Планета Афон. Восхождение
Чтобы избежать славы, подобно великому Андрею Критскому он притворялся Христа ради юродивым и, как тот, совершал на виду у людей бесчинства. При этом ему все удивлялись.
Царь Андроник Палеолог, узнав о святом Максиме, призвал его во дворец и вступил с ним в беседу в присутствии вельмож. Максим по своему обыкновению отвечал царю словами Григория Богослова или Священного Писания, чему подивились находившиеся во дворце риторы. Но при обширных своих сведениях, Максим не знал грамматики и говорил неправильно. Великий логофет Каниклий заметил: «Глас – Иаковль, руце же – Исавовы».
Выслушав это, преподобный осмеял разум разумных, называя их безумными, и удалился из дворца. Он часто ходил к патриарху – святому Афанасию, беседовал, радостно внимал ему и всем отзывался о нём, как о новом Златоусте. Познав житие святого Максима, патриарх постарался склонить его к вступлению в одну из киновий, которые он устроил в Константинополе.
Но преподобный ни за что не захотел оставить Влахернского храма Богородицы, пребывая в притворе его в алчбе и жажде, бдении и молитве и всегдашних воздыханиях и слезах.
Как Моисея призвала Синайская гора, Илию – Кармил, а Крестителя Иоанна – пустыня, так же точно и преподобного Максима призвал пустынный Афон, дабы и на нём процвёл праведный и произвёл для иночествующей братии подвигами духовной своей жизни желанные плоды Духа Святаго. Максим отправился в Фессалоники для поклонения великому Димитрию Мироточивому, а оттуда прибыл на Святую Гору Афон.
Обошедши многие священные обители, пришёл он, наконец, в Лавру преподобного Афанасия. Максима до зѣла удивляли житие и подвиги этого подвижника, равно как и святого Петра Афонского. Поэтому, оставшись на Святой Горе, он решил подражать в безмолвии преподобному Петру, а в общении с братией и в строгом хранении заповедей Господних – Афанасию.
Проходя послушание в лавре с должным повиновением и усердием, он вёл себя и здесь так же строго, как и при Влахернском храме. Не имея даже кельи, и ничего такого, что доставляло бы телесное удовольствие, Максим пользовался только пищей из трапезы, исключительно для поддержания жизненных сил. Вместо кельи он проводил ночи в бдении в церковном притворе, к чему приучил себя ещё с юности.
Не доверяя собственному выбору и влечению своей мысли, прежде начатия иноческих подвигов на Святой Горе Максим обратился к святым отцам, требуя их совета: каким путём предпочтительно идти ему? Те посоветовали сначала подчинить себя старцу с безусловным исполнением не собственной, а его старческой воли. И при содействии благодати Христовой, усвоив в себе Божественное смирение, как начало и корень всех добродетелей, под конец удалиться в пустыню, на безмолвие.
Преподобный так и поступил. Он покорил себя игумену лавры святого Афанасия и наравне с прочими братиями проходил сначала низшие послушания; потом, имея хороший голос и зная церковное пение, был определён на клирос. Воспевая хвалу Господу, Максим возносился к Нему сердцем и мыслью. При этом много плакал от умиления, восторгаясь безконечным человеколюбием Всевышнего Бога, даровавшего нам благодать Духа Святаго к достойному созерцанию Его, покуда живём ещё в теле. Пламенея чувством Божественной любви, он постоянно был мыслью в мире и безмолвии, упражнялся умной молитвою, безпрестанным молитвенным в тайне сердца взыванием: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!»
В неделю Святых отец, после Вознесения, преподобный удостоился видения Божией Матери, имеющей в объятиях младенствующего Господа и глаголящей ему: «Следуй за Мною, Мой избранный, на самую вершину Афона, чтобы там по желанию твоему принять благодать Духа Святаго».
Видя два или три раза это Божественное явление, Максим оставил Великую лавру и в субботу Пятидесятницы взошёл на вершину горы, где провёл в обществе братий без сна всю ночь. Братия, по совершении Божественной литургии, спустились с горы, а Максим, оставшись на ней, пребывал в молитвенном подвиге трое суток.
Только Богу ведомо, что вынес он в течение этого времени от искушений сатаны и враждебных полчищ, силившихся прогнать оттуда святого. Для устрашения сатана производил во время ночи громы и молнии – казалось, вся Святая Гора приходила в сотрясение. Скалы трещали и распадались на части; днём слышались дикие голоса, будто от множества безобразных людей, которые, производя возмущение, устремлялись со всех сторон на вершину горы, чтобы ринуть оттуда преподобного.
Но это было мечтательным явлением демонских козней и Максим, полный духа веры и благодати, не обращал на это внимания, лишь постоянно возносился молитвенным духом и мыслью к Богу и Пречистой Его Матери и просил Их заступления и помощи. И он был услышан.
Ему явилась осияваемая небесной славою Царица Неба и земли, держа на руках Сына Своего, младенчествующего Господа. Пораженный видением Божественного света, Максим, зная, что и сатана принимает на себя вид Ангела, обратился к молитве. Уверившись, что это был не демонский обман, а истинное явление Богоматери, в неизреченной радости поклонился Ей.
– Приими, избранник Мой, власть на демонов и поселись в подгории, ибо на это есть воля Сына Моего, чтобы ты, возвысившись в подвигах, и для других был путеводителем на пути их спасения, – рекла Всесвятая, даруя ему Хлеб Небесный.
После того, как преподобный Максим принял данное ему брашно, послышалось ангельское пение, его окружил Божественный свет и Богоматерь, в виду его, вознеслась на Небеса.
Благоухание и божественный свет, разлившиеся над вершиной Святой горы, так усладили и восхитили сердце преподобного, что он три дня и три ночи оставался ещё там в молитвенном подвиге и славословии Бога. После этого, согласно воле Пресвятой Богородицы, спустился с вершины и пришёл в храм Ея и, пробыв несколько дней в бдении и молитве, опять поднялся на гору и лобызал то место, на котором явилась ему Богоматерь в неизреченной Своей славе. При этом снова разлилось вокруг него райское благоухание, и засиял Божественный свет.
Спустившись с горы, преподобный Максим рассказал о своём видении одному строгому в подвижничестве старцу, уединённо подвизавшемуся при церкви святого Пророка Божия Илии на Кармиле. Старец объявил Максима прельстившимся, обманутым мечтами демонскими, и это недоверие преподобный обратил во благо. Вместо того чтобы огорчиться таким пренебрежением к нему, под видом прелести и гордости он скрывал свои дивные подвиги, лишения, терпение и одиночество. Всеобщим презрением подавлял в себе неприязненное чувство самомнения и глубоко укоренял в своём сердце и мыслях смиренномудрие, этот Божественный дар Духа Святаго, составляющий основу и красоту подвижничества.
Для большего утверждения молвы о своём юродстве святой Максим не заводил постоянного жилища, а как помешанный переходил с места на место, сжигая свои каливы – травяные шалаши, дабы только поместить бренное тело. Нестяжательности его можно дивиться, не говоря о ней: у него не было даже необходимого – он жил как невещественный и безплотный и всю свою жизнь провёл в местах пустынных и неприступных.
Святогорцы, зная о его лишениях и скорбях, тем не менее долгое время смотрели на него с предубеждением, даже и тогда, когда преподобный достиг высоты и совершенства созерцательной жизни. Никто не ведал непостижимых для обычного человека подвигов и лишений, сокровенного его поста, страннического терпения зимой и летом и постоянного одиночества.
Редко когда приходил он к кому-либо из братий, вкушал предлагаемый ему хлеб и немного лозного вина, как чашу любви и странноприимства. Один из святогорцев справедливо отозвался о нём евангельскими словами: «Воззрите на птицы небесныя, яко ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их» [Мф. 6:26]. Так и Максим, как безплотный дух, носился по горным скалам Святогорья и распинал «плоть свою со страстьми и похотьми» [Гал. 5:24].
При таком ангельском образе жизни, подвигах и трудах, святой Максим достиг высоты и совершенства подобно древним великим отцам Антонию и Павлу Фивейскому, Петру и Афанасию Афонским. Он сиял благодатью Духа Святаго и удостаивался тайн откровения и Божественных видений. После общения со старцами, они стали на него смотреть с благоговением и удивлялись благодати Божией, действовавшей в устах его.
По прибытии на Афон преподобного Григория Синаита (†8 августа 1310), поселившегося в скиту Магула и проводившего жизнь в безмолвии, святогорцы заимствовали у него таинства умной молитвы, познавая из его бесед и рассуждений признаки действий благодати и сокровенных козней и тонких сетей демонского обмана. Это составляет особенное достоинство и безценный дар истинно подвижнической жизни.
Григорий непременно желал видеть мнимопрельщённого подвижника. Время было зимнее, а преподобный Максим то скрывался в пещерах, то скитальчески проводил дни и ночи среди пустынных лесов, чтобы в нём чувственнее и обильнее проявлялся дух молитвы.
В таком положении бывали святые пророки и апостолы и восходили до такой степени созерцания откровений, что для людей казались иcступлёнными, как бы упившимися. После встречи, поражённый беседой с ним, он стал называть преподобного Максима не иначе, как земным Ангелом.
Преподобный Григорий убедительно просил святого Максима оставить юродство и пребывать на одном месте, ажбы другие могли почерпать его духовного опыта. «Брат от брата помогаем, яко град тверд» [Притч. 18:19].
Вняв словам святого Григория и убеждению старцев, божественный Максим, как истинно смиренный и послушный воле старческой, избрал себе постоянным жилищем пещеру по соседству со знаменитым старцем Киром Исаией. Он окружил её легкой загородкой на одну сажень в ширину и на одну в длину, но не из камней или дерева, а по своему обыкновению из ветвей и трав, и с той поры провёл там остаток своей жизни.
При пещере своей он выкопал себе могилу и, каждодневно удаляясь туда во время утрени, плакал над могилой и плачевным старческим гласом пел составленные им самим надгробные песни. Демоны не переставали тревожить его жестокими нападениями, но, ставши выше всех их козней, он низлагал их.
Преподобный Максим врачевал приходивших к нему, убеждая к исправлению своей нравственности и к строгому хранению церковных законоположений и по очищении совести приобщаться пречистых Таин Христовых во исцеление души и тела.
Господь украсил его даром предвидения и прозорливости. Бывали случаи, когда он получал и хлеб насущный от Бога чрез Ангела. Принял он от Господа и власть над демонами.
Однажды пришли к преподобному для получения назидания душевного иноки из лаврской братии, а с ними один мiрянин. Как только святой увидел последнего, строго закричал на него и прогнал, приговаривая: «Это окаянный Акиндин!» Когда мiрянин был изгнан, преподобный стал объяснять братии, что тот питал неприязненные чувства и мысли в своём сердце в отношении к пустынному подвижничеству, при этом называя его слугой антихриста и приятелищем демонских скверн. Также Максим был строг в отношении и к другим еретикам и противникам восточного православия: он проклинал их. Точно таким же образом в другой раз выгнал он от себя и вольнодумца.
Один монах решился по личной надобности сесть на прибывший к Святой Горе солунский каик и плыть в Константинополь. Однако преподобный Максим не благословил его, предсказывая гибель каика. По прошествии трёх дней во время сильной бури каик залило волнами, и он вместе со всеми бывшими на нём пассажирами погрузился в море.
Некие мiряне привели преподобному одержимого демоном несытости. Они умоляли исцелить больного, который ел за пятерых и при этом не насыщался. Тронутый их просьбами, святой взял сухарь, дав его страждущему со словами: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа, вкушай не более этого сухаря, будь сыт и мирен». Питаясь так, несчастный не только исцелился, но отрёкся от мiра, сделался иноком и под руководством преподобного Максима достиг иноческого совершенства.
Богоизбранный инок предсказывал приближённым своим братиям, что к нему придут греческие цари, но не для душевного назидания, а для того, чтоб узнать судьбы будущего. И по прошествии малого времени, зная о его даре прозорливости, к нему пожаловали византийские императоры Иоанн Палеолог (1341-76) и Иоанн Кантакузен (1341-55). Преподобный открыл им тайные судьбы, побуждая к великодушию и терпению. Отпуская их, обращаясь к Кантакузену, сказал: «Отец игумен!», а Палеологу: «Держи, неудержимый, и не обманись: царство твоё будет продолжительно, но бедственно и смутно».
Вскоре после сего он послал в Константинополь Кантакузену сухарь, лука и чеснока, приказавши сказать: «Ты будешь монахом, и вот твоя пища!» Утесняемый Палеологом, Кантакузен уклонился от него и окончил свои дни в иночестве на Святой Горе. Когда случилось питаться ему сухарями и обычной иноческой трапезой, он вспомнил пророчество святого Максима, как и Палеолог, поражённый его прозорливостью.
Пожелал увидеть преподобного Максима один учёный из Константинополя. Святой, провидя его чувства и мысли, напал на него. «Видал ли ты благодать, которая даруется подвижникам от Бога? И смеешь хулить их, полагая, что святые не так подвизались, как пишут о них, и будто бы историки делают им милость, прибавляя много небывалого! В рассуждении чудес, которые они творили, ты смеешь умствовать, что это вымысел, а не истина! Отстань от таких сатанинских помыслов, иначе ты раздражишь Бога, и молния поразит тебя».
Поражённый прозорливостью преподобного, учёный затрепетал. И впоследствии не только сам исправился, но и по благодати Божией воздействовал на сердца других вольнодумцев.
Прибыл на Святую Гору архиерей траянопольский в сопутствии своего диакона. Дабы увериться в прозорливости преподобного Максима, архиерей сказался диаконом, а своего диакона облёк в архиерейские свои одежды. Явившись к святому в виде диакона, архиерей попросил дозволения видеться с ним траянопольскому владыке, на что преподобный отвечал: «Не искушай меня, святой владыка, но благослови. Я видел, как вы с диаконом переменились одеждами». Архиерей просил прощения и возвратился от него с великой пользой для души своей.
Нестроения в сербской Церкви потребовали присутствия в Сербии вселенского владыки. По воле царя патриарх Каллист подвигся туда со всем клиром. Как бывший афонский инок он посетил Святую Гору, и почёл необходимым побывать и в убогой каливе богатого добродетелями преподобного Максима. Приняв святительское благословение владыки, святой изрёк шутливо: «Старец погубил свою старицу (Константинополь)». Провожая святого патриарха, запел вослед надгробные стихи и сказал, что патриарх не вернется на свою кафедру, а смертные его останки примет в свои недра земля сербская. Так и случилось.
Как-то зимой посетил святого Максима смотритель лаврской больницы Григорий с другим братом лавры. Вошедши, они увидели необыкновенной чистоты тёплый хлеб, издававший такое обильное благоухание, что им наполнилась вся калива святого. При этом в каливе не было и признаков того, чем зажигается огонь и никакого к ней следа, хотя только что выпал свежий снег. Убедившись, что это был хлеб неземной, они припали к ногам преподобного и просили его сподобить и их этой небесной пищи. Святой с любовью уделил им половину небесного хлеба, обязав их никому не объявлять об этом, пока он находится в скоропреходящей жизни.
Григорий и другой брат лавры, сподобившиеся видеть такое чудо, по преселении святого в жизнь не стареющуюся, рассказывали о нём, свидетельствуясь Богом, и присовокупляли ещё, что он в то же время дал им и воды необыкновенно приятной. Многие говорили также, что святой Максим неоднократно услаждал пред ними морскую воду и делал её годной для питья.
Только перед кончиной, по истечении четырнадцати лет безмолвной жизни в глубокой пустыне, святой Максим оставил своё уединение и поселился близ Лавры преподобного Афанасия, где и предал Господу свою душу в возрасте 95 лет (†1354).
Как при своей жизни, так и по смерти преподобный Максим много творил и творит чудес. Перечисляя и излагая их, составитель его жития, проигумен Ватопедской обители Феофан писал о святом Максиме: «Призываю Бога во свидетели, что и сам я был очевидцем нескольких чудес его: раз, например, видел его перенесшимся по воздуху с одного места на другое; слышал, как преподобный пророчески предсказал мне, что я буду прежде игуменом, а потом митрополитом Охридским; открыл мне даже и о страдальческих подвигах моих за Церковь».
Всё это в точности исполнилось. Преподобный Максим явился ему и по своей кончине, исцелив от смертного недуга. Молитвами преподобного да удостоимся и мы получить от славимого в Троице Бога милость и спасение вечное. Аминь…
В конце XVII – начале XVIII веков монашеская жизнь в Кавсокаливии была возобновлена преподобным Акакием Новым Кавсокаливитом (†12 апреля 1730). Двадцать лет он подвизался в окрестностях храма Преображения, затем ниже по склону горы основал кириакон скита в честь Святой Троицы на месте, где в сейчас находится кладбищенский храм. По его молитвам был изведён источник, существующий до сих пор.
Проигумен Великой Лавры Неофит (†26 декабря 1732) назначил преподобного Акакия скитоначальником и вручил ему жезл, но тот по своему смирению никогда не носил его. Последние годы своей жизни проигумен Неофит провёл в Кавсокаливии, исполняя обязанности дикея при святом Акакии, и заботясь о благоустройстве скита.
Ученики преподобного Акакия, подвизавшиеся в скиту, позднее пострадали за исповедание православной веры: преподобномученики Роман (†5 января 1694), Никодим Албанский (†11 июля 1722), Пахомий Россиянин (†21 мая 1730). Новомученик Константин Агарянин, крещённый в Кавсокаливийском скиту, был повешен турками в Константинополе († 2 июня 1819).
В 1745 году благодаря стараниям иеромонаха Ионы (†1765), автора жития и службы преподобному Акакию, был воздвигнут новый кириакон в честь Святой Троицы, расписанный в 1776 году монахом Митрофаном. В пещере, где подвизался преподобный Акакий, в 1759 году было завершено строительство Успенского храма. В мае 1746 года лаврский игумен Исаия официально признал скит и утвердил его внутренний устав, регламентировавший отношения скита с Великой Лаврой.
В скиту жили учёные монахи: гимнограф Рафаил Акарнанский; юрист и полиглот Феоклит Карадзас (†1777), переводчик флотоводца графа А. Г. Орлова и автор неизданного Номоканона, хранящегося в библиотеке монастыря Ксенофонт под № 797 (1767); преподобный Неофит Кавсокаливит († 1784), писатель, автор трактата «О постоянном причащении».
Вместе со многими афонскими обителями скит в 1790 году пострадал от землетрясения. В 1804 году к кириакону был пристроен и в 1820 году расписан экзонартекс. В 1897-98 годах на пожертвование Константинопольского Патриарха Иоакима III воздвигнута колокольня.
Если в середине XVIII века в скиту подвизалось восемьдесят монахов, в 1808 году – семьдесят, то в 1903 году уже сто двадцать. После 1922 года с началом гонений на православных в Каппадокии, братство скита значительно пополнилось греческими переселенцами из Малой Азии. Однако после перехода в 1924 году Константинопольской Патриархии на григорианский календарь многие монахи скита отделились от неё.
В юные годы в Кавсокаливии подвизался старец Порфирий /Байрактайрис/ (†1991), дальнейшее служение которого проходило в Афинской Поликлинике. В 2015 году в Кавсокаливском скиту произошло чудо – обнаружено тело усопшего насельника обители отца Стефана, которое по прошествии полутора месяцев с момента кончины не имело признаков тления и не источало неприятного запаха, как будто подвижник скончался несколько часов назад.
Предание сохранило ещё один чудесный случай. Один послушник, живший в Кавсокаливии, был до зѣла своевольным и постоянно вымогал – порой даже силой – у своего старца благословение на всё, что говорил ему его помысел, желая поступать по своей воле. И вот однажды, когда он трудился вместе со старцем, и его помощь была крайне необходима, он сказал старцу: «Благослови меня, отче, пойти поспать десять минут». «Потерпи немного, дитя моё, потому что ты мне сейчас нужен. Через полчаса мы закончим, и тогда пойдёшь спать», – ответил ему старец. Послушник продолжал настаивать, чтобы старец дал ему свое благословение.
Тогда старец вопрошает его: «Благословенный, разве тебе достаточно, чтобы поспать, десяти минут, о которых ты просишь? Тот отвечает: „Дай мне благословение, и я посплю“». В конце концов, старец был вынужден благословить его, поскольку тот продолжал настаивать, и послушник пошёл спать.
Как только он лёг в кровать, неожиданно увидел сатану, который с яростью бросился на него, схватил и сжал, как лимон. Своевольный монах попробовал было вырваться, но не смог. Пытаясь высвободиться, он вынужден был взмолиться: «Господи Иисусе Христе, ради моего старца помилуй мя». Эта молитва, соединённая с сокрушением, так как послушник осознал своё преслушание и недостоинство, обожгла сатану.
Монах понял, что не имел права просить помощи сам, но попросил Христа помиловать его ради старца. Именно это обожгло диавола, и разъярившись, бес выбросил того в окно, так что он пролетел приблизительно пятьдесят метров, при этом совершенно не пострадав: Бог сохранил его. Напуганный, он побежал к своему старцу и рассказал об этом ужасном происшествии.
Старец недоумевал – неужели всё это произошло всего за десять минут! После урока, полученного благодаря искушению, которое было попущено Богом, этот монах стал самым послушным во всём скиту и очень преуспел в духовной жизни.
* * *
Пока брат Владимир – настоящий кладезь знаний об Афоне и его обитателях – рассказывал нам с Никитой о Кавсокаливии, о подвижниках и происходивших в скиту чудесах, мы порядком углубились в лес и преодолели нехилый подъём.
Было очень жарко и очень тихо. Благодатное светило, словно ромашка протягивало нам вослед лучи свои, затейливо просачивавшиеся сквозь листву. Непрерываемое соловьиное пение сопровождал стрекот цикад и доносившийся попутным ветром шум прибоя о скалы. В редких проплешинах было видно, как море за оконечностью полуострова, наклонно поднимаясь, как бы врастает в небо, будто горизонт полностью отсутствует.
Вода казалась гладкой, только иногда ветерок пошаливал и наводил мелкую рябь. На другом краю залива, над белым ободочком далёкого берега зеленела полоска леса.
Но нас в данный отрезок времени меньше всего занимали красоты мiра сего, а больше волновало, сумеем ли мы взойти сегодня на вершину Святой горы или восхождение придётся отложить до завтра, а то и вообще на неопределённый срок.
Как Господь управит? Пробираясь по узкой тропинке в этом царстве камней и вотчине субтропической флоры, иногда встречали редкие указатели. Полустёртые надписи на них, причём по большей части не греческими, а латинскими буквами, обнадёживали, что пока ещё мы не сбились с верного направления. Видимо Евросоюз всерьёз взялся за преобразование Афона в туристическую мекку, а то и в курортную зону.
Неожиданно огромная скала как бы вышла нам на встречу, и тропинка стремительно побежала вниз. В ложбинке по камням струился хрустально чистый родничок, даруя живительную влагу здешней растительности и вызывая пьянящий восторг изнурённого жаждой паломника.
Как шутят одесситы, старость – это когда нагибаешься для того, чтобы завязать шнурки на ботинках и задумываешься: что бы ещё внизу сделать. Но если нагнулся, чтобы вкусить живительной благодати из афонского источника, то моментально сбрасываешь с плеч как минимум четверть века и словно возвращаешься в беззаботную юность. Слава Богу за всё!
И тут мой взгляд упал на лучисто-белый цветок, благоразумно спрятавшийся в скале в стороне от тропинки. Этот горный цветок называют символом стойкости и безстрашия, понеже с виду напоминает львиную лапу. Какая на земле ещё отрада любезнее афонского эдельвейса?
Глава II. «Чудо Евхаристии»
На полпути из города Бари в Лорето паломники видят зелёный указатель «Lanciano» – маленький старинный итальянский городок примерно в тридцати верстах от автострады, проложенной вдоль Адриатического побережья в области Абруццио.