Ра?странд разочаровывал с первого же взгляда. Жалкая деревушка внутри укромной бухточки из пары десятков лачуг, развешанные на ветру сети, стойкий запах рыбы. Навстречу нашему кораблю вышло всего три человека: старик с длинными развевающимися волосами и старуха, ведущая за руку ребенка.
Отец подождал, пока ка?рви не уткнулся в песок, спрыгнул в воду и, широко разведя руками, громко воскликнул:
– Хэй, О?ве!
– Эрлинг! – из самой большой халупы вышел старый, но довольно крепкий мужчина. Он держал такой же потрепанный топор, как и он сам. – Давненько тебя не было в наших краях. Зачем пожаловал?
– Навестить тебя, старого бирюка. Привез кое-кого в гости.
Лицо Ове странно искривилось, и я не сразу понял, что он так улыбнулся.
– Неужто моя Да?гней решила проведать дядю?
– Нет. Это твой внучатый племянник Кай.
Я спрыгнул вслед за отцом и, придерживая топор, подошел к нему.
– Кай? Что ж, рад познакомиться, Кай. А ты не сильно-то и торопился, Эрлинг. Всего-то тринадцать лет прошло с его рождения.
Ове протянул руку, и я крепко обхватил его запястье. Старик нахмурился и сжал в ответ мою руку так, что я еле сдержал крик.
– Он что, еще не принес свою первую жертву?
– Об этом я хочу с тобой поговорить отдельно. Кай, ступай пока, осмотрись.
Пока люди отца снимали с корабля мои пожитки и подарки для деревни, я быстро обошел все поселение. Лодок на берегу было немного, часть из них болталась на выходе из бухты. Позади домов виднелась узенькая тропинка, которая вела вверх по каменистому склону, так что я решил пробежаться и взглянуть на окрестности.
С высоты отцовский корабль выглядел крошечным, словно детская игрушка с квадратным куском цветной ткани, серое хмурое небо сливалось с таким же серым и хмурым морем. А с другой стороны было серое каменное плато, на котором росли жалкие желтовато-зеленые клочки травы. Поодаль я заметил несколько коз, их пасла девчонка лет шести.
И как в подобном месте я смогу выполнить условие Фомрира и заполучить столь желанную благодать? Если, конечно, этот шутник не загадал смертельную скуку на протяжении всей жизни.
– Кай! – Эхо подхватило отцовский зов, и я слетел по тропинке вниз. – Кай, поживешь какое-то время с дядей О?ве, научишься плести сети, ловить рыбу.
Как проклятый трэль! Это всё, на что я способен в твоих глазах, отец?
– Может быть, Ове расскажет тебе, как строить лодки. Быть корабелом – почетное занятие.
Вот только Нарл-корабел не очень-то и дружит с Фомриром. Впрочем, с кем вообще дружит этот зимний бог-воин?
Ове смотрел на меня, словно на вошь, ползущую по волосам на руке.
– Ну, прощай, сын! Я приплыву за тобой.
Отец похлопал меня по плечу, растрепал волосы и, не оглядываясь, ушел к кораблю. Он забыл сказать, когда именно вернется.
Дядя не стал дожидаться его отплытия, ткнул меня в спину и бросил лишь:
– Идем.
Он завел меня в одну из халуп, внутри была всего одна комната, тесная, как стойло отцовского коня.
– Здесь ты будешь спать, – и он указал на ворох тряпок в углу. – Здесь есть, – и ткнул на закопченный угол стола. – Топор свой сними и положи в сундук.
– Это мое оружие.
– Безрунным оружие не положено.
– Это не тебе решать.
Ове шагнул ко мне и с размаху влепил пощечину:
– Это моя деревня. Мой дом. Мои правила. Безрунные оружие не носят.
Вытащил мой топор, швырнул его в сундук и захлопнул крышку. Я чувствовал, что Ове и сам был не особо сильным воином, явно слабее отца. Вторая или третья руна, не больше, но для меня и одной руны многовато.
Я не знал, как бы отнесся ко мне дядя Ове, если бы я получил благодать, но сын его любимой Да?гней, не достигший даже первой руны, ему явно не был по нраву. Он со мной даже не разговаривал, лишь бросал одно-два слова, и если я не сразу понимал, что он хотел, то получал подзатыльник. Утро начиналось с «Встал». Затем он швырял котелок с остатками пригоревшей каши, который я потом должен был отдраить. Даже мать не занималась такой работой, для этого у нас были рабы. Потом я шел к берегу, помогал собрать сети и уложить их в лодку. Затем у меня было полдня свободно. Обычно я вытаскивал топорик, уходил наверх и размахивал им, представляя, как рублю врагов. Сначала у них были лица Ленне и Нэнне, но постепенно они все больше походили на Ове. Потом я спер жердь из тех, на которых сушились сети, вытесал из нее подобие копья и учился работать с ним, тыкая в травяное чучело. Иногда я разговаривал с девчонкой, пасущей коз, но она была слишком маленькой и глупой и вечно улыбалась.
Когда Ове возвращался, я тащил тяжеленные вымокшие сети и развешивал их. Если в них была дыра, то я должен был их починить. От грубых веревок и соленой воды руки покрывались ссадинами, которые потом долго-долго ныли. Я возненавидел рыбалку, рыболовов и всю деревню одновременно.
Чистить рыбу, сушить рыбу, потрошить рыбу, солить рыбу, жрать рыбу, дышать рыбой, складывать рыбу, кормить скотину рыбой. И так каждый день. Каждый день!
А по вечерам Ове пил странно воняющую брагу и говорил о том, какой придурок мой отец. Что малышка Дагней заслуживала другого мужа и что только от гнилого семени Эрлинга мог родиться такой урод, как я. Хотя я не понимал, на что жаловался этот старик. Отец был воином седьмой руны, могучим и суровым. Его не обошла вниманием удача, ведь он вернулся из походов с прибылью и даже получил целый херад в управление. Мать жила в хорошем теплом доме, ее руки были мягкими и нежными, так как всю грубую работу выполняли трэли. Но стоило мне только открыть рот, как я тут же получал затрещину.
– Безрунные должны молчать, когда говорит настоящий воин!
Воин он, как же. Убил за всю жизнь пару коз да какого-нибудь раба, чтобы получить вторую руну. Я тоже забрал человеческую жизнь. Только мне повезло не так, как Ове. Хотя я бы не назвал его жизнь везением. Я прожил в Ра?странде всего неделю, а он – много лет. И у меня еще оставалась надежда выбраться отсюда, а у него – нет.
Спустя две седмицы я, лежа на полу и слушая попискивание мышей, вдруг понял, что за целый день не сказал ни слова. Впервые не ходил наверх и не упражнялся с топором. Более того, я не мог сказать, на что потратил весь день. Наверное, снова возился с сетями, но это занятие стало настолько привычным, что я даже не обратил на него внимания. Я как будто растворился в провонявшей рыбьими потрохами деревне с рыбобрюхими жителями, у которых вместо мозгов моло?ки селедки, а вместо крови течет морская вода.
Может быть, такие мысли возникли и у дяди, поэтому на следующее утро Ове швырнул в меня какой-то железкой, едва не задев ухо.
– Сегодня в море не пойду. После полудня будем колоть свинью. Почисти пока свинокол.
Я взял железку. Видимо, ее не чистили со времен выхода Хуно?ра на сушу. Я швырнул свинокол на стол. Потом почищу. После обеда.
* * *
Бухта, где находился Растранд, была небольшой, с изрезанными неровными краями. Видать, Фомрир, когда вырезал местный берег, был изрядно пьян. Потому корабль заметили не сразу, к тому же все местные рыбаки сегодня остались на суше – готовились к празднику в честь Хуно?ра. Хуно?р уважал хорошее мясо, а не обрыдлую рыбятину.
Первый бабий визг взлетел лишь тогда, когда дракка?р почти воткнулся в берег. С него тут же соскочили воины, все оружные и доспешные, словно не деревушку собирались брать, а целый Сто?рбаш. Еще не все успели понять, что происходит, как пролилась первая кровь: ту орущую бабу с размаху проткнули копьем.
Я рванул в сторону дома Ове, за топориком. Зачем только я послушал глупого старика и согласился ходить без него? Я не рассчитывал победить. Дядя был прав, безрунным оружие не давали, а значит, против меня будет не просто воин, а воин, достигший нескольких рун. Такой прибьет меня, как щенка, и даже не заметит. Но лучше уж помереть с топором в руке, как мужчина, чем сдохнуть, скуля от страха.
За спиной слышались крики, стоны, затрещали от огня сухие крыши. Я затылком почувствовал, что меня заметили. Рывком распахнув дверь, я бросился к сундуку, но не успел. Скорость рунных намного выше моей! От смачного пинка я свалился плашмя на стол, врезавшись носом в доски.
– Вставай, рыбий сын! – голос напавшего звучал довольно грозно, но в конце дал петуха, словно там под шлемом пацан не старше меня. – Хоть сдохнешь как мужчина.
Мне уже не было страшно. Голова была пуста. Я как будто смотрел со стороны: вот я приподнимаюсь на локтях, вытираю кровящий нос и понимаю, что под животом лежит тот самый ржавый свинокол, что утром дал Ове. Я схватил железку и развернулся, спрятав ее за спиной.
