Мы с готовностью передали свои жетоны. Критично осмотрев их, ополченцы более приветливо сделали нам жест следовать за патрулем. Мы прошли вместе сквозь вторую линию обороны внутрь самого поселения, а дальше они оставили нас в покое. Всюду над головой без устали крутились с громким жужжанием лопасти ветряных мельниц, а из старых труб выбивались столбы горячего пара, под ногами вибрировала почва – под землей работала маленькая геотермальная электростанция, построенная у горячих источников. Пройдя несколько кварталов, мы углубились в узкие переулки, где неожиданно на нас, не разобравшись, попыталась напасть и ограбить какая-то оголтелая местная шпана, состоящая сплошь из одних чумазых подростков самого потертого и задиристого вида. К счастью, одного вида нашего оружия, войсковых шевронов и решительности во взоре оказалось достаточно, чтобы они поспешно ретировались во тьму соседних пятиэтажек, так же быстро, как и появились. Мы им были не по зубам, и они это прекрасно знали. В случае угрозы здоровью мы имели право применять оружие на поражение.
Антон сердито опустил автомат стволом вниз и презрительно сплюнул на землю:
– Ну и местечко, того и гляди, подрежут или ограбят. Далеко еще? Куда завел?
– Почти пришли. За следующим поворотом на холме, сразу после водонапорной башни.
– Неудачное место для поселения, сколько раз говорил. Бухта открыта для вторжения с моря. Руины Малокурильска являются рассадником крыс и болезней, а старая погранзастава и того хуже – проклятое место.
– Что ты знаешь про заставу? – тут же заинтересовался я, обернувшись. – Рассказывай.
– Мне о ней известно немного, да и то с чужих слов. В пятидесятые годы прошлого века здесь жили пограничники. Ничем не примечательная погранзастава в один прекрасный день перестала выходить на связь. Прилетевшее на разбор начальство обнаружило всех пограничников в разных заныченых местах базы. Такое впечатление, будто они от кого-то пытались спрятаться или укрыться. Сотня еще недавно здоровых и крепких парней выглядели так, словно попали к мяснику на разделочный стол. Темная, в общем, история. Дело быстро замяли без огласки и положили под сукно. Виновных, как водится – не нашли. Списали на несчастный случай – взрыв склада с боеприпасами, но те, кто видел эти тела, впоследствии не могли говорить об этом без содрогания. Вот такая вот история.
– Жесть. – Я невольно стиснул оберег. – Есть предположения, кто это мог сделать?
– Многие считали это враждебной вылазкой японцев, стремящихся таким образом изгнать, как они считали, врагов со своей территории и дестабилизировать ситуацию на островах курильской гряды. После второй мировой среди японцев осталось достаточно много разного зверья и отребья. Эти азиаты почти все психи.
– С какого это перепуга они считали наш остров своим?
– Согласно Японо-Российскому трактату о границах, остров был отдан Японии вместе с остальными Южными Курилами. После поражения Японии во второй мировой войне острова вернулись в состав Советского Союза. В 1956 году произошло подписание Совместной декларации СССР и Японии, которая фиксировала согласие СССР передать острова Хабомаи и Шикотан после подписания мирного договора. Но японцы захотели забрать все острова. В 2004 году Россия, как государство-продолжатель СССР, признает Декларацию от 1956 года и готова вести территориальные переговоры с Японией. Но эти узкоглазые и хитрожопые хорьки нагло оккупировали острова, по-видимому, решив, что время переговоров закончилось и им все сойдет с рук. В 2013 году японский десант высадился и закрепился на всех спорных островах, как когда-то поступили аргентинцы на Фолклендах. Что было дальше ты и сам прекрасно знаешь.
– Ну ты монстр! Просто ходячая энциклопедия! – восхитился я.
– Некоторые считают, в том числе и я, что это было первое нападение некроморфов. Тела сожгли, а результаты расследования засекретили вплоть до конца 90-х годов. Местные жители из старожилов, кто помнит то время, рассказывали, что незадолго до трагедии с неба упала звезда и залила горизонт алым, как кровь, светом. Старики сразу предупредили, что это очень плохое знамение, а через пару дней произошло ЧП. Так что все неспроста.
На душе у меня сделалось мрачно и тоскливо. Значит ли, что уже тогда были признаки грядущего конца? Догадывались ли руководители в разведке, что именно произошло с теми бедными солдатами? Если это была первичная агрессия некроморфов, то куда потом подевался носитель этой заразы? Сплошные загадки во тьме, мать их.
– Говоришь, тела потом сожгли? – переспросил я, чуть не провалившись в глубокую яму посреди дороги, но вовремя перепрыгнул ее, наступив ботинком в чью-то блевотину. Чертыхнувшись, стал быстро шаркать подошвой ботинка по асфальту. – Проклятье! От твоих откровений у меня испортилось настроение. Мы на месте. Дальше говорить буду я.
Мы зашли в темный подъезд пятиэтажки, на этот раз обжитой и освещенной тусклым светом масляных ламп. Быстро вбежали по грязной лестнице на пятый этаж. Как правило, на первых этажах никто не селился, опасаясь весеннего паводка и крыс, расплодившихся в подвалах. Эти прожорливые твари были всегда голодные и являлись разносчиками опасных заболеваний, но находились люди, которые их отлавливали и c удовольствием пожирали. Когда мы подошли к двери, над которой едва горел тусклый красный фонарь, я несколько раз ударил об нее прикладом, на это долго никто не отзывался. Потом через глазок меня узнали. Тихо скрипнув несмазанными петлями, дверь распахнулась ровно настолько, чтобы в нее можно было пройти боком. Я не без труда протиснулся в коридор, по ходу ущипнув заспанную хозяйку за выпуклую ягодицу, заработав от нее игривый толчок в плечо.
– Живой еще? А это кто с тобой? – зевнула молодая особа лет двадцати семи, окинув подозрительным взглядом Антона. – Надеюсь, не из буйных пьяниц и не извращенец?
– Он мой напарник, и я за него ручаюсь. Извини что так поздно, нам нужно где-то перекантоваться до утра. Неохота делить кровать с клопами в комнате локомотивных бригад. Хотя бывает, и ты крови напьешься – будь здоров, Иван Петров…
– Ты мне зубы-то не заговаривай, ловкач. Еще за прошлый раз не расплатился сполна. Ночевать пущу, но не бесплатно! – Девушка категорично скрестила руки на груди.
Я молча достал из ранца свой НЗ: сухари, несколько банок тушенки, немного вяленой рыбы с обезжиренным мясом, а также добавил к продуктам несколько таблеток антибиотика в пластиковой оболочке. Последнее особенно ценилось, учитывая дефицит лекарств. Что до меня, то я давно их не использовал, они мне были просто не нужны. Оживившаяся девушка, окинув мои дары алчным взглядом, несколько резковато выхватила пакет из рук. Убедившись, что вся эта еда ей не мерещится, быстро закрыла за нами дверь. Мы прошли в тесный зал, где на кровати спала очень симпатичная девушка-подросток лет шестнадцати. Судя по виду, на позднем сроке беременности.
– Я и не подозревал, что меня здесь не было так долго! – хмыкнул я. – Кто отец?
– Да уж, во всяком случае, не ты, фраер, – фыркнула хозяйка. – Крутился тут один хмырь, любитель худеньких. Вскружил дурочке голову, а потом смылся на другую сторону острова. Говорят, сгинул в море, пытаясь перебраться на Итуруп. Вот дятел безголовый. В связи с положением вещей я решила немного поднять тебе квартплату, так что не обижайся. Но есть и хорошая новость – мои услуги по-прежнему входят в оплату проживания.
Ничего зазорного или постыдного в бартере не было. За неимением денежного оборота к обмену все давно на острове привыкли. Я мог, конечно, на вполне законных основаниях поселиться в любом доме Северного и притом бесплатно, но расстраивать девушку подобной выходкой не стал, тем более знаком с ней не первый год, и она мне вполне себе симпатична. Кому-то подобные отношения могли показаться жестокими или аморальными, ну так и мир давно изменился и стал совсем другой. Отныне ничего даром не давалось, а я всегда оплачивал свои долги в срок, и отступать в этот раз от своих принципов не собирался.
Вещей как таковых в квартире было немного. Две кровати, старые шкафы и очень много грязи и пыли. Девушки не утруждали себя работой по дому. Мне было немного неловко перед Антоном – сам-то я был еще тем неряхой, танки грязи не боятся, и все дела. Чего скрывать, порой приходилось ночевать разве что не на помойке, если не было иного места. Антона же ничуть не смутила обстановка. Быстро освоившись, он уверенно присел на краешек кровати рядом со спящей девушкой и деловито провел у нее по коже электронным диагностом. Результат его не особо удивил. Он лишь тяжко вздохнул. Спрятав медицинский прибор обратно в подсумок, положил свою ладонь на влажный, горячий лоб девушки.
– Вы в курсе, гражданка, что ваша сестра серьезно больна? Ей требуется срочная госпитализация, если она не хочет потерять ребенка, а заодно и свою жизнь.
– А тебе какое до того дело? – тут же вспылила Ольга, но потом стыдливо отвернулась. – У нас нет вещей для обмена на дорогие лекарства. Пользуемся тем, что можем добыть. Гнездо не принимает беженцев и бесплатно не раздает медикаменты, требуя взамен еду. Градоначальник Мамонт нам отказал в местной больнице. Говорит, нет мест. Сучара…
– Утром, когда за нами прилетит вертушка, мы заберем ее в наш госпиталь! – безапелляционно и уверенно заявил Антон. – При госпитале есть родильное отделение, которое в последнее время пустует, и его используют не по назначению. Я обо всем договорюсь с комендантом. В любом случае мы не можем ее оставить в таком состоянии.
Я лишь пожал плечами и с ухмылкой привлек Ольгу к себе, обняв за талию:
– Милая, знаешь, что общего между подгорелым пирогом и беременной?
– Нет. И что? – хихикнула девушка, прижимаясь ко мне.
– Вовремя не вынули.
– Ой, как грубо! Ну ты и пошляк, Алешин! – Ольга жадно затянулась сигаретой, с благодарностью кивнув Антону, который помог ей прикурить от зажигалки. – Давненько вашего брата не заносило в наши края, одни только сопливые новички шныряют. Истребляете всякую нечисть, а до самого мерзкого из них до сих пор не добрались. Это я про нашего градоначальника. Если прикончишь эту скотину – сделаешь для всех благое дело. Эту тварь все одинаково ненавидят, и есть за что, уж ты мне поверь. Может быть, сделаешь это для меня? Сможешь после этого жить здесь, сколько захочешь и совершенно бесплатно. Просто сил уже нет терпеть поборы и выходки Мамонта. Наглеет с каждым днем.
– Однажды я соберусь с духом, милая, и… разрешу это сделать Антону.
Напарник тактично отвернулся, когда я прижал девушку к себе и стал ее страстно целовать в ложбинку чуть ниже ключицы. Ольга отвечала с не меньшей страстью и пылом, быстро расстегивая молнию на моем комбинезоне. Было видно, что этой маленькой, стервозной блондинке не в первый раз исполнять любовный обряд. Проституток я не любил и не жаловал, но что-то такое было в этой зазнобе, что тянуло меня к ней, словно магнитом.
– Смелым стал? Ведь больше некроморфов ты боишься только женщин, – хихикнула девушка, крепко прижимая мое лицо меж своих грудей третьего размера. – А как же история с подгорелым пирогом? Она тебя ничему не научила? Перестань, наглец! Убери руки оттуда!
– К тебе это не относится, иначе бы ты давно была многодетной мамашей.
– А ты, стало быть, папашей? Размечтался!
Когда мы уже стали стаскивать друг с друга одежду, я вспомнил, что мы не одни. Перевел вопросительный взгляд на напарника, вопросительно кивнув на раскрасневшуюся Ольгу. Антон отрицательно дернул щекой и раздраженно ответил:
– Курите и блудите в другой комнате. Больной требуется чистый воздух.
– Сноб! – ухмыльнулся я, делая глоток из своей фляги. – Она может и губами ублажить. Скажи, малышка, ты поможешь снять напряжение моему другу? Мы с задания.
– Конечно, – мурлыкнула девушка, словно кошка, подползая к нему на четвереньках. – Все, что вашей душе угодно… за вашу плату я могу и свою сестру разбудить…
Антон неожиданно грубо оттолкнул ее от себя и демонстративно вышел в соседнюю комнату, ни слова не сказав.
– Что это с твоим другом? Он сам, часом, не болен? – выкрикнула обиженная девушка.
– Да что с тобой, черт возьми? – спросил я, выходя следом за напарником. – Если ты хотел ее первым, так бы и сказал, я бы не стал возражать, только кивни…
– Дима, я уважаю тебя как друга и старого боевого товарища. Мы с тобой много разного говна пережили. Бывало, в такую лютую передрягу попадали, что трындец – просто ад и Израиль. Но мы выбирались, благодаря взаимопомощи, и живы до сих пор только потому, что не бросали друзей в беде. Зачем ты унижаешь себя? В глубине души ты ведь не такой бесчувственный циник, каким пытаешься выглядеть! Сейчас ты ведешь себя как животное!
– Как животное?! А чем ты лучше меня?! С каких пор заделался в чистоплюи? – стал постепенно заводиться я, резко смахнув грязные тарелки со стола. – Думаешь, мне не жалко сопляка, чью голову я тащил с самого побережья, или не жаль эту брюхатую малолетку, вынужденную за еду заниматься проституцией? Всем всегда жаль! Тебе жаль, что ты вынужден работать с «животным». Мне жаль, что я застрял на этом вонючем острове. Мир катится в тартарары, а мы – апостолы этого безумия, и знаешь, почему? Потому что до сих пор не можем смириться с тем, что это мы выпустили в мир окружающую нас грязь и мерзость! Это мы убили Землю, вот этими самыми руками, изгадили все, что можно. Эгоизм и упрямство загнали нас в тупик, и теперь мы прокляты навеки! Мы – раса грешников без будущего. Мы – покойники, только пока этого еще не осознаем…
– И что ты предлагаешь? Просто опустить руки и сдаться на заклание некроморфам?
– Не хочу это снова обсуждать.
Я махнул рукой и вернулся к Ольге, ощущая на спине тяжелый взгляд напарника. Мне было все равно, что обо мне думают остальные, потому что мне было наплевать на себя и на то, что будет завтра. Я утратил веру в людей и веру в себя, а без этого я был, словно пустая, безжизненная оболочка, вынужденная влачить бессмысленное и бесцельное существование. У меня больше нет цели в жизни. Все мои поступки направлены только на примитивное выживание. Не осталось ничего святого, за что стоило бороться. Возможно, при учителе Мацумото, я не стал бы так опасно раскисать, но его ведь не было рядом. Когда вернусь в Гнездо, обязательно наведаюсь к нему в гости, хотя бы ради порции осуждающих слов, способных наполнить сердце отвагой или уронить ниже плинтуса. Наши наставники всегда видят со стороны все наши изъяны. Какая жалость, что мы часто игнорируем их мудрые советы, лишь позже понимая, какими были глупцами.
Обняв заснувшую на кровати Ольгу, я прижался к ней, остро ощущая свое одиночество. Только в одиночестве я мог проявить слабость и скинуть маску безразличия. Я боялся признаваться даже себе, что на самом деле мне было далеко не безразлично, кто победит в этой затянувшейся войне. Возможно, я не до конца утратил веру.
