv долголетия
Гяамышленмя об истинном пгиаеянии целителя и ценности адогоеоИ долгой жизни
Время, предшествовавшее первой поездке в Таиланд и Бирму, было в моей жизни периодом напряженных интеллектуальных поисков, непосредственно связанных со значительными успехами на поприще целительства. Путешествие в дебри сибирской тайги, где когда-то давным-давно группа петербургских целителей во главе с моим прадедом пережила экстраординарный духовный опыт, дало мощный импульс к полному пробуждению наследственного дара.
Работа с пациентами складывалась у меня так продуктивно, словно весь род врачевателей Блаво вручил мне свои профессиональные навыки и секреты. Силы, которые я в себе теперь постоянно ощущал, позволяли оказывать действенную помощь больным в любое время суток. Впору было бы и возгордиться, но чувство ответственности перед людьми, доверившими мне свое здоровье, препятствовало зазнайству и заставляло анализировать каждый шаг и напряженно осмыслять вопрос о высшей цели моей деятельности.
В ТО время Я окончательно проник в смысл слова «призвание». Рядом со мной в процессе целительской работы незримо присутствовали ушедшие поколения рода Блаво, и я испытал острейшую потребность сформулировать и практически разрешить ту проблему, над которой бились мои деды и прадеды – врачи и целители. Каждый из них не только помогал страждущим, но и открывал нечто новое на этом пути, расширяя арсенал лечебных методик, развивал возможности безлекарственной медицины. Все они упорно размышляли о реальном потенциале самоисцеления человеческого организма. Но тем не менее оставался вопрос, на который не нашлось ответа, – почему так разнятся отодвинутые во времени результаты лечения пациентов, очень похожих по своим физическим характеристикам и течению болезни? Я видел свое призвание в разрешении данного вопроса.
На первый взгляд, такая проблема может показаться странной – ведь, казалось бы, одинаковых людей не бывает и нечего удивляться различию отдаленных итогов целительской работы. Но не будем обманывать себя – если бы в действительности каждый человеческий организм являлся абсолютно уникальным, то ни одна лечебная методика не была бы разработана и стандартизирована. А между тем именно использование апробированных методик и позволяет достигать в лечении устойчивого положительного эффекта. Внимательный врач словно бы подгоняет стандартную методику к индивидуальным особенностям больного, опираясь на свои знания, интуицию, практический опыт.
Взять, к примеру, вполне рядовую ситуацию: врач, поставив один и тот же диагноз двум пациентам, лечит обоих по одной методике, руководствуясь
3 Реальное и призрачное
сходными данными анамнеза, лабораторных анализов, клинических наблюдений. Он действует так именно потому, что оба пациента страдают одним и тем же заболеванием и протекает оно у них одинаково. Медицинская наука предписывает в подобных случаях избирать тождественную терапевтическую тактику, то есть лечить обоих одинаково. И, как правило, ближайшие результаты врачебных действий вполне оправдывают такой подход – больные выздоравливают. Но что же дальше?
Исцеленные пациенты возвращаются в строй, продолжая соблюдать в своем образе жизни предписания доктора, и теперь все у них со здоровьем вроде бы должно быть благополучно. Но странное дело – один организм набирает силу, а другой – будто бы намеренно вступает в борьбу с результатами пройденного лечения, и болезнь неминуемо возвращается. Человек снова оказывается на больничной койке и проходит полный цикл обследований, подтверждающих прежний диагноз. Но никакие диагностические процедуры не способны обнаружить тот скрытый физиологический дефект, который привел к рецидиву недуга. Создается впечатление, словно в организме пациента действует некий неизвестный науке фактор, подтачивающий жизнеспособность и разрушающий положительные результаты проведенного ранее лечения. Меня волновала именно эта проблема.
Пересматривая свои записи, я сравнивал сходные случаи исцелений и их отдаленные итоги, пытаясь определить причину, лишающую организм устойчивой способности к выживанию. Я неустанно спрашивал себя – почему ни медицинские работники, ни целители до сих пор не сумели назвать по имени зло, укорачивающее человеческую жизнь.
БВ
Если взглянуть на проблему шире, то приходишь к выводу, что отпущенный людям век не слишком долог и программа смерти, заложенная природой в каждом организме, в какой-то момент неизбежно актуализируется. Но почему у одних она как бы дремлет до определенного срока, а у других непрерывно дает о себе знать болезнями и плохим самочувствием? Те, у кого эта биологическая программа включается сравнительно поздно, живут не намного дольше прочих. Однако качество их жизни значительно лучше – они пользуются благами здоровья и успевают реализовать себя в профессии, личной жизни, в полноценных и крепких детях и внуках. Да и старость у таких людей не сопровождается духовным одряхлением. Тем не менее и они, приблизившись к пожилым годам, с горечью сетуют на быстротечность молодости и зрелости, жаждут продлить свой земной путь.
Не только болезни, но прежде всего желание прожить дольше и лучше, качественней и заставляет людей обращаться к целителям. Так, может быть, главная проблема, стоящая перед целителем, – это борьба за здоровое активное долголетие? Но возникает и другой вопрос – какова должна быть в таком случае продолжительность жизни и не окажется ли наводненный столетними старцами мир косным, лишенным гибкости и стремления к обновлению? Подобное предположение небезосновательно, ведь пожилым людям свойственно стремление увековечивать ценности прошлого – то, что было важно и значимо в их молодости. Да и возможно ли в принципе существование такого общества, в котором мудрость стариков, много повидавших на своем веку, гармонично соединится с дерзновенными порывами юношества, преображающими жизнь, с незамутненным мировосприятием детей?
Что конкретно может служить доказательством ценности долголетия – только ли присущее людям стремление продлить свои дни? Нет, в качестве надежного доказательства это не годилось. Мало ли к чему стремятся люди – далеко не все индивидуальные устремления разумны и приемлемы для общества…
Такие размыщления не оставляли меня ни на минуту – ведь, ежедневно беседуя с пациентами, я в глазах каждого видел затаенную надежду на проникновение в тайну продолжительного, здорового и счастливого существования. Приходя ко мне на прием, они ожидали, что именно здесь, в моем кабинете, перед ними и приподнимется завеса этой тайны. И я чувствовал себя обязанным когда-нибудь оправдать эти ожидания.