Пальма в снегу

– Прошу разрешения! – боцман пришел на мостик получить задание на рабочий день.

– Доброе утро, Гриша, заходи. Какие планы на сегодня?

У боцмана уже есть составленные мной долговременные планы работ на случай хорошей и плохой погоды, по утрам мы лишь уточняем детали. Переход до Венесуэлы долгий, и я жду героических свершений от исполненной трудового энтузиазма доблестной палубной команды. Так и объясняю боцману. Он согласно кивает, но напоминает, что палубная команда, хоть и героическая, но очень малочисленная. И это правда: в подчинении у Гриши всего три матроса. Глядя на невысокого, плотного боцмана, понимаешь, что гонять матросов по палубе, не его призвание. Слишком мягок взгляд умных, светло-карих глаз, слишком правильная и вежливая речь для образа грозного «дракона», от одного появления которого кирки и валики в руках матросов начинают мелькать с удвоенной скоростью. Если не знать о его теперешней специальности, Григория гораздо легче представить в пиджаке и галстуке у школьной доски, чем в рабочем комбинезоне с инструментом в руках. Но так уж решило проведение, что взять в руки указку в этой жизни ему не придется. Учитывая специфику Гришиной тонкой душевной организации, стараюсь разговаривать с ним не приказным тоном, а мягко объяснять необходимость тех или иных действий. Договариваемся, что в первый день нужно проверить и подтянуть крепление контейнеров и отмыться после американских портов. Не то, чтобы Америка, излишне чумазая страна, но после захода в любой порт судно покрывается слоем пыли и грязи, а у нас их было сразу три подряд. Затем, если позволит погода, нужно подкрасить побитую злыми грузчиками главную палубу, и далее, остальные работы, в соответствии с утвержденным планом. Для поднятия трудового энтузиазма, напоминаю боцману о том, что если он сам и его подчиненные хотят, чтобы в конце месяца сверхурочные подсчитывались не по правде, а по справедливости, то работа должна быть дружной и эффективной. Боцман соглашается и уходит завтракать, а я думаю о том, что ему действительно было бы неплохо подыскать себе работу на берегу. Григорий хороший человек и приятный собеседник, но эта должность не для него. Сейчас у боцмана благоприятная ситуация, так как и я, и капитан ценим его человеческие качества и прощаем некоторую инфантильность в общении с подчиненными, также как и, традиционную для его родины, слабость к сухому вину, но неизвестно, как дальше сложится его судьба.

В Пуэрто-Кабэльо удалось наконец сойти на берег. С утра разобрался со всеми вопросами, касающимися погрузки, в полдень сдал вахту второму помощнику, подробно проинструктировав его обо всех сложностях, которые могут возникнуть в ближайшие несколько часов. Олег старше меня на три года. Возраст более чем солидный для должности второго помощника. Он начинал работать матросом, потом решил повысить квалификацию и закончил заочно среднюю мореходку. Сейчас, так же заочно, получает высшее образование. Не хочу комментировать качество заочного обучения, ибо, как уже говорилось ранее, работа наша низведена в ранг ремесла и не требует высоких талантов, но, в то же время, очень заметно, что сам Олег не уверен в своих знаниях и боится принимать самостоятельные решения, касающиеся грузовых операций. В то же время, к продвижению он стремится, значит, лишняя практика пойдет ему на пользу. К тому же, ситуацию упрощает то обстоятельство, что у нынешних фрахтователей судно бегает полупустым, оставляя широкую свободу маневра для решения любых задач, связанных с погрузкой. Второй помощник подтверждает, что все понял и усвоил и, надев каску на лысеющую голову, выходит из грузового офиса.

За компанию беру с собой боцмана, который отстоял вахту вместе со мной и сейчас номинально свободен. У большинства членов экипажа сейчас разгар рабочего дня, а к концу его наше судно должно покинуть порт. Программа минимум: поменять деньги, позвонить домой. Гриша хочет еще и подстричься. На территории порта пыль, жара, пахнет скотовозом. Главные морские ворота страны выглядят не слишком презентабельно: незаасфальтированные дороги, покосившиеся заборы, брошенная, ржавеющая техника. Город, в котором он находится тоже не многим лучше, особенно в предпортовых районах. Со стен домов осыпается штукатурка, а иногда вываливаются и сами куски стен. Графити на заборах, выбоины на дорогах. Домики, в основном, одно и двухэтажные, как правило, без стекол, с жалюзи или решетками на окнах. Установить дома кондиционер в этом жарком климате средств достает очень немногим. От проходной сворачиваем направо и, следуя вдоль портовой ограды, через пару кварталов подходим к кафе, где местные фарцовщики меняют доллары на боливары. Место хмурое и мрачное, похоже скорее на зиндан24, чем на кафе. В оконных проемах решетки, внутри полумрак, пол и стены мечтают о влажной тряпке, но, судя по неряшливому виду хозяина заведения, мечтам этим не суждено исполниться в ближайшие годы. Как бы там ни было, мы пришли сюда не за эстетическим наслаждением, а ради пошлой материальной выгоды: курс черного рынка отличается от официального примерно в два раза. Переговорный пункт расположен на той же улице еще метрах в ста от проходной. Стоимость международных разговоров в Венесуэле, как и в большинстве стран региона, довольно низкая, поэтому звонки длятся долго. Возможность пообщаться с близкими людьми, это первое и основное, что заботит моряка в любом порту. Потом, если позволяют обстоятельства, кто-то пойдет в кабак, кто-то в бордель, кто-то отправится за отоваркой. Но сначала, обязательно нужно услышать родные голоса, узнать новости из дома, убедиться, что ты кому-то нужен, что там, за семью морями, тебя кто-то ждет. У меня на проводе только родители и друзья, поэтому заканчиваю разговоры раньше боцмана и жду его в вестибюле, пытаясь флиртовать с симпатичной девушкой, принимающей оплату за переговоры. К появлению боцмана единственным положительным результатом заигрываний оказалась практика разговорного испанского, но и то не плохо. Слова на кастильском наречии подбираются с трудом, в свободное время надо будет засесть за учебники, освежить знания и больше общаться с испаноговорящим народом, как сейчас, например.

– Ну что, как дома? Как погода в Таллинне?

– Да, жена говорит, сын от рук отбился, не слушается совсем. В плохую компанию попал, а она сделать ничего не может. Если запретить, он еще больше будет туда стремиться, а предостережения отметает, как попытки ограничить его свободу.

– Сколько лет сыну?

– Шестнадцать. В этом возрасте уже хочется самостоятельности, я понимаю, но опыта жизненного нет, а чужим пользоваться он не хочет.

– Ну ты-то, с твоим педагогическим опытом, должен суметь его образумить.

– Я-то с опытом, но я здесь, а он там. В следующий раз постараюсь застать дома, хоть по телефону поговорим. Опыт тоже не всегда выручает, каждый человек и каждая проблема уникальны. Ты, может, замечал, что у учителей собственные дети часто отбиваются от рук.

– А тебя сын, как, слушается?

– До сих пор слушался. Я никогда на него сильно не давил, старался взывать к разуму, чтобы он чувствовал, что его уважают и с его мнением считаются. Сейчас же, надо суметь доказать, что его мнение не правильное.

– Сумеешь, все будет хорошо.

– Посмотрим.

За этим разговором пришли в парикмахерскую. Оставив Гришу ждать своей очереди, я прошел еще два квартала до интернет-клуба, предварительно условившись с боцманом, что он найдет меня там, как закончит наводить красоту. Интернет-клуб находился на площади, посвященной главному герою Венесуэлы, Симону Боливару. В центре ее был небольшой скверик и обязательный памятник Освободителю, на коне, со знаменитой шляпой в протянутой руке.

– Гриша, ты заметил, что он протягивает шляпу, как будто за подаянием. На других памятниках, в Маракайбо, в Каракасе, он делает точно так же. Чего же ждать от рядовых венесуэльцев, если главный герой не гнушается попрошайничеством.

– А они его любят. Смотри, в каждом городе есть такой памятник.

– Ну да, как Ленин, в свое время. Ты же знаешь, что официальное название этой страны Republica Bolivariana de Venezuela?

– Боливарианская республика? Нет, я не знал. Интересно, а эти кто такие? Его друзья и соратники? – вопрошает боцман, показывая на другую скульптурную группу пеших героев, расположившихся через дорогу, напротив Боливара.

– Возможно. Рангом они явно пониже, раз не удостоились быть посаженными на лошадей. А то, что на дюжину героев с саблями, приходится только один, который держит в руках книгу, тоже очень показательно.

– Какой ты, Дима, злоязыкий!

– Есть такое. И с каждым следующим месяцем на судне, прошу заметить, это качество будет усугубляться. Так что, готовься.

Честно признаться, Венесуэлу я не люблю. Если быть еще точнее, то люблю я только одну страну, Россию, свою родину, хотя и родился в городе, который сейчас находится за ее пределами. Как бы там ни было, родился я в Советском Союзе, который весь мир продолжал называть Россией, и Киев, мать городов русских, зеленый, златоглавый былинный град на днепровских берегах, был таким же советским городом, как и любой другой. Союз развалился, но осталась Россия, которая единственная из бывших советских республик не стесняется называть его историю своей. И вполне естественно, что именно ее я почитаю за Родину и искренне люблю. Кроме этого, есть страны, где я чувствую себя комфортно и где мне приятно находиться. Венесуэла к их числу не относится. Наглые, до беспредела, власти, включая морских лоцманов, воровство и попрошайничество в порту, вероятность быть ограбленным в городе держат тебя в постоянном напряжении в течение всей стоянки. Даже сейчас, когда мы среди бела дня идем по набережной в центре города, я отслеживаю всех проходящих мимо оборванцев, оценивая вероятность того, что очередная группа может попытаться взять нас с Гришей на гоп-стоп, и просчитываю возможные ответные действия. Это не паранойя, это венесуэльская действительность. Как сказал один из местных лоцманов: «Страна у нас безопасная, просто не надо провоцировать людей». При этом провокацией считается чистая приличная одежда, обручальное кольцо на пальце, часы на руке. А уж наличие фотоаппарата или мобильного телефона является провокацией злостной, за которую моряку просто необходимо проломить голову или пырнуть ножом. При этом, я не хочу, чтобы у кого-то сложилось впечатление, что жители Венесуэлы все, как один, злыдни. Ни в коем случае! Большинство венесуэльцев очень милые и доброжелательные люди. Они приветливы и общительны, они с готовностью подскажут иностранцу, направляющемуся в трущобы, что туда ходить не надо, а то: «нож в бок попадет, совсем мертвый будешь!» И они, кстати, не меньше приезжих страдают от коррупции и хулиганов. Хотя, с другой стороны, каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает, и если власти не в состоянии навести порядок на улицах, и обеспечить соблюдение законности в повседневной жизни, значит, сами люди тоже в этом виноваты. Как бы там ни было, но венесуэльские города – не самое приятное место для прогулок. Если бы мы могли сами выбирать маршруты следования судна, в страну недостроенного социализма оно не заходило бы никогда. Но, в таком случае, это судно называлось бы прогулочной яхтой, и нам пришлось бы самим оплачивать эксплуатационные расходы. Работая же за зарплату, выбирать не приходится, а бывать на берегу время от времени просто необходимо, чтобы элементарно не сойти с ума.

От пантеона героев по набережной дошли до городского пляжа, грязного и неухоженного. Сюда приходит купаться городская беднота и самые отчаянные из русских моряков. Мы с боцманом, не будучи столь бесшабашными, направлялись в кабачок, расположенный на площади у пляжа, под названием «Golfo Caribe».25 На той же площади расположена другая моряцкая радость – бордель под названием «Casa Rosada»,26 что в полной мере соответствует его внешнему виду, так как стены домика выкрашены в ядовито-розовый цвет. В "розовом домике" был лишь однажды и то в дневное время и по совершенно неожиданному поводу. Мы выбрались тогда большой компанией, впятером или вшестером, побродить по городу, на улицах которого медленно затихало карнавальное веселье. Как уже говорилось, у нашего моряка при выходе в город в иностранном порту есть две основные радости: позвонить домой и пообщаться с родными и воспользоваться услугами девушек легкого поведения. В тот раз две эти задачи удивительным образом совпали. В связи с продолжавшимся в городе празднованием все переговорные пункты были закрыты. Отсутствовали даже столь обычные в Венесуэле столики с радиотелефонами, которых всегда было в изобилии именно на площади перед борделем. Обманутые в лучших надеждах мы застыли в нерешительности посреди площади, что было тут же замечено, девчушками из «Casa Rosada», которые скучали на рабочих местах, забытые ради празднования карнавала, и с интересом наблюдали за происходящим вокруг. В ответ на призывные крики и жесты мы объяснили, что ищем развлечения совсем иного рода, и все, что нам нужно в данный момент, это связь с далекой родиной. Но оказалось, что девушки все прекрасно понимают и приглашают нас именно позвонить. Через коридор, в который выходят комнатки, дающие приют жрицам любви, мы вошли в полумрак танцевального зала с грубо сколоченной барной стойкой. Я позвонил за день до этого, из следующего порта должен был улетать на родину, поэтому, попивая холодное пиво, вяло отбивался от столь же ленивых, но назойливых приставаний местных гетер и ждал, когда друзья-товарищи закончат общение с домом. Совместить обе моряцкие радости в одном пространственно-временном континууме в тот день так никто и не решился, поскольку девушки, привлекательность которых крайне сомнительна даже в ночном полусвете, среди бела дня не сумели ни у кого вызвать что-нибудь похожее на желание.

Терраса второго этажа нависает прямо над пляжем. Сам пляж также окружен ларьками и палатками, торгующими всякой снедью и напитками, но чтобы угоститься их товаром нужно обладать совершенно выдающимся иммунитетом и полным отсутствием чувства брезгливости. Наш ресторанчик тоже не «Максим», но его блюда хотя бы не представляют опасности для желудочно-кишечного тракта. Заказали пива и креветок – маленькие радости кочевой жизни.

– Хорошо здесь! – Заметил боцман, окидывая взглядом пляж, суда, стоящие на рейде и марину с белоснежными моторными яхтами, – Интересно, сколько стоят такие лодки.

– Вон те, поменьше, тысяч пятьдесят-шестьдесят, побольше – за сотню, а вот те две, где-то триста-пятьсот тысяч зеленых, – я с детства занимаюсь парусом, поэтому имею представление о ценах на катера и яхты.

– Забавно: тут детишки полуголые бегают, хижины полуразрушенные, а там яхты за сотни тысяч. И ведь местные, скорее всего. Кто из-за границы захочет сюда приехать?

– Как говорил Остап Ибрагимович, если по стране ходят денежные знаки, то обязательно найдутся люди, у которых их много.

– Как они не боятся, что яхту украдут или просто, из зависти, что-нибудь сломают.

– Может, охрана хорошая, а может, их люди так уважают, что никто не решится причинить им вред.

– Ха, скажешь тоже.

– Кстати, о ценах на яхты, помнишь, в Эверглейдсе, рядом с нами стояла яхта, с темно синим корпусом, называется «Octopus»?

– Да, мастер что-то говорил про нее.

– Так вот, со слов лоцмана, принадлежит она бонзам из Майкрософта. А знаешь, сколько стоит? Не говорил капитан?

– Нет, не помню. Сколько?

– А ты угадай.

– Она выглядит намного лучше, чем эти. Может, миллион, может, десять, не знаю.

– Шестьсот-семьсот миллионов долларов. Покупайте лицензионный софт! Ваши деньги не пропадут даром.

– Ничего себе! Не могу себе представить такую сумму.

– Это тридцать пароходов, вроде нашего, считай, весь флот нашей компании, за одну дорогую игрушку.

Работа на судне, это ежедневный монотонный труд без праздников и выходных, поэтому особенно ценишь такие моменты, когда можно абстрагироваться от всех текущих забот и предаваться спокойному созерцанию под неторопливую беседу. К сожалению, все хорошее быстро заканчивается, и, где-то через час, мы уже спешили к родному судну, напрямик, через трущобы.